Reading room | Александр Солженицын | Один день Ивана Денисовича | 📋 | 📖 | 🔀 | Russian ⇄ English

В пять часов утра, как всегда, пробило подъём — молотком об рельс у штабного барака.

Reveille was sounded, as always, at 5 A.M. — a hammer pounding on a rail outside camp HQ.

Перерывистый звон слабо прошёл сквозь стекла, намёрзшие в два пальца, и скоро затих:

The ringing noise came faintly on and off through the windowpanes covered with ice more than an inch thick, and died away fast.

холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.

It was cold and the warder didn't feel line going on banging.

Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три жёлтых фонаря: два — на зоне, один — внутри лагеря.

The sound stopped and it was pitch black on the other side of the window, just like in the middle of the night when Shukhov had to get up to go to the latrine, only now three yellow beams fell on the window — from two lights on the perimeter and one inside the camp.

И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки — выносить.

He didn't know why but nobody’d come to open up the barracks. And you couldn't hear the orderlies hoisting the latrine tank on the poles to carry it put.

Шухов никогда не просыпал подъёма, всегда вставал по нему — до развода было часа полтора времени своего, не казённого, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать:

Shukhov never slept through reveille but always got up at once. That gave him about an hour and a half to himself before the morning roll call, a time when anyone who knew what was what in the camps could always scrounge a little something on the side.

шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички;

He could sew someone a cover for his mittens out of a piece of old lining.

богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать;

He could bring one of the big gang bosses his dry felt boots while he was still in his bunk, to save him the trouble of hanging around the pile of boots in his bare feet and trying to find his own.

или пробежать по каптёркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь;

Or he could run around to one of the supply rooms where there might be a little job, sweeping or carrying something.

или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку — тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное — если в миске что осталось, не удержишься, начнёшь миски лизать.

Or he could go to the mess hall to pick up bowls from the tables and take piles of them to the dishwashers. That was another way of getting food, but there were always too many other people with the same idea. And the worst thing was that if there was something left in a bowl you started to lick it. You couldn't help it.

А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира КузЈмина — старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению, привезённому с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:

And Shukhov could still hear the words of his first gang boss, Kuzyomin — an old camp hand who'd already been inside for twelve years in 1943. Once, by a fire in a forest clearing, he'd said to a new batch of men just brought in from the front:

— Здесь, ребята, закон — тайга.

"It's the law of the jungle here, fellows.

Но люди и здесь живут.

But even here you can live.

В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму1 ходит стучать.

The first to go is the guy who licks out bowls, puts his faith in the infirmary, or squeals to the screws."

Насчёт кума — это, конечно, он загнул.

He was dead right about this — though it didn't always work out that way with the fellows who squealed to — the screws.

Те-то себя сберегают.

They knew how to look after themselves.

Только береженье их — на чужой крови.

They got away with it and it was the other guys who suffered.

Всегда Шухов по подъёму вставал, а сегодня не встал. Ещё с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся.

Shukhov always got up at reveille, but today he didn't. He'd been feeling lousy since the night before — with aches and pains and the shivers, and he just couldn't manage to keep warm that night.

Сквозь сон чудилось — то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.

In his sleep he'd felt very sick and then again a little better, All the time he dreaded the morning.

Но утро пришло своим чередом.

But the morning came, as it always did.

Да и где тут угреешься — на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку — здоровый барак! — паутинка белая.

Anyway, how could anyone get warm here, what with the ice piled up on the window and a white cobweb of frost running along the whole barracks where the walls joined the ceiling?

Иней.

And a hell of a barracks it was.

Шухов не вставал.

Shukhov stayed in bed.

Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе.

He was lying on the top bunk, with his blanket and overcoat over his head and both his feet tucked in the sleeve of his jacket.

Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу.

He couldn't see anything, but he could tell by the sounds what was going on in the barracks and in his own part of it.

Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш.

He could hear the orderlies tramping down the corridor with one of the twenty-gallon latrine tanks.

Считается, инвалид, лёгкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья!

This was supposed to be light work for people on the sick list — but it was no joke carrying the thing out without spilling it!

Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки.

Then someone from Gang 75 dumped a pile of felt boots from the drying room on the floor.

А вот — и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить).

And now someone from his gang did the same (it was also their turn to use the drying room today).

Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит.

The gang boss and his assistant quickly put on their boots, and their bunk creaked.

Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдёт, а бригадир — в штабной барак, к нарядчикам.

The assistant gang boss would now go and get the bread rations. And then the boss would take off for the Production Planning Section (PPS) at HQ.

Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, — Шухов вспомнил:

But, Shukhov remembered, this wasn't just the same old daily visit to the PPS clerks. Today was the big day for them.

сегодня судьба решается — хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект "Соцбытгородок".

They'd heard a lot of talk of switching their gang — 104 — from putting up workshops to a new job, building a new "Socialist Community Development."

А Соцбытгородок тот — поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать — чтоб не убежать.

But so far it was nothing more than bare fields covered with snowdrifts, and before anything could be done there, holes had to be dug, posts put in, and barbed wire put up — by the prisoners for the prisoners, so they couldn't get out.

А потом строить.

And then they could start building.

Там, верное дело, месяц погреться негде будет — ни конурки.

You could bet your life that for a month there'd be no place where you could get warm — not even a hole in the ground.

И костра не разведёшь — чем топить?

And you couldn't make a fire — what could you use for fuel?

Вкалывай на совесть — одно спасение.

So your only hope was to work like hell.

Бригадир озабочен, уладить идёт. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть.

The gang boss was worried and was going to try to fix things, try to palm the job off on some other gang, one that was a little slower on the uptake.

Конечно, с пустыми руками не договоришься.

Of course you couldn't go empty-handed.

Полкило сала старшему нарядчику понести.

It would take a pound of fatback for the chief clerk.

А то и килограмм.

Or even two.

Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денёк освободиться?

Maybe Shukhov would try to get himself on the sick list so he could have a day off. There was no harm in trying.

Ну прямо все тело разнимает.

His whole body was one big ache.

И ещё — кто из надзирателей сегодня дежурит?

Then he wondered — which warder was on duty today?

Дежурит — вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий.

He remembered that it was Big Ivan, a tall, scrawny sergeant with black eyes.

Первый раз глянешь — прямо страшно, а узнали его — из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает.

The first time you saw him he scared the pants off you, but when you got to know him he was the easiest of all the duty warders — wouldn’t put you in the can or drag you off to the disciplinary officer.

Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.

So Shukhov could stay put til it was time for Barracks 9 to go to the mes hal.

Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху — сосед Шухова баптист Алёшка, а внизу — Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.

The bunk rocked and shook as two men got up together — on the top Shukhov’s neighbor, the Baptist Alyoshka, and down below Buynovsky, who'd been a captain in the navy.

Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком.

When they’d carried out the two latrine tanks, the orderlies started quarreling about who’d go to get the hot water.

Бранились привязчиво, как бабы.

They went on and on like two old women.

Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:

The electric welder from Gang 20 barked at them:

— Эй, фитили'! —

"Hey, you old bastards!"

и запустил в них валенком. —

And he threw a boot at them. "

Помирю!

"I'll make you shut up."

Валенок глухо стукнулся об столб.

The boot thudded against a post.

Замолчали.

The orderlies shut up.

В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:

The assistant boss of the gang next to them grumbled in a low voice:

— Василь Федорыч!

"Vasili Fyodorovich!

В продстоле передёрнули, гады:

The bastards pulled a fast one on me in the supply room.

было девятисоток четыре, а стало три только.

We always get four two-pound loaves, but today we only got three.

Кому ж недодать?

Someone’ll have to get the short end."

Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась:

He spoke quietly, but of course the whole gang heard him and they all held their breath.

от кого-то вечером кусочек отрежут.

Who was going to be shortchanged on rations this evening?

А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика.

Shukhov stayed where he was, on the hard-packed sawdust of his mattress.

Хотя бы уж одна сторона брала — или забило бы в ознобе, или ломота прошла.

If only it was one thing or another — either a high fever or an end to the pain.

А то ни то ни сЈ.

But this way he didn't know where he was.

Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:

While the Baptist was whispering his prayers, the Captain came back from the latrine and said to no one in particular, but sort of gloating:

— Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!

"Brace yourselves, men I It's at least twenty below."

И Шухов решился — идти в санчасть.

Shukhov made up his mind to go to the infirmary.

И тут же чья-то имеющая власть рука сдёрнула с него телогрейку и одеяло.

And then some strong hand stripped his jacket and blanket off him.

Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся.

Shukhov jerked his quilted overcoat off his face and raised himself up a bit.

Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.

Below him, his head level with the top of the bunk, stood the Thin Tartar.

Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.

So this bastard had come on duty and sneaked up on them.

— Ще — восемьсот пятьдесят четыре! —

“S-854 !"

прочёл Татарин с белой латки на спине чёрного бушлата. —

the Tartar read from the white patch on the back of the black coat.

Трое суток кондея с выводом!

“Three days in the can with work as usual."

И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всем полутёмном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто ещё не встал.

The minute they heard his funny muffled voice everyone in the entire barracks — which was pretty dark (not all the lights were on) and where two hundred men slept in fifty bug-ridden bunks — came to life all of a sudden. Those who hadn't yet gotten up began to dress in a hurry.

— За что, гражданин начальник? —

“But what for, Comrade Warder?"

придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.

Shukhov asked, and he made his voice sound more pitiful than he really felt.

С выводом на работу — это ещё полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда.

The can was only half as bad if you were given normal work. You got hot food and there was no time to brood.

Полный карцер — это когда без вывода.

Not being let out to work — that was real punishment.

— По подъёму не встал?

"Why weren’t you up yet?

Пошли в комендатуру, — пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.

Let’s go to the Com- mandant's office," the Tartar drawled — he and Shukhov and everyone else knew what he was getting the can for.

На безволосом мятом лице Татарина ничего не выражалось.

There was a blank look on the Tartar’s hairless, crumpled face.

Он обернулся, ища второго кого бы, но все уже, кто в полутьме, кто под лампочкой, на первом этаже вагонок и на втором, проталкивали ноги в чёрные ватные брюки с номерами на левом колене или, уже одетые, запахивались и спешили к выходу — переждать Татарина на дворе.

He turned around and looked for somebody else to pick on, but everyone — whether in the dark or under a light, whether on a bottom bunk or a top one — was shoving his legs into the black, padded trousers with numbers on the left knee. Or they were already dressed and were wrapping themselves up and hurrying for the door to wait outside till the Tartar left.

Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил — не так бы было обидно.

If Shukhov had been sent to the can for something he deserved he wouldn't have been so upset.

То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал.

What made him mad was that he was always one of the first to get up.

И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нем выведен чёрной, уже поблёкшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два — на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.

But there wasn't a chance of getting out of it with the Tartar. So he went on asking to be let off just for the hell of it, but meantime pulled on his padded trousers (they too had a worn, dirty piece of cloth sewed above the left knee, with the number S-854 painted on it in black and already faded), put on his jacket (this had two numbers, one on the chest and one on the back), took his boots from the pile on the floor, put on his cap (with the same num- her in front), and went out after the Tartar.

Вся 104-я бригада видела, как уводили Шухова, но никто слова не сказал:

The whole Gang 104 saw Shukhov being taken off, but no one said a word.

ни к чему, да и что скажешь?

It wouldn’t help, and what could you say?

Бригадир бы мог маленько вступиться, да уж его не было.

The gang boss might have stood up for him, but he'd left already.

И Шухов тоже никому ни слова не сказал, Татарина не стал дразнить.

And Shukhov himself said nothing to anyone. He didn't want to aggravate the Tartar.

Приберегут завтрак, догадаются.

They'd keep his breakfast for him and didn't have to be told.

Так и вышли вдвоём.

The two of them went out.

Мороз был со мглой, прихватывающей дыхание.

It was freezing cold, with a fog that caught your breath.

Два больших прожектора били по зоне наперекрёст с дальних угловых вышек.

Two large searchlights were crisscrossing over the compound from the watchtowers at the far corners.

Светили фонари зоны и внутренние фонари.

The lights on the perimeter and the lights inside the camp were on full force.

Так много их было натыкано, что они совсем засветляли звезды.

There were so many of them that they blotted out the stars.

Скрипя валенками по снегу, быстро пробегали зэки по своим делам — кто в уборную, кто в каптёрку, иной — на склад посылок, тот крупу сдавать на индивидуальную кухню.

With their felt boots crunching on the snow, prisoners were rushing past on their business — to the latrines, to the supply rooms, to the package room, or to the kitchen to get their groats cooked.

У всех у них голова ушла в плечи, бушлаты запахнуты, и всем им холодно не так от мороза, как от думки, что и день целый на этом морозе пробыть.

Their shoulders were hunched and their coats buttoned up, and they all felt cold, not so much because of the freezing weather as because they knew they'd have to be out in it all day.

А Татарин в своей старой шинели с замусленными голубыми петлицами шел ровно, и мороз как будто совсем его не брал.

But the Tartar in his old overcoat with shabby blue tabs walked steadily on and the cold didn't seem to bother him at all.

Они прошли мимо высокого дощаного заплота вкруг БУРа2 — каменной внутрилагерной тюрьмы; мимо колючки, охранявшей лагерную пекарню от заключенных; мимо угла штабного барака, где, толстой проволокою подхваченный, висел на столбе обындевевший рельс; мимо другого столба, где в затишке, чтоб не показывал слишком низко, весь обметанный инеем, висел термометр.

They went past the high wooden fence around the punishment block (the stone prison inside the camp), past the barbed-wire fence that guarded the bakery from the prisoners, past the comer of the HQ where a length of frost-covered rail was fastened to a post with heavy wire, and past another post where — in a sheltered spot to keep the readings from being too low — the thermometer hung, caked over with ice.

Шухов с надеждой покосился на его молочно-белую трубочку:

Shukhov gave a hopeful sidelong glance at the milk- white tube.

если б он показал сорок один, не должны бы выгонять на работу.

If it went down to forty-two below zero they weren’t supposed to be marched out to work.

Только никак сегодня не натягивало на сорок.

But today the thermometer wasn't pushing forty or anything like it.

Вошли в штабной барак и сразу же — в надзирательскую.

They went into HQ — straight into the warders’ room.

Там разъяснилось, как Шухов уже смекнул и по дороге: никакого карцера ему не было, а просто пол в надзирательской не мыт.

There it turned out — as Shukhov had already had a hunch on the way — that they never meant to put him in the can but simply that the floor in the warders' room needed scrubbing.

Теперь Татарин объявил, что прощает Шухова, и велел ему вымыть пол.

Sure enough, the Tartar now told Shukhov that he was letting him off and ordered him to mop the floor.

Мыть пол в надзирательской было дело специального зэка, которого не выводили за зону, — дневального по штабному бараку прямое дело.

Mopping the floor in the warders' room was the job of a special prisoner — the HQ orderly, who never worked outside the camp.

Но, давно в штабном бараке обжившись, он доступ имел в кабинеты майора, и начальника режима, и кума, услуживал им, порой слышал такое, чего не знали и надзиратели, и с некоторых пор посчитал, что мыть полы для простых надзирателей ему приходится как бы низко.

But a long time ago he'd set himself up in HQ and now had a free run of the rooms where the Major, the disciplinary officer, and the security chief worked. He waited on them all the time and sometimes got to hear things even the warders didn't know. And for some time he’d figured that to scrub floors for ordinary warders was a little beneath him.

Те позвали его раз, другой, поняли, в чем дело, и стали дёргать на полы из работяг.

They called for him once or twice, then got wise and began pulling in ordinary prisoners to do the job.

В надзирательской яро топилась печь.

The stove in the warders’ room was blazing away.

Раздевшись до грязных своих гимнастёрок, двое надзирателей играли в шашки, а третий, как был, в перепоясанном тулупе и валенках, спал на узкой лавке.

A couple of warders who’d undressed down to their dirty shirts were playing checkers, and a third who’d left on his belted sheepskin coat and felt boots was sleeping on a narrow bench.

В углу стояло ведро с тряпкой.

There was a bucket and rag in the comer.

Шухов обрадовался и сказал Татарину за прощение:

Shukhov was real pleased and thanked the Tartar for letting him off:

— Спасибо, гражданин начальник!

"Thank you, Comrade Wander.

Теперь никогда не буду залёживаться.

I’ll never get up late again."

Закон здесь был простой: кончишь — уйдёшь.

The rule here was simple — finish your job and get out.

Теперь, когда Шухову дали работу, вроде и ломать перестало.

Now that Shukhov had been given some work, his pains seemed to have stopped.

Он взял ведро и без рукавичек (наскорях забыл их под подушкой) пошёл к колодцу.

He took the bucket and went to the well without his mittens, which he’d forgotten and left under his pillow in the rush.

Бригадиры, ходившие в ППЧ — планово-производственную часть, — столпились несколько у столба, а один, помоложе, бывший Герой Советского Союза, взлез на столб и протирал термометр.

The gang bosses reporting at the PPS had formed a small group near the post, and one of the younger ones, who was once a Hero of the Soviet Union, climbed up and wiped the thermometer.

Снизу советовали:

The others were shouting up to him:

— Ты только в сторону дыши, а то поднимется.

“Don’t breathe on it or it’ll go up."

— Фуимется! — поднимется!...

"Go up...

не влияет.

the hell it will... it won’t make a fucking bit of difference anyway."

Тюрина, шуховского бригадира, меж них не было.

Tyurin — the boss of Shukhov’s work gang — was not there.

Поставив ведро и сплетя руки в рукава, Шухов с любопытством наблюдал.

Shukhov put down the bucket and dug his hands into his sleeves. He wanted to see what was going on.

А тот хрипло сказал со столба:

The fellow up the post said in a hoarse voice: "

— Двадцать семь с половиной, хреновина.

"Seventeen and a hall below — shit!”

И, ещё доглядев для верности, спрыгнул.

And after another look just to make sure, he jumped down.

— Да он неправильный, всегда брешет, — сказал кто-то. —

"Anyway, it’s always wrong — it’s a damned bar,” someone said. "

Разве правильный в зоне повесят?

"They’d never put in one that works here."

Бригадиры разошлись.

The gang bosses scattered.

Шухов побежал к колодцу.

Shukhov ran to the well.

Под спущенными, но не завязанными наушниками поламывало уши морозом.

Under the flaps of his cap, which he’d lowered but hadn’t tied, his ears ached with the cold.

Сруб колодца был в толстой обледи, так что едва пролезало в дыру ведро.

The top of the well was covered by a thick crust of ice so that the bucket would hardly go through the hole.

И веревка стояла коло'м.

And the rope was stiff as a board.

Рук не чувствуя, с дымящимся ведром Шухов вернулся в надзирательскую и сунул руки в колодезную воду.

Shukhov’s hands were frozen, so when he got back to the warders' room with the steaming bucket he shoved them in the water.

Потеплело.

He felt wanner.

Татарина не было, а надзирателей сбилось четверо, они покинули шашки и сон и спорили, по скольку им дадут в январе пшена (в посёлке с продуктами было плохо, и надзирателям, хоть карточки давно кончились, продавали кой-какие продукты отдельно от поселковых, со скидкой).

The Tartar had gone, but four of the warders were there quarreling. They’d quit playing checkers or sleeping and they were arguing about how much millet they'd get in January. (There was a shortage of food in the local "free" workers’ settlement, and though ration cards had gone out a long time ago, the warders could still buy some foodstuffs at a cut rate the locals couldn't get.)

— Дверь-то притягивай, ты, падло!

"Shut the door, you shithead!

Дует! — отвлёкся один из них.

It’s cold," one of them shouted.

Никак не годилось с утра мочить валенки.

It wasn’t a good idea to get your felt boots wet in the morning.

А и переобуться не во что, хоть и в барак побеги.

You didn't have anything extra to change into, even if you could run back to your barracks.

Разных порядков с обувью нагляделся Шухов за восемь лет сидки:

During his eight years inside, Shukhov had seen all kinds of ups and downs in the footwear situation.

бывало, и вовсе без валенок зиму перехаживали, бывало, и ботинок тех не видали, только лапти да ЧТЗ (из резины обутка, след автомобильный).

There'd been times when they’d gone around all winter without any felt boots at all, times when they hadn't even seen ordinary boots but only shoes made of birch bark or shoes of the "Chelyabinsk Tractor Factory model" (that is, made of strips of tires that left the marks of the tread behind them).

Теперь вроде с обувью подналадилось:

Now the boot situation had begun to look up.

в октябре получил Шухов (а почему получил — с помбригадиром вместе в каптёрку увязался) ботинки дюжие, твердоносые, с простором на две тёплых портянки.

In October — this because he'd once managed to wangle himself a trip to the stores with the number-two man in his gang — Shukhov had gotten a pair of sturdy boots with good strong toes that were roomy enough inside for two thicknesses of warm foot-cloths.

С неделю ходил как именинник, все новенькими каблучками постукивал.

For a week he was on top of the world and went around knocking his new heels together with joy.

А в декабре валенки подоспели — житуха, умирать не надо.

Then felt boots were issued in December and life was great. You didn't want to die.

Так какой-то черт в бухгалтерии начальнику нашептал:

Then some swine in the bookkeeping department put a bug in the Commandant's ear:

валенки, мол, пусть получают, а ботинки сдадут.

“Let 'em have the felt boots, but make 'em hand in the others.

Мол, непорядок — чтобы зэк две пары имел сразу.

It's not right for a prisoner to have two pairs at the same time."

И пришлось Шухову выбирать: или в ботинках всю зиму навылет, или в валенках, хошь бы и в оттепель, а ботинки отдай.

So Shukhov had to choose whether he'd get through the whole winter in the new boots or take the felt boots — right through the spring thaws — and hand in the new ones.

БерЈг, солидолом умягчал, ботинки новёхонькие, ах! —

He'd treated them with loving care, he rubbed them with grease to make the leather soft, those lovely new boots.

ничего так жалко не было за восемь лет, как этих ботинков.

During the whole eight years, nothing had hit him more than having to turn in those boots.

В одну кучу скинули, весной уж твои не будут. Точно, как лошадей в колхоз сгоняли.

They'd been dumped with al the others in one heap, and he’d never find them again in the spring.

Сейчас Шухов так догадался:

Now Shukhov had an idea.

проворно вылез из валенок, составил их в угол, скинул туда портянки (ложка звякнула на пол; как быстро ни снаряжался в карцер, а ложку не забыл) и босиком, щедро разливая тряпкой воду, ринулся под валенки к надзирателям.

He quickly kicked off his felt boots, stood them in a corner, threw the footcloths on top of them (the spoon he always kept in one boot clattered onto the floor — even in the rush to leave the barracks, he hadn’t forgotten it), and dropped to the floor in his bare feet and started sloshing water right under the warders’ boots.

— Ты! гад! потише! —

"Take it easy, you bastard!”

спохватился один, подбирая ноги на стул.

one of them said, seeing what Shukhov was up to, and he lifted up his feet.

— Рис?

... "What do you mean, rice?

Рис по другой норме идёт, с рисом ты не равняй!

That's on a different quota and there's just no comparison.”...

— Да ты сколько воды набираешь, дурак?

"Why are you using all that water, stupid?

Кто ж так моет?

That's no way to wash a floor."

— Гражданин начальник!

"There's no other way, Comrade Warder!

А иначе его не вымоешь. Въелась грязь-то...

The dirt's worked right into it."

— Ты хоть видал когда, как твоя баба полы мыла, чушка?

"Didn’t you ever see your old lady wash the floor, stupid?”

Шухов распрямился, держа в руке тряпку со стекающей водой.

Shukhov straightened up and held the dripping rag in his hand.

Он улыбнулся простодушно, показывая недостаток зубов, прореженных цингой в Усть-Ижме в сорок третьем году, когда он доходил.

He gave an innocent smile which showed that some of his teeth were missing — they’d been thinned out by scurvy at Ust-Izhma in 1943, a time when he thought he was on his last legs. He was really far gone.

Так доходил, что кровавым поносом начисто его проносило, истощённый желудок ничего принимать не хотел.

He had the runs, with bleeding, and his insides were so worn out he couldn't keep anything down.

А теперь только шепелявенье от того времени и осталось.

But now all that was left from those days was his funny way of talking.

— От бабы меня, гражданин начальник, в сорок первом году отставили.

"They took me away from her in 1941, Comrade Warder. 1

Не упомню, какая она и баба.

don’t even remember what she was like." "

— Та'к вот они моют...

"Just look at how they mop....

Ничего, падлы, делать не умеют и не хотят.

The bastards can’t do anything and don’t want to either.

Хлеба того не стоят, что им дают.

They’re not worth the bread we give ’em.

Дерьмом бы их кормить.

They ought to get shit instead."

— Да на хрена' его и мыть каждый день?

"Anyway, why mop the fucking thing every day?

Сырость не переводится.

It makes the place damp all the time.

Ты вот что, слышь, восемьсот пятьдесят четвёртый!

Now, 854, listen here.

Ты легонько протри, чтоб только мокровато было, и вали отсюда.

Just wipe it over a little so it’s not too wet and get the hell out of here."

— Рис!

..."Rice!

ПшЈнку с рисом ты не равняй!

You can’t compare millet and rice!"... Shukhov quickly finished up the job.

Шухов бойко управлялся.

There’s work and work.

Работа — она как палка, конца в ней два:

It’s like the two ends of a stick. If you’re working for hO.

для людей делаешь — качество дай, для начальника делаешь — дай показуху.

.man beings, then do a real job of it, but if you work for dopes, then you just go through the motions.

А иначе б давно все подохли, дело известное.

Otherwise they’d all have kicked the bucket long ago. That was for sure.

Шухов протёр доски пола, чтобы пятен сухих не осталось, тряпку невыжатую бросил за печку, у порога свои валенки натянул, выплеснул воду на дорожку, где ходило начальство, — и наискось, мимо бани, мимо темного охолодавшего здания клуба, наддал к столовой.

Shukhov went over the floorboards, leaving no dry patches, threw his rag behind the stove without wringing it out, pulled on his boots, splashed the water out of his pail onto the path used by the top brass, and cut across to the mess hall, past the bathhouse and the dark, cold recreation hall.

Надо было ещё и в санчасть поспеть, ломало опять всего.

He also had to make it to the hospital block — he was aching all over again.

И ещё надо было перед столовой надзирателям не попасться:

Then he had to keep out of sight of the warders in front of the mess hall.

был приказ начальника лагеря строгий — одиночек отставших ловить и сажать в карцер.

The Commandant had given strict orders to pick up any stray prisoners and put them in the cells.

Перед столовой сегодня — случай такой дивный — толпа не густилась, очереди не было.

Today (this didn’t often happen) there wasn’t a big crowd lined up in front of the mes hall.

Заходи.

So he went straight in.

Внутри стоял пар, как в бане, — на'пуски мороза от дверей и пар от баланды.

It was like a steam bath inside — what with the frosty air coming in through the doors and the steam from the thin camp gruel.

Бригады сидели за столами или толкались в проходах, ждали, когда места освободятся.

The men were sitting at tables or crowding in the spaces between them, waiting for places.

Прокликаясь через тесноту, от каждой бригады работяги по два, по три носили на деревянных подносах миски с баландой и кашей и искали для них места на столах.

Shouting their way through the mob, two or three prisoners from each gang were carrying bowls of gruel and mush on wooden trays and looking for a place for them on the tables.

И все равно не слышит, обалдуй, спина еловая, на' тебе, толкнул поднос. Плесь, плесь!

And even so, they don’t hear you, the dopes, they bump into your tray and you spill the stuff!

Рукой его свободной — по шее, по шее! Правильно!

And then you let them have it in the neck with your free hand!

Не стой на дороге, не высматривай, где подлизать.

That's how to do it. That’ll teach them to get in the way looking out for leftovers.

Там, за столом, ещё ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец, значит, и то новичок: старые бендеровцы, в лагере пожив, от креста отстали.

On the other side of the table there was a young fellow who was crossing himself before he started to eat.

А русские — и какой рукой креститься, забыли.

Must have been a Western Ukrainian and new to the place. The Russians didn’t even remember which hand you cross yourself with.

Сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки тленной мелкой рыбёшки из-под листьев чёрной капусты и выплёвывая косточки на стол.

It was cold sitting in the mess hall and most of the men ate with their caps on, but without hurrying, chasing bits of rotten fish among the cabbage leaves and spitting the bones out on the table.

Когда их наберётся гора на столе — перед новой бригадой кто-нибудь смахнёт, и там они дохрястывают на полу.

When there was a whole pile of them, someone would sweep them off before the next gang came, and they were ground underfoot on the floor.

А прямо на пол кости плевать — считается вроде бы неаккуратно.

Spitting the bones out on the floor was thought bad manners.

Посреди барака шли в два ряда не то столбы, не то подпорки, и у одного из таких столбов сидел однобригадник Шухова Фетюков, стерег ему завтрак.

In the middle of the mes hall there were two rows of what you might call pillars or supports. Fetyukov, another fellow from the same gang, was sitting by one of them and guarding Shukhov’s breakfast. He didn’t count for much in the gang — even les than Shukhov.

Это был из последних бригадников, поплоше Шухова. Снаружи бригада вся в одних черных бушлатах и в номерах одинаковых, а внутри шибко неравно — ступеньками идёт.

To look at them, the gang was all the same — the same black overcoats and numbers — but underneath they were all different.

Буйновского не посадишь с миской сидеть, а и Шухов не всякую работу возьмёт, есть пониже.

You couldn’t ask the Captain to guard your bowl, and there were jobs even Shukhov wouldn’t do — jobs that were beneath him.

Фетюков заметил Шухова и вздохнул, уступая место.

Fetyukov spotted Shukhov and gave up his seat with a sigh.

— Уж застыло все.

"It’s all cold now.

Я за тебя есть хотел, думал — ты в кондее.

I was going to eat it for you — I thought you were in the cooler.”

И — не стал ждать, зная, что Шухов ему не оставит, обе миски отштукатурит дочиста.

He didn’t wait around. He knew that Shukhov wouldn’t leave him any. He'd polish off both bowls himself.

Шухов вытянул из валенка ложку.

Shukhov pulled his spoon out of his boot.

Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север, он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: "

He was very fond of this spoon, which had gone with him all over the North. He'd made it himself from aluminium wire and cast it in sand. And he'd scratched on it:

"Усть-Ижма, 1944".

“Ust-Izhma, 1944."

Потом Шухов снял шапку с бритой головы — как ни холодно, но не мог он себя допустить есть в шапке — и, взмучивая отстоявшуюся баланду, быстро проверил, что там попало в миску.

Then Shukhov took his cap off his shaved head — however cold it was, he would never eat with it on. He stirred up the cold gruel and took a quick look to see what was in his bowl. It was the usual thing.

Попало так, средне. Не с начала бака наливали, но и не доболтки.

It hadn’t been ladled from the top of the caldron, but it wasn't the stuff from the bottom either.

С Фетюкова станет, что он, миску стережа, из нее картошку выловил.

He wouldn't put it past Fetyukov to pinch a potato from it.

Одна радость в баланде бывает, что горяча, но Шухову досталась теперь совсем холодная.

The only good thing about camp gruel was it was usually hot, but what Shukhov had was now quite cold.

Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво.

Even so, he ate it slow and careful like he always did.

Уж тут хоть крыша гори — спешить не надо.

Mustn't hurry now, even if the roof caught fire.

Не считая сна, лагерник живет для себя только утром десять минут за завтраком, да за обедом пять, да пять за ужином.

Apart from sleeping, the prisoners' time was their own only for ten minutes at breakfast, five minutes at the noon. break, and another five minutes at supper.

Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело — какой овощ на зиму заготовят.

The gruel didn't change from, one day to the next. It depended on what vegetables they'd stored for winter.

В летошнем году заготовили одну соленую морковку — так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня.

The year before they'd only stocked up with salted carrots, so there was nothing but carrots in the gruel from September to June.

А нонче — капуста черная.

And now it was cabbage.

Самое сытное время лагернику — июнь: всякий овощ кончается и заменяют крупой.

The camp was fed best in June, when they ran out of vegetables and started using groats instead.

Самое худое время — июль: крапиву в котёл секут.

The worst time was July, when they put shredded nettles in the caldron.

Из рыбки мелкой попадались все больше кости, мясо с костей сварилось, развалилось, только на голове и на хвосте держалось.

The fish was mostly bones. The flesh was boiled off except for bits on the tails and the heads.

На хрупкой сетке рыбкиного скелета не оставив ни чешуйки, ни мясинки, Шухов ещё мял зубами, высасывал скелет — и выплёвывал на стол. В любой рыбе ел он все:

Not leaving a single scale or speck of flesh on the skeleton, Shukhov crunched and sucked the bones and spit them out on the table.

хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда они на месте попадались, а когда вываривались и плавали в миске отдельно — большие рыбьи глаза, — не ел.

He didn't leave anything — not even the gills or the tail. He ate the eyes too when they were still in place, but when they'd come off and were floating around in the bowl on their own he didn't eat them.

Над ним за то смеялись.

The others laughed at him for this.

Сегодня Шухов сэкономил:

Shukhov made a kind of saving today.

в барак не зашедши, пайки не получил и теперь ел без хлеба.

He hadn't been back to his barracks to collect his bread ration, and now he was eating without it.

Хлеб — его потом отдельно нажать можно, ещё сытей.

Bread — well, you could always eat that by itself, and he'd feel les hungry later on.

На второе была каша из магары.

The second course was a mush out of magara.

Она застыла в один слиток, Шухов ее отламывал кусочками.

It was one solid lump, and Shukhov broke it off in pieces.

Магара не то что холодная — она и горячая ни вкуса, ни сытости не оставляет:

When it was hot — never mind when it was cold — it had no taste and didn't fill you.

трава и трава, только жёлтая, под вид пшена.

It was nothing but grass that looked like millet.

Придумали давать ее вместо крупы, говорят — от китайцев.

They'd gotten the bright idea of serving it instead of groats. It came from the Chinese, they said.

В варёном весе триста грамм тянет — и лады:

They got ten ounces of it and that was that.

каша не каша, а идёт за кашу.

It wasn't the real thing, but it passed for mush.

Облизав ложку и засунув ее на прежнее место в валенок, Шухов надел шапку и пошёл в санчасть.

He licked his spoon, pushed it back in his boot, put on his cap, and went to the hospital block.

Было все так же темно в небе, с которого лагерные фонари согнали звезды.

The sky was as dark as ever, and the stars were blotted out by the camp lights.

И все так же широкими струями два прожектора резали лагерную зону.

And the two searchlights were cutting broad swathes through the compound.

Как этот лагерь, Особый, зачинали — ещё фронтовых ракет осветительных больно много было у охраны, чуть погаснет свет — сыпят ракетами над зоной, белыми, зелеными, красными, война настоящая.

At the time they set up the camp — it was a “Special” one — the guards still had a lot of flares. If the electricity failed, they'd send a shower of rockets over the compound — white, green, and red — just like at the front.

Потом не стали ракет кидать.

Then they stopped using them.

Или до'роги обходятся?

Maybe they thought it was too expensive.

Была все та же ночь, что и при подъёме, но опытному глазу по разным мелким приметам легко было определить, что скоро ударят развод.

It was just as dark as it was at reveille. But from this, that and the other an old hand could see that roll call would soon be sounded.

Помощник Хромого (дневальный по столовой Хромой от себя кормил и держал ещё помощника) пошёл звать на завтрак инвалидный шестой барак, то есть не выходящих за зону.

Clubfoot's assistant (Clubfoot was a mess-hall orderly who kept an assistant out of his own pocket) had gone to summon Barracks 6 to breakfast. Number 6 was for invalids, men who couldn't work off the compound.

В культурно-воспитательную часть поплёлся старый художник с бородкой — за краской и кисточкой, номера писать.

An old artist with a little beard trotted over to the Culture and Education Section (CES) to get paint and a brush to paint number tags for prison uniforms.

Опять же Татарин широкими шагами, спеша, пересёк линейку в сторону штабного барака.

Once more the Tartar dashed across the yard toward HQ. There weren't many people around.

И вообще снаружи народу поменело — значит, все приткнулись и греются последние сладкие минуты.

They'd all gone under cover and were warming themselves these last sweet minutes.

Шухов проворно спрятался от Татарина за угол барака:

Shukhov ducked behind the comer of a hut to get out of the Tartar's way.

второй раз попадёшься — опять пригрёбЈтся. Да и никогда зевать нельзя.

If he caught him a second time he'd screw him good.

Стараться надо, чтоб никакой надзиратель тебя в одиночку не видел, а в толпе только.

Anyway, you had to keep your eyes open all the time. You had to be careful the warders didn't see you alone, but only in a crowd.

Может, он человека ищет на работу послать, может, зло отвести не на ком.

They were always on the lookout for someone to do a job or to have someone to pick on if they were in a lousy mood.

Читали ж вот приказ по баракам — перед надзирателем за пять шагов снимать шапку и два шага спустя надеть.

They'd put out a standing order in the camp that you had to take your cap off at a distance of five paces when you saw a warder, and keep it off till you were two paces past him.

Иной надзиратель бредёт, как слепой, ему все равно, а для других это сласть.

Some of the warders wandered around with their eyes shut and just didn't care, but others got a kick out of it. The number of guys that had been put in the can just on this! No thank you.

Сколько за ту шапку в кондей перетаскали, псы клятые. Нет уж, за углом перестоим.

Better to wait around the comer.

Миновал Татарин — и уже Шухов совсем намерился в санчасть, как его озарило, что ведь сегодня утром до развода назначил ему длинный латыш из седьмого барака прийти купить два стакана самосада, а Шухов захлопотался, из головы вон.

The Tartar went by. And Shukhov was just about to go on to the hospital when he suddenly remembered that the Latvian in Barracks 7 had told him to come this morning before roll call to buy a couple of mugs of tobacco. But Shukhov was so busy it had gone clean out of his head. The big Latvian had gotten a package from home the evening before, and maybe by tomorrow there wouldn't be any left.

Длинный латыш вечером вчера получил посылку, и, может, завтра уж этого самосаду не будет, жди тогда месяц новой посылки.

It might be a month before there'd be another package. And his tobacco was good.

Хороший у него самосад, крепкий в меру и духовитый. Буроватенький такой.

It had the right strength and it smelled good and it was sort of brownish.

Раздосадовался Шухов, затоптался — не повернуть ли к седьмому бараку.

Shukhov felt bothered and stopped dead. Should he look in at Number 7?

Но до санчасти совсем мало оставалось, он и потрусил к крыльцу санчасти.

But he was near the hospital, so he went on up to the steps.

Слышно скрипел снег под ногами.

The snow crunched W1der his feet.

В санчасти, как всегда, до того было чисто в коридоре, что страшно ступать по полу.

The corridor in the hospital was so clean — it always was — that he was scared to walk along it.

И стены крашены эмалевой белой краской. И белая вся мебель.

The walls were painted a shiny white, and the furniture was all white as well.

Но двери кабинетов были все закрыты.

But the office doors were shut.

Врачи-то, поди, ещё с постелей не подымались.

The doctors must still be in bed.

А в дежурке сидел фельдшер — молодой парень Коля Вдовушкин, за чистым столиком, в свеженьком белом халате — и что-то писал.

One of the medics — a young fellow by the name of Nikolay Vdovushkin — was sitting in the orderlies' room at a nice clean desk and he was wearing a nice clean white coat. He was writing something.

Никого больше не было.

There was no one else around.

Шухов снял шапку, как перед начальством, и, по лагерной привычке лезть глазами куда не следует, не мог не заметить, что Николай писал ровными-ровными строчками и каждую строчку, отступя от краю, аккуратно одну под одной начинал с большой буквы.

Shukhov took off his hat, as though this was one of the higher-ups, and in the good old camp fashion, looking at things you weren't supposed to see, he couldn't help noticing that Vdovushkin was writing in neat, straight lines, starting each line right under the one before with a capital letter and leaving a little room at the side.

Шухову было, конечно, сразу понятно, что это — не работа, а по левой, но ему до того не было дела.

Shukhov saw at once, of course, that this wasn’t work but some stuff of his own and none of Shukhov’s business.

— Вот что... Николай Семеныч... я вроде это... болен... — совестливо, как будто зарясь на что чужое, сказал Шухов.

"Listen, Nikolay Semyonovich, I’m feeling kind of sick," he said, with a hangdog look, as if he was trying to scrounge something.

Вдовушкин поднял от работы спокойные, большие глаза.

Vdovushkin looked up from his work, cool and wide-eyed.

На нем был чепчик белый, халат белый, и номеров видно не было.

He wore a white cap, to match his coat, and he had no number tags.

— Что ж ты поздно так?

"But why did you wait till now?

А вечером почему не пришёл?

And why didn't you come yesterday evening?

Ты же знаешь, что утром приема нет?

You know we can't take people in the mourning.

Список освобождённых уже в ППЧ.

We’ve already sent the sick list to the PPS."

Все это Шухов знал.

Shukhov knew all this.

Знал, что и вечером освободиться не проще.

And he knew it wasn't any easier to get on the sick list in the evening either.

— Да ведь, Коля... Оно с вечера, когда нужно, так и не болит...

"But the trouble is, Nikolay, it doesn't feel so bad in the evening, when it ought to."

— А что — оно? Оно — что болит?

"What’s wrong with you?"

— Да разобраться, бывает, и ничего не болит.

"Well, when you get down to it, it's nothing in particular.

А недужит всего.

I just feel rotten all over."

Шухов не был из тех, кто липнет к санчасти, и Вдовушкин это знал.

Shukhov was not one of those who's always hanging around the hospital block, and Vdovushkin knew it.

Но право ему было дано освободить утром только двух человек — и двух он уже освободил, и под зеленоватым стеклом на столе записаны были эти два человека, и подведена черта.

But he was allowed to excuse only two men in the morning and he’d already excused them. And their names were on the list under the greenish glass on the table. There was a line drawn under them.

— Так надо было беспокоиться раньше.

“You should have thought of before.

Что ж ты — под самый развод?

What do you think you’re doing — coming here just before roll call?

На!

Here!"

Вдовушкин вынул термометр из банки, куда они были спущены сквозь прорези в марле, обтёр от раствора и дал Шухову держать.

Vdovushkin took one of the thermometers sticking through gauze in a jar, wiped the solution off it, and gave it to Shukhov.

Шухов сел на скамейку у стены, на самый краешек, только-только чтоб не перекувырнуться вместе с ней.

Shukhov sat down on a bench by the wall, keeping on the very edge of it but just far enough in not to tip it over.

Неудобное место такое он избрал даже не нарочно, а показывая невольно, что санчасть ему чужая и что пришёл он в нее за малым.

He didn't choose this awkward place on purpose, but this was how he showed he was out of his depth in the hospital block and didn't expect very much.

А Вдовушкин писал дальше.

Vdovushkin went on writing.

Санчасть была в самом глухом, дальнем углу зоны, и звуки сюда не достигали никакие.

The hospital block was in the most out-of-the-way corner of the compound, and there was no noise from outside.

Ни ходики не стучали — заключенным часов не положено, время за них знает начальство.

There were no clocks ticking here — the prisoners weren’t supposed to have any. The powers that be kept time for them.

И даже мыши не скребли — всех их повыловил больничный кот, на то поставленный.

You didn’t even hear a mouse scratching. They’d all been caught by the hospital cat appointed for the purpose.

Было дивно Шухову сидеть в такой чистой комнате, в тишине такой, при яркой лампе целых пять минут и ничего не делать.

Shukhov felt odd sitting by a bright lamp in such a clean room, where it was so quiet, and doing nothing for five whole minutes.

Осмотрел он все стены — ничего на них не нашёл.

He studied all the walls, but there was nothing. He looked at his jacket.

Осмотрел телогрейку свою — номер на груди пообтёрся, каб не зацапали, надо подновить.

The number on his chest had gotten a little worn. He’d have to have it redone if he didn’t want trouble.

Свободной рукой ещё бороду опробовал на лице — здоровая выперла, с той бани растёт, дней боле десяти.

He felt his beard. It had gotten pretty rough since that last visit to the bathouse about ten days ago.

А и не мешает.

But what the hell!

Ещё дня через три баня будет, тогда и побреют.

There’d be another bath in about three days, and he’d have a shave then.

Чего в парикмахерской зря в очереди сидеть?

Why waste time waiting in line at the barber’s?

Красоваться Шухову не для кого.

He didn’t have to look his best for anyone.

Потом, глядя на беленький-беленький чепчик Вдовушкина, Шухов вспомнил медсанбат на реке Ловать, как он пришёл туда с поврежденной челюстью и — недотыка ж хренова! —

Then, looking at Vdovushkin’s nice white cap, Shukhov remembered the field hospital on the river Lovat, how he’d gone there with an injured jaw and — dope that he was! —

доброй волею в строй вернулся.

returned to his unit of his own free will.

А мог пяток дней полежать. Теперь вот грезится:

And he could have had five whole days in bed!

заболеть бы недельки на две, на три не насмерть и без операции, но чтобы в больничку положили, — лежал бы, кажется, три недели, не шевельнулся, а уж кормят бульоном пустым — лады.

Now his one dream was to get sick for a couple of weeks, not fatally or anything that needed an operation, but just sick enough to be sent to the hospital. He’d lie there, he thought, for three weeks without moving, and even if the soup they gave you was a little thin it would still be great.

Но, вспомнил Шухов, теперь и в больничке отлежу нет.

But then Shukhov remembered that there was no peace even in the hospital nowadays.

С каким-то этапом новый доктор появился — Степан Григорьич, гонкий такой да звонкий, сам сумутится, и больным нет покою:

There was a new doctor who’d come with a recent batch of pris- oners — Stepan Grigoryevich, a loudmouth know-it- all who never stayed still himself and never let the patients alone either.

выдумал всех ходячих больных выгонять на работу при больнице: загородку городить, дорожки делать, на клумбы землю нанашивать, а зимой — снегозадержание.

He’d had the bright idea of putting all the walking cases to work around the hospital, making fences and paths and carrying earth to the flowerbeds.

Говорит, от болезни работа — первое лекарство.

And in the winter there was always snow to clear. He kept saying that work was the best cure for illness.

От работы лошади дохнут. Это понимать надо.

What he didn’t understand was that work has killed many a horse.

Ухайдакался бы сам на каменной кладке — небось бы тихо сидел.

If he’d put in a little hard work laying bricks, he wouldn’t go around shooting off his mouth so much.

....А Вдовушкин писал своё.

Vdovushkin was still writing away.

Он, вправду, занимался работой "левой", но для Шухова непостижимой.

He really was doing something' on the side, something that didn’t mean much to Shukhov.

Он переписывал новое длинное стихотворение, которое вчера отделал, а сегодня обещал показать Степану Григорьичу, тому самому врачу.

He was copying out a long poem that he’d given the finishing touches to the day before and had promised to show Stepan Grigoryevich today — the man who believed in work as a cure-all.

Как это делается только в лагерях, Степан Григорьич и посоветовал Вдовушкину объявиться фельдшером, поставил его на работу фельдшером, и стал Вдовушкин учиться делать внутривенные уколы на темных работягах, да на смирных литовцах и эстонцах, кому и в голову никак бы не могло вступить, что фельдшер может быть вовсе и не фельдшером.

This sort of thing could only happen in a camp. It was Stepan Grigoryevich who told Vdovushkin to say he was a medic and then gave him the job. So Vdovushkin started learning how to give injections to poor, ignorant prisoners who would never let it enter their simple, trusting minds that a medic might not be a medic at ail.

Был же Коля студент литературного факультета, арестованный со второго курса.

Nikolay had studied literature at the university and had been arrested in his second year.

Степан Григорьич хотел, чтоб он написал в тюрьме то, чего ему не дали на воле.

Stepan Grigoryevich wanted him to write the sort of thing here he couldn’t write "outside."

....Сквозь двойные, непрозрачные от белого льда стекла еле слышно донёсся звонок развода.

The signal for roll call came faintly through the double windows. They were covered by ice.

Шухов вздохнул и встал.

Shukhov sighed and stood up.

Знобило его, как и раньше, но косануть, видно, не проходило.

He still felt feverish, but it looked as though he had no chance to get out of work.

Вдовушкин протянул руку за термометром, посмотрел.

Vdovushkin reached for his thermometer and squinted at it.

— Видишь, ни то ни сЈ, тридцать семь и две.

"Look, it's hard to say — just under ninety-nine.

Было бы тридцать восемь, так каждому ясно.

If it were over a hundred, it'd be a clear case.

Я тебя освободить не могу.

But as things are I can’t let you off.

На свой страх, если хочешь, останься.

Take a chance and stay if you want.

После проверки посчитает доктор больным — освободит, а здоровым — отказчик, и в БУР.

If the doctor takes a look at you and thinks you’re sick, he’ll let you off.

Сходи уж лучше за зону.

But if not, it's the cooler for you. You'd be better off going to work."

Шухов ничего не ответил и не кивнул даже, шапку нахлобучил и вышел.

Shukhov said nothing. He didn't even nod. He rammed on his cap and went out.

Тёплый зяблого разве когда поймёт?

When you're cold, don’t expect sympathy from someone who’s warm.

Мороз жал.

The air outside hit Shukhov.

Мороз едкой мглицей больно охватил Шухова и вынудил его закашляться.

The cold and the biting mist took hold pf him and made him cough.

В морозе было двадцать семь, в Шухове тридцать семь.

It was 16 degrees below, while his own temperature was 99 above.

Теперь кто кого.

He had to fight it out.

Трусцой побежал Шухов в барак.

Shukhov trotted off to his barracks.

Линейка напролёт была вся пуста, и лагерь весь стоял пуст.

The yard was absolutely empty. There wasn't a soul to be seen.

Была та минутка короткая, разморчивая, когда уже все оторвано, но прикидываются, что нет, что не будет развода.

It was that short, blissful moment when there was no way out any more, but people kidded themselves that there was and that there wouldn't be a roll call.

Конвой сидит в тёплых казармах, сонные головы прислоня к винтовкам, — тоже им не масло сливочное в такой мороз на вышках топтаться.

The escort guards were sitting in their warm barracks, leaning their heads against their rifles — it was no picnic for them either to kick their heels on top of watchtowers in this freezing cold.

Вахтёры на главной вахте подбрасывают в печку угля.

The guards in the main guardhouse threw some more coal in the stove.

Надзиратели в надзирательской докуривают последнюю цигарку перед обыском.

The warders in the warders' room were finishing their last cigarette before going out to search the prisoners.

А заключенные, уже одетые во всю свою рвань, перепоясанные всеми верёвочками, обмотавшись от подбородка до глаз тряпками от мороза, — лежат на нарах поверх одеял в валенках и, глаза закрыв, обмирают.

The prisoners — they were now dressed in all their rags, tied around with all their bits of string and their faces wrapped in rags from chin to eyes to protect them from the cold — were lying on their bunks on top of their blankets with their boots on, quite still and with their eyes closed.

Аж пока бригадир крикнет: "

Just a few seconds more until the gang boss would yell: "

"Па-дъем!"

"Fall out!"

Дремала со всем девятым бараком и 104-я бригада.

Nearly all the men in Barracks 9, including Gang 104, were dozing.

Только помбригадир Павло, шевеля губами, что-то считал карандашиком да на верхних нарах баптист Алёшка, сосед Шухова, чистенький, приумытый, читал свою записную книжку, где у него была переписана половина евангелия.

Only the assistant gang boss, Pavlo, was busy, moving his lips as he counted something with the help of a small pencil. And on a top bunk the Baptist Alyoshka, Shukhov’s neighbor, neat and cleanly washed, was reading his notebook in which he had half the Gospels copied down.

Шухов вбежал хоть и стремглав, а тихо совсем, и — к помбригадировой вагонке.

Shukhov raced in but didn't make a sound, and went to Pavlo’s bunk.

Павло поднял голову.

Pavlo raised his head.

— Нэ посадылы, Иван Денисыч?

“Didn’t they put you in the cooler, Ivan Denisovich?

Живы? (

And are you still alive?" (

(Украинцев западных никак не переучат, они и в лагере по отчеству да выкают).

(They simply couldn’t teach Western Ukrainians to change their ways. Even in camp they were polite to people and addressed them by their full name.)

И, со стола взявши, протянул пайку.

Pavlo handed him his bread ration from the table.

А на пайке — сахару черпачок опрокинут холмиком белым.

There was a little white heap of sugar on top of it.

Очень спешил Шухов и все ж ответил прилично (помбригадир — тоже начальство, от него даже больше зависит, чем от начальника лагеря).

He was in a great hurry, but he answered just as politely (even an assistant gang boss is a big shot of sorts, and more depends on him than on the Commandant).

Уж как спешил, с хлеба сахар губами забрал, языком подлизнул, одной ногой на кронштейник — лезть наверх постель заправлять, — а пайку так и так посмотрел, и рукой на лету взвесил:

He scooped up the sugar with his lips, licked the bread clean with his tongue, and put one leg on the ledge to climb up and make his bed.

есть ли в ней те пятьсот пятьдесят грамм, что положены.

He looked at the ration, turning it, weighing it in his hand as he moved, to see if it was the full pound due him.

Паек этих тысячу не одну переполучал Шухов в тюрьмах и в лагерях, и хоть ни одной из них на весах проверить не пришлось, и хоть шуметь и качать права он, как человек робкий, не смел, но всякому арестанту и Шухову давно понятно, что, честно вешая, в хлеборезке не удержишься.

Shukhov had had thousands of these rations in prisons and camps, and though he’d never had a chance to weigh a single one of them on a scale and he was always too shy to stick up for his rights, he and every. other prisoner had. known a long time that the people who cut up and issued your bread wouldn't last long if they gave you honest rations.

Недодача есть в каждой пайке — только какая, велика ли?

Every ration was short. The only question was — by how much?

Вот два раза на день и смотришь, душу успокоить — может, сегодня обманули меня не круто?

So you checked every day to set your mind at rest, hoping you hadn’t been too badly treated. (

Может, в моей-то граммы почти все?

(“Perhaps my ration is almost full weight today.")

— Грамм двадцать не дотягивает, — решил Шухов и преломил пайку надвое.

"It’s about half an ounce short,” Shukhov figured, and he broke the bread in two.

Одну половину за пазуху сунул, под телогрейку, а там у него карманчик белый специально пришит (на фабрике телогрейки для зэков шьют без карманов).

He stuck half inside his clothes — into his jacket, where he'd sewed in a little white pocket (the factory makes prison jackets without pockets).

Другую половину, сэкономленную за завтраком, думал и съесть тут же, да наспех еда не еда, пройдёт даром, без сытости.

He thought of eating the other half, the one he hadn’t eaten at breakfast, right away, but food eaten quickly isn't food. It does no good, doesn't fill you.

Потянулся сунуть полпайки в тумбочку, но опять раздумал:

He made a move to shove his half-ration in his locker, but changed his mind again.

вспомнил, что дневальные уже два раза за воровство биты.

He remembered the orderlies had already been beaten up twice for thieving.

Барак большой, как двор проезжий.

The barracks was as public as the courtyard of an apartment building.

И потому, не выпуская хлеба из рук, Иван Денисович вытянул ноги из валенок, ловко оставив там и портянки и ложку, взлез босой наверх, расширил дырочку в матрасе и туда, в опилки, спрятал свои полпайки.

So, not letting go of the bread, Ivan Denisovich pulled his feet out of his felt boots, neatly leaving his foot-cloths and spoon inside them, climbed up barefooted, widened the little hole in his mattress, and hid the other half of his rations in the sawdust.

Шапку с головы содрал, вытащил из нее иголочку с ниточкой (тоже запрятана глубоко, на шмоне шапки тоже щупают;

He snatched his cap off his head, pulled a needle and thread out of it (this too was hidden carefully because they also checked prisoners’ caps at inspection;

однова' надзиратель об иголку накололся, так чуть Шухову голову со злости не разбил).

once a warder had pricked himself on the needle and had been so angry he'd almost smashed Shukhov’s head in).

Стёжь, стёжь, стёжь — вот и дырочку за пайкой спрятанной прихватил.

Three quick stitches and he’d sewed up the hole where the ration was hidden.

Тем временем сахар во рту дотаял.

Meanwhile the sugar in his mouth had melted.

Все в Шухове было напряжено до крайности — вот сейчас нарядчик в дверях заорёт.

Shukhov’s whole body was tense: at any moment the work-controller would start yelling in the doorway.

Пальцы Шухова славно шевелились, а голова, забегая вперёд, располагала, что дальше.

Shukhov’s fingers moved like lightning while his mind was running ahead thinking what he had to do next

Баптист читал евангелие не вовсе про себя, а как бы в дыхание (может, для Шухова нарочно, они ведь, эти баптисты, любят агитировать, вроде политруков):

The Baptist was reading the Gospels not just to himself but almost aloud. Maybe this was for Shukhov’s benefit (these Baptists love to spread a little propaganda):

— "Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или как вор, или злодей, или как посягающий на чужое.

“But let none of you suffer as a murderer, or as a thief, or as an evildoer, or as a busybody in other men’s matters.

А если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь".

Yet if any man suffer as a Christian, let him not be ashamed; but let him glorify God on this behalf."

За что Алёшка молодец: эту книжечку свою так заса'вывает ловко в щель в стене — ни на едином шмоне ещё не нашли.

One great thing about Alyoshka was he was so clever at hiding this book in a hole in the wall that it hadn’t been found on any of the searches.

Теми же быстрыми движениями Шухов свесил на перекладину бушлат, повытаскивал из-под матраса рукавички, ещё пару худых портянок, верёвочку и тряпочку с двумя рубезками.

With the same swift movements, Shukhov hung his overcoat on a crossbeam, and from under the mattress he pulled out his mittens, a pair of thin foot-cloths, a bit of rope, and a piece of rag with two tapes.

Опилки в матрасе чудок разровнял (тяжёлые они, сбитые), одеяло вкруговую подоткнул, подушку кинул на место — босиком же слез вниз и стал обуваться, сперва в хорошие портянки, новые, потом в плохие, поверх.

He evened the sawdust in his mattress a little (the stuff was heavy and hard-packed), tucked in his blanket all around, threw his pillow into place, then climbed down barefooted and started putting -on his foot wrappings — first his good new foot-cloths and then on top the ones that weren’t so good.

И тут бригадир прогаркнулся, встал и объявил:

Then the gang boss cleared his throat loudly, got up and shouted:

— Кон-ча'й ночевать, сто четвёртая!

"Snap out of it, 104!

Вы'-ходи'!

Out-si-ide !"

И сразу вся бригада, дремала ли, не дремала, встала, зазевала и пошла к выходу.

Right away everyone in the gang, whether snoozing or not, yawned and made for the door.

Бригадир девятнадцать лет сидит, он на развод минутой раньше не выгонит.

The gang boss had been in camps for nineteen years, and he wouldn't chase you out to the roll call one second too early.

Сказал — "выходи!" —

When he said "Outside!"

значит, край выходить.

the time had really come.

И пока бригадники, тяжело ступая, без слова выходили один за другим сперва в коридор, потом в сени и на крыльцо, а бригадир 20-й, подражая Тюрину, тоже объявил: "Вы-ходи!" —

As the men filed out without a word, clumping their feet, first into the corridor, then through the entryway and out to the steps — and after the boss of Gang 20 had also yelled "Out-si-ide !"

Шухов доспел валенки обуть на две портянки, бушлат надеть сверх телогрейки и туго вспоясаться верёвочкой (ремни кожаные были у кого, так отобрали — нельзя в Особлагере).

the same way as Tyurin — Shukhov managed to put on his felt boots over his two pairs of foot-cloths. Then he put his overcoat over his jacket and tied it tightly with the rope (leather belts were taken away from prisoners — they weren't allowed in "Special" camps).

Так Шухов все успел и в сенях нагнал последних своих бригадников — спины их с номерами выходили через дверь на крылечко.

Shukhov finished all his chores and caught up with the last of the men in the entryway as they filed through the door and out to the steps.

Толстоватые, навернувшие на себя все, что только было из одежки, бригадники наискосок, гуськом, не домогаясь друг друга нагнать, тяжело шли к линейке и только поскрипывали.

Bulky, wearing everything they had, they edged out in single file, and nobody was in a hurry to get out first. They trudged toward the yard and you could only hear the crunch of their boots.

Все ещё темно было, хотя небо с восхода зеленело и светлело.

It was still dark, though the sky in the east was getting bright and looked kind of green.

И тонкий, злой потягивал с восхода ветерок.

A nasty little wind was blowing.

Вот этой минуты горше нет — на развод идти утром.

This was the toughest moment — when you lined up for roll call in the morning.

В темноте, в мороз, с брюхом голодным, на день целый.

Into the bitter cold in the darkness with an empty belly — for the whole day.

Язык отнимается.

You’d lost the use of your tongue.

Говорить друг с другом не захочешь.

You didn't want to talk to anyone.

У линейки метался младший нарядчик.

Near the perimeter a deputy work-controller was going frantic.

— Ну, Тюрин, сколько ждать?

“Well, Tyurin, how long are we supposed to wait?

Опять тянешься?

Dragging your feet again, eh?"

Младшего-то нарядчика разве Шухов боится, только не Тюрин.

Maybe Shukhov was frightened of him, but not Tyurin.

Он ему и дых по морозу зря не погонит, топает себе молча.

He wouldn’t waste his breath on him in this cold, and he just trudged on without a word.

И бригада за ним по снегу:

The gang came after him over the snow:

топ-топ, скрип-скрип.

tramp-tramp- tramp, crunch-crunch-crunch.

А килограмм сала, должно, отнёс — потому что опять в свою колонну пришла 104-я, по соседним бригадам видать.

The boss must have slipped the fellow two pounds of fatback — you could see from the other gangs nearby that Gang 104 was being lined up in its usual place.

На Соцгородок победней да поглупей кого погонят.

It was only the other poor suckers who’d be marched off to the Socialist Community Development.

Ой, лють там сегодня будет: двадцать семь с ветерком, ни укрыва, ни грева!

God, it’d be hell there today, with a temperature of sixteen below and the wind and no cover at all!

Бригадиру сала много надо: и в ППЧ нести и своё брюхо утолакивать.

The boss needed a lot of fatback to slip to the people in the PPS and still have enough left for his own belly.

Бригадир хоть сам посылок не получает — без сала не сидит.

He didn’t get any packages from home, but he was never short of fatback.

Кто из бригады получит — сейчас ему дар несёт.

It was always handed over to him right away by anyone in the gang who got some.

А иначе не проживёшь.

That was the only way you could live.

Старший нарядчик отмечает по дощечке:

The chief work-controller made a note on a board.

— У тебя, Тюрин, сегодня один болен, на выходе двадцать три?

‘Tyurin, you have one sick today and twenty-three to go out. Right?"

— Двадцать три, — бригадир кивает.

"Twenty-three." The boss nodded.

Кого ж нет?

Who was missing?

Пантелеева нет.

Panteleyev wasn’t there.

Да разве он болен?

But was he sick?

И сразу шу-шу-шу по бригаде:

And right away there was a lot of whispering in the gang. Panteleyev the sonofabitch had managed to get out of it again.

Пантелеев, сука, опять в зоне остался. Ничего он не болен, опер его оставил.

He wasn't sick at all — the security officer had kept him behind.

Опять будет стучать на кого-то.

He'd be squealing on somebody again.

Днём его вызовут без помех, хоть три часа держи, никто не видел, не слышал.

They could easily send for him in the daytimekeep him there three hours if they liked — ana no- body'd be any the wiser.

А проводят по санчасти...

They worked it through the sick list.

Вся линейка чернела от бушлатов — и вдоль ее медленно переталкивались бригады вперёд, к шмону.

The whole yard was black with prisoners' coats, and the gangs shuffled forward to be frisked.

Вспомнил Шухов, что хотел обновить номерок на телогрейке, протискался через линейку на тот бок.

Shukhov remembered that he wanted to get the number on his jacket redone, and made his way over to the other side of the yard.

Там к художнику два-три зэка в очереди стояли.

There were a couple of men waiting in front of the artist.

И Шухов стал.

Shukhov joined them.

Номер нашему брату — один вред, по нему издали надзиратель тебя заметит, и конвой запишет, а не обновишь номера впору — тебе же и кондей:

These number tags were nothing but trouble. The warders could spot you a long way off and the guards could write the number down when you did something wrong.

зачем об номере не заботишься?

And if you didn't have it redone, they'd put you in the cooler for not looking after it properly.

Художников в лагере трое, пишут для начальства картины бесплатные, а ещё в черед ходят на развод номера писать.

There were three of these artists in the camp. They painted pictures free for the higher-ups, and also took turns painting numbers at roll call.

Сегодня старик с бородкой седенькой.

Today it was the old man with the little gray beard.

Когда на шапке номер пишет кисточкой — ну, точно как поп миром лбы мажет.

When he painted the number on your cap, it was like a priest anointing your brow.

Помалюет, помалюет и в перчатку дышит.

He'd paint a little, and then a little more — and breathe on his fingertips.

Перчатка вязаная, тонкая, рука окостеневает, чисел не выводит.

His knitted mittens were thin and his hands went stif with cold so he couldn't make the numbers.

Художник обновил Шухову "Щ-854" на телогрейке, и Шухов, уже не запахивая бушлата, потому что до шмона оставалось недалеко, с верёвочкой в руке догнал бригаду.

The artist gave Shukhov a new "S-854” on his jacket, and Shukhov, with his rope belt in his hand — not bothering to fasten up his coat because they weren't far from the friskers — went back to his gang.

И сразу разглядел: однобригадник его Цезарь курил, и курил не трубку, а сигарету — значит, подстрельнуть можно.

And he noticed at once that another fellow from his gang, Caesar, was smoking — not his pipe, but a cigarette — which meant there was a chance of cadging a smoke.

Но Шухов не стал прямо просить, а остановился совсем рядом с Цезарем и вполоборота глядел мимо него.

But Shukhov didn't ask him outright. He stopped just next to Caesar, turned halfway toward him, and then looked past him.

Он глядел мимо и как будто равнодушно, но видел, как после каждой затяжки (Цезарь затягивался редко, в задумчивости) ободок красного пепла передвигался по сигарете, убавляя ее и подбираясь к мундштуку.

He looked past as if he didn’t care, but he could see how after every drag (Caesar was thinking about something and he wasn't taking many drags) the rim of red ash moved along the cigarette and burned it down nearer and nearer to the holder.

Тут же и Фетюков, шакал, подсосался, стал прямо против Цезаря и в рот ему засматривает, и глаза горят.

Right at this moment, that scavenger Fetyukov latched onto them, and stood right in front of Caesar and stared with burning eyes at his mouth.

У Шухова ни табачинки не осталось, и не предвидел он сегодня прежде вечера раздобыть — он весь напрягся в ожидании, и желанней ему сейчас был этот хвостик сигареты, чем, кажется, воля сама, — но он бы себя не уронил и так, как Фетюков, в рот бы не смотрел.

Shukhov didn’t have a shred of tobacco left and saw no chance of getting any today before the evening. He was tense all over from waiting, and right now he thought he'd rather have this butt than his freedom. But he wouldn’t stoop as low as Fetyukov and look straight at the guy’s mouth.

В Цезаре всех наций намешано: не то он грек, не то еврей, не то цыган — не поймёшь.

Caesar was a mixture of all races — whether he was a Greek, a Jew, or a gypsy you just couldn’t tell.

Молодой ещё.

He was still young.

Картины снимал для кино. Но и первой не доснял, как его посадили.

He’d been a cameraman for the movies — but they put him inside before he’d finished shooting his first film.

У него усы чёрные, слитые, густые.

He had a big, black, bushy mustache.

Потому не сбрили здесь, что на деле так снят, на карточке.

They hadn’t shaved it off here because this was how he looked on the photo in his records.

— Цезарь Маркович! —

"Caesar Markovich."

не выдержав, прослюнявил Фетюков. — Да-айте разок потянуть!

Fetyukov drooled at him — he couldn't stand it any longer — "please give me one little drag!"

И лицо его передёргивалось от жадности и желания.

He wanted it so badly his face was twitching all over.

....Цезарь приоткрыл веки, полуспущенные над чёрными глазами, и посмотрел на Фетюкова.

Caesar’s eyebrows went up a little — they were halflowered over his black eyes — and he looked at Fetyukov.

Из-за того он и стал курить чаще трубку, чтоб не перебивали его, когда он курит, не просили дотянуть. Не табака ему было жалко, а прерванной мысли.

The reason he’d started smoking a pipe was so that people wouldn’t bother him and cadge butts from him.

Он курил, чтобы возбудить в себе сильную мысль и дать ей найти что-то.

It wasn’t that he grudged them the tobacco, but he didn’t like having his thoughts interrupted. He smoked to help his mind come up with great ideas.

Но едва он поджигал сигарету, как сразу в нескольких глазах видел: "

But all he needed to do was light a cigarette and right away he could see that look in people’s eyes: "

"Оставь докурить!"

"Leave a bit for me."

....Цезарь повернулся к Шухову и сказал:

Caesar turned to Shukhov and said:

— Возьми, Иван Денисыч!

“Here you are, Ivan Denisovich !"

И большим пальцем вывернул горящий недокурок из янтарного короткого мундштука.

He twisted the burning butt out of the short amber holder with his thumb.

Шухов встрепенулся (он и ждал так, что Цезарь сам ему предложит), одной рукой поспешно благодарно брал недокурок, а второю страховал снизу, чтоб не обронить.

Shukhov jumped (even though he’d thought Caesar would give it to him of his own accord). He took it with one hand, quickly and thankfully, and put his other hand underneath to guard against dropping it.

Он не обижался, что Цезарь брезговал дать ему докурить в мундштуке (у кого рот чистый, а у кого и гунявый), и пальцы его закалелые не обжигались, держась за самый огонь.

He wasn't hurt because Caesar was squeamish. about letting him smoke it in the holder (some people have clean mouths, others have foul mouths), and it didn’t hurt his hardened fingers when the butt burned right down to them.

Главное, он Фетюкова-шакала пересёк и вот теперь тянул дым, пока губы стали гореть от огня.

The great thing was that he'd beaten that scavenger Fetyukov to it, and here he was now smoking away till it burned his lips.

М-м-м-м!

Mmmm.....

Дым разошёлся по голодному телу, и в ногах отдалось и в голове.

The smoke seemed to go all through his hungry body and into his feet and his head.

И только эта благость по телу разлилась, как услышал Иван Денисович гул:

Just as this wonderful feeling spread all through him, Ivan Denisovich heard a roar from the men:

— Рубахи нижние отбирают!...

"They’re taking our undershirts away...!”

Так и вся жизнь у зэка, Шухов привык:

That's life in the camp. Shukhov had gotten used to it.

только и высматривай, чтоб на горло тебе не кинулись.

Give 'em half a chance, if you didn't watch out they'd be at your throat.

Почему — рубахи?

Why shirts?

Рубахи ж сам начальник выдавал?!...

They'd been issued by the Commandant himself...!

Не, не так...

No, something was wrong....

Уж до шмона оставалось две бригады впереди, и вся 104-я разглядела:

There were only two gangs ahead of them before the friskers, and everyone in Gang 104 spotted Lieutenant Volkovoy, the disciplinary officer.

подошёл от штабного барака начальник режима лейтенант Волково'й и крикнул что-то надзирателям.

He’d come over from HQ and shouted something to the warders.

И надзиратели, без Волкового шмонявшие кое-как, тут зарьялись, кинулись, как звери, а старшина их крикнул:

And the warders, who’d been taking it easy, now really got busy and went for the men like wild animals. Their boss yelled:

— Ра-асстегнуть рубахи!

"Open your shirts!"

Волкового не то что зэки и не то что надзиратели — сам начальник лагеря, говорят, боится.

They said even the Commandant was scared of Volkovoy — let alone the prisoners and warders. Not for nothing was he called Volkovoy.

Вот Бог шельму метит, фамильицу дал! — иначе, как волк, Волковой не смотрит.

And he always looked at you like a wolf.

Темный, да длинный, да насупленный — и носится быстро.

He was dark and tall and scowling, and always dashing around.

Вынырнет из-за барака: "

He’d come at you from behind the corner of the barracks, shouting: "

"А тут что собрались?"

"What’s going on here?" You couldn’t keep out of his way.

Не ухоронишься. Поперву он ещё плётку таскал, как рука до локтя, кожаную, кручёную.

In the early days he carried a whip of braided leather as long as his arm.

В БУРе ею сек, говорят.

They said he beat people with it.

Или на проверке вечерней столпятся зэки у барака, а он подкрадётся сзади да хлесь плетью по шее: "

And he’d sneak up behind someone during the evening roll call and let him have it in the neck with his whip. "

"Почему в строй не стал, падло?"

"Get back into line, you scum."

Как волной от него толпу шарахнет.

Everybody would back away from him.

Обожжённый за шею схватится, вытрёт кровь, молчит: каб ещё БУРа не дал.

The fellow he’d whipped would take hold of his neck and wipe off the blood and keep his trap shut so as not to get shoved in the cooler on top of it.

Теперь что-то не стал плётку носить.

Now, for some reason or other, he’d stopped going around with the whip.

В мороз на простом шмоне не по вечерам, так хоть утром порядок был мягкий:

When it was freezing, the frisking routine was not so tough in the morning — though it still was in the evening.

заключенный расстёгивал бушлат и отводил его полы в стороны.

The prisoners undid their coats and held them open.

Так шли по пять, и пять надзирателей навстречу стояло.

They marched up by fives, and five warders were waiting for them.

Они обхлопывали зэка по бокам опоясанной телогрейки, хлопали по единственному положенному карману на правом колене, сами бывали в перчатках, и если что-нибудь непонятное нащупывали, то не вытягивали сразу, а спрашивали, ленясь: "

They put their hands inside the prisoners’ coats and felt their jackets. They patted the pocket (the only one allowed) on the right knee. They had gloves on, and if they felt something odd they didn't yank it out right away but asked, taking their time: "

"Это — что?"

"What do you have there?"

Утром что' искать у зэка?

What did they hope to find on a prisoner in the morning?

Ножи?

Knives?

Так их не из лагеря носят, а в лагерь.

But knives don’t get taken out of camp, they get brought in.

Утром проверить надо, не несёт ли с собой еды килограмма три, чтобы с нею сбежать.

What they had to watch out for in the mornings was people carrying a lot of food to escape with.

Было время, так та'к этого хлеба боялись, кусочка двухсотграммового на обед, что был приказ издан: каждой бригаде сделать себе деревянный чемодан и в том чемодане носить весь хлеб бригадный, все кусочки от бригадников собирать. В чем тут они, враги, располагали выгадать — нельзя додуматься, а скорей чтобы людей мучить, забота лишняя:

There was a time when they were so worried about bread — a six-ounce ration for the noon meal — that an order was issued for each gang to make itself a wooden box and put everybody's bread together in it.

пайку эту свою надкуси, да заметь, да клади в чемодан, а они, куски, все равно похожие, все из одного хлеба, и всю дорогу об том думай и мучайся, не подменят ли твой кусок, да друг с другом спорь, иногда и до драки.

It was anybody’s guess why they thought this would help. Most likely the idea was to make things even tougher for people and add to their troubles — you took a bite out of it to put your mark on it, and threw it in the box. But all these hunks looked alike anyway. It was all the same bread. Then all the way you worried yourself sick about not getting your own piece back.

Только однажды сбежали из производственной зоны трое на автомашине и такой чемодан хлеба прихватили.

And sometimes you got into a fight with people over it. Then one day three fellows escaped from the building site in a truck and took one of these boxes with them.

Опомнились тогда начальнички и все чемоданы на вахте порубали. Носи, мол, опять всяк себе.

So the bosses had all the boxes chopped up in the guardroom and then they went back to the old system.

Ещё проверить утром надо, не одет ли костюм гражданский под зэковский? Так ведь вещи гражданские давно начисто у всех отметены и до конца срока не отдадут, сказали.

In the mornings they also had to look out for anyone with civilian clothes under his camp uniform.

А конца срока в этом лагере ни у кого ещё не было.

They'd long ago taken away these clothes and they said you'd get them back when your sentence was up. But nobody'd ever been let out of this camp yet.

И проверить — письма не несёт ли, чтоб через вольного толкануть?

And another thing they checked for — letters you might try and slip to someone on the outside to mail.

Да только у каждого письмо искать — до обеда проканителишься.

If they searched everybody for letters, they'd still be at it by noon.

Но крикнул что-то Волковой искать — и надзиратели быстро перчатки поснимали, телогрейки велят распустить (где каждый тепло барачное спрятал), рубахи расстегнуть — и лезут перещупывать, не поддето ли чего в обход устава.

But Volkovoy shouted to the warders to give them a real going over, and the warders quickly removed their gloves, told the men to open their jackets (where each man had taken a little of the warmth from his barracks) and undo their shirts. Then they began to feel around to see whether extra clothes had been put on against regulations.

Положено зэку две рубахи — нижняя да верхняя, остальное снять! — вот как передали зэки из ряда в ряд приказ Волкового.

Each prisoner was allowed a shirt and vest, and anything extra had to come off — that was Volkovoy's order passed down through the ranks of the prisoners.

Какие раньше бригады прошли — ихее счастье, уж и за воротами некоторые, а эти — открывайся!

The gangs that had gone ahead were lucky — some of them had already been checked out through the gates. But the rest had to open up.

У кого поддето — скидай тут же на морозе!

Anyone with extra clothing on had to strip it off right there in the freezing cold!

Так и начали, да неуладка у них вышла:

The warders got busy, but then they had trouble.

в воротах уже прочистилось, конвой с вахты орёт:

The gates were clear now and the guards were yelling: "

давай! давай!

"Come on, come on!"

И Волковой на 104-й сменил гнев на милость:

So 104 got a break from Volkovoy.

записывать, на ком что лишнее, вечером сами пусть в каптёрку сдадут и объяснительную записку напишут: как и почему скрыли.

He told them to report if they had anything extra and hand it to the stores that evening with a note explaining how and why they'd hidden it.

На Шухове-то все казённое, на, щупай — грудь да душа, а у Цезаря рубаху байковую записали, а у Буйновского, кесь, жилетик или напузник какой-то.

Everything on Shukhov was regular issue. Let them look, he had nothing to hide. But they caught Caesar with a woolen shirt, and the Captain with some kind of jersey.

Буйновский — в горло, на миноносцах своих привык, а в лагере трёх месяцев нет:

The Captain kicked up a fuss, just like he used to on his ship — he’d only been here three months.

— Вы права не имеете людей на морозе раздевать!

"You’ve no right to strip people in the cold!

Вы девятую статью уголовного кодекса не знаете!...

You don’t know Article Nine of the Criminal Code!"

Имеют. Знают.

They had the right and they knew the article.

Это ты, брат, ещё не знаешь.

You’ve still got a lot to learn, brother.

— Вы не советские люди! —

"You're not Soviet people," the Captain kept on at them. "

долбает их капитан.

"You're not Communists!"

Статью из кодекса ещё терпел Волковой, а тут, как молния черная, передёрнулся:

Volkovoy could take the stuff about the Criminal Code, but this made him mad. He looked black as a thundercloud and snapped at him:

— Десять суток строгого!

"Ten days’ solitary!"

И потише старшине:

And a bit quieter, he said to the chief warder: "

— К вечеру оформишь.

"You can see to that in the evening."

Они по утрам-то не любят в карцер брать: человеко-выход теряется.

They didn’t like putting people in solitary in the morning because it meant losing a day's work.

День пусть спину погнёт, а вечером его в БУР.

So let him break his back all day and shove him in the cells at night.

Тут же и БУР по левую руку от линейки: каменный, в два крыла.

The punishment block was nearby, on the left of the perimeter, a stone building with two wings.

Второе крыло этой осенью достроили — в одном помещаться не стали.

They’d finished building the second wing this autumn — one wasn't enough.

На восемнадцать камер тюрьма, да одиночки из камер нагорожены.

The prison had eighteen blocks divided into small solitary cells.

Весь лагерь деревянный, одна тюрьма каменная.

The rest of the camp was made of wood — only the prison was stone.

Холод под рубаху зашёл, теперь не выгонишь. Что укутаны были зэки — все зря.

The cold had gotten under their shirts — there was no getting rid of it now.

И так это нудно тянет спину Шухову.

They'd just wasted their time wrapping themselves up. And Shukhov's back ached enough as it was.

В коечку больничную лечь бы сейчас — и спать.

If only he could lie down in a hospital bed right now and sleep.

И ничего больше не хочется.

That was all he wanted.

Одеяло бы потяжельше.

With a nice heavy blanket.

Стоят зэки перед воротами, застёгиваются, завязываются, а снаружи конвой:

The prisoners were standing in front of the gate buttoning and tying their coats, and the guards were waiting for them outside.

— Давай!

“Come on!

Давай!

Come on!"

И нарядчик в спины пихает:

And a work-controller was shoving them in the back.

— Давай!

“Come on!

Давай!

Come on!”

Одни ворота. Предзонник.

First there was one gate just at the perimeter.

Вторые ворота.

Then a second gate.

И перила с двух сторон около вахты.

And there were railings on both sides.

— Стой! —

“Stop!"

шумит вахтёр. —

yelled one of the guards.

Как баранов стадо.

“Just like a bunch of sheep!

Разберись по пять!

Line up by fives!"

Уже рассмеркивалось.

Now it was getting light.

Догорал костер конвоя за вахтой.

On the other side of the guardhouse the escort's fire was almost out.

Они перед разводом всегда разжигают костер — чтобы греться и чтоб считать виднее.

They always lit a fire before roll call to keep warm and to get some light for the count.

Один вахтёр громко, резко отсчитывал:

A guard was counting in a loud, harsh voice:

— Первая! Вторая! Третья!

“One, two, three!"

И пятёрки отделялись и шли цепочками отдельными, так что хоть сзади, хоть спереди смотри: пять голов, пять спин, десять ног.

The men peeled off by fives and filed through, so whichever way you looked at them, from front or behind, you could see five heads, five backs, and ten legs.

А второй вахтёр — контролёр, у других перил молча стоит, только проверяет, счёт правильный ли.

A second guard, whose job it was to check the count, stood by the railings without speaking and just made sure the number was right.

И ещё лейтенант стоит, смотрит.

The lieutenant stood still and watched. He’d come outside to doublecheck the count. That was the routine when they left the camp.

Это от лагеря. Человек — дороже золота.

The men meant more to a guard than gold.

Одной головы за проволокой не достанет — свою голову туда добавишь.

If there was one man missing on the other side of the wire, he'd soon be taking his place.

И опять бригада слилась вся вместе.

The gang formed up again.

И теперь сержант конвоя считает:

Now it was the sergeant who did the counting.

— Первая! Вторая! Третья!

"One, two, three!"

И пятёрки опять отделяются и идут цепочками отдельными.

Again groups of five men peeled off and marched in separate ranks.

И помощник начальника караула с другой стороны проверяет.

The second-in-command of the escort checked them in on the other side.

И ещё лейтенант.

Then there was another lieutenant.

Это от конвоя.

He was doublechecking for the escort.

Никак нельзя ошибиться.

They couldn’t afford to make a mistake.

За лишнюю голову распишешься — своей головой заменишь.

If they signed for one too many, they’d also had it.

А конвоиров понатыкано!

There were escorts all over the place.

Полукругом обняли колонну ТЭЦ, автоматы вскинули, прямо в морду тебе держат.

They ringed the column going to the power station, shouldered their tommy guns and pointed them straight at your face.

И собаководы с собаками серыми.

And then there were fellows with dogs.

Одна собака зубы оскалила, как смеётся над зэками.

One of the dogs was baring his teeth like he was laughing at the prisoners.

Конвоиры все в полушубках, лишь шестеро в тулупах.

The escorts all wore short fur jackets. Only six of them had long sheepskin coats.

Тулупы у них сменные: тот надевает, кому на вышку идти.

They took turns wearing the long coats — they were for the ones who manned the watchtowers.

И ещё раз, смешав бригады, конвой пересчитал всю колонну ТЭЦ по пятёркам.

And once again they were lined up by fives and re-counted by the escorts.

— На восходе самый большой мороз бывает! —

"It's always coldest at dawn,” the Captain explained. "

объявил кавторанг. — Потому что это последняя точка ночного охлаждения.

"Because that’s the last stage of the loss of heat by radiation which takes place at night."

Капитан любит вообще объяснять.

The Captain liked to explain things.

Месяц какой — молодой ли, старый, — рассчитает тебе на любой год, на любой день.

He could figure out the phases of the moon, whether new or old, for any day of any year.

На глазах доходит капитан, щеки ввалились, — а бодрый.

The Captain was clearly going downhill. His cheeks were caved in, but he kept his spirits up.

Мороз тут за зоной при потягивающем ветерке крепко покусывал даже ко всему притерпевшееся лицо Шухова.

The cold here outside the camp, with a wind blowing, was biting Shukhov’s face, even though it could take almost anything by now.

Смекнув, что так и будет он по дороге на ТЭЦ дуть все время в морду, Шухов решил надеть тряпочку.

He knew he’d have the wind in his face like this all the way to the power plant, so he put his piece of rag over it.

Тряпочка на случай встречного ветра у него, как и у многих других, была с двумя рубезочками длинными.

Like many of the others, he had a rag with two long tapes to use when the wind was in his face.

Признали зэки, что тряпочка такая помогает.

A rag like this really helped.

Шухов обхватил лицо по самые глаза, по низу ушей рубезочки провёл, на затылке завязал.

Shukhov put it around his face, right up to his eyes, ran the tapes under his ears, and tied them behind his head.

Потом затылок отворотом шапки закрыл и поднял воротник бушлата.

Then he covered the back of his neck with the flap of his cap and pulled up the collar of his jacket.

Ещё передний отворот шапчонки спустил на лоб.

Then he pulled down the front flap over his forehead.

И так у него спереди одни глаза остались.

So all you could see was his eyes.

Бушлат по поясу он хорошо затянул бечевочкой.

He tightened his coat around his middle with the rope.

Все теперь ладно, только рукавицы худые и руки уже застылые.

Now everything was okay. Only his mittens were thin and his hands were already frozen.

Он тер и хлопал ими, зная, что сейчас придётся взять их за спину и так держать всю дорогу.

He rubbed them and clapped them together. He knew that at any moment he’d have to put them behind his back and keep them there for the rest of the way.

Начальник караула прочёл ежедневную надоевшую арестантскую "молитву":

The commander of the escort read the daily "sermon," which everyone was fed up with:

— Внимание, заключенные!

"Your attention, prisoners!

В ходу следования соблюдать строгий порядок колонны!

You wil keep strict column order on the line of march!

Не растягиваться, не набегать, из пятёрки в пятёрку не переходить, не разговаривать, по сторонам не оглядываться, руки держать только назад!

You will not straggle or bunch up. You wil not change places from one rank of five to another. You will not talk or look around to either side, and you will keep your arms behind you!

Шаг вправо, шаг влево — считается побег, конвой открывает огонь без предупреждения!

A step to right or left will be considered an attempt at escape, and the escort will open fire without warning!

Направляющий, шагом марш!

First rank, forward march!"

И, должно, пошли передних два конвоира по дороге.

The first two escort guards must’ve already started along the road.

Колыхнулась колонна впереди, закачала плечами, и конвой, справа и слева от колонны шагах в двадцати, а друг за другом через десять шагов, — пошёл, держа автоматы наготове.

In front the column swayed, men began to swing their shoulders, and the escort guards, twenty paces away at either side of the column and with ten paces between them, started off, their tommy guns at the ready.

Снегу не было уже с неделю, дорога проторена, убита.

There hadn’t been any new snow for a week now, and the road was well trodden.

Обогнули лагерь — стал ветер наискось в лицо.

They went around the edge of the camp and the wind hit them sideways.

Руки держа сзади, а головы опустив, пошла колонна, как на похороны.

Hands behind backs and heads lowered, the column started off as if to a funeral.

И видно тебе только ноги у передних двух-трёх, да клочок земли утоптанной, куда своими ногами переступить.

All you could see was the legs of the two or three people in front of you and the bit of trampled ground under your feet.

От времени до времени какой конвоир крикнет: "

From time to time a guard shouted: "Y-47 I

"Ю — сорок восемь!

Put your hands behind you!" "B-502!

Руки назад!", "

Keep up there!"

"Бэ — пятьсот два! Подтянуться!" Потом и они реже кричать стали:

Then even they began to shout less often.

ветер сечёт, смотреть мешает.

The wind whipped them and made it hard for them to see.

Им-то тряпочками завязываться не положено.

And they weren’t allowed to use face-rags.

Тоже служба неважная...

It was no fun for them either...

В колонне, когда потеплей, все разговаривают — кричи не кричи на них.

Everyone talks in the column when it’s wanner, no matter how much they’re shouted at.

А сегодня пригнулись все, каждый за спину переднего хоронится, и ушли в свои думки.

But today everyone was bent forward, hiding behind the back of the man in front and thinking his own thoughts.

Дума арестантская — и та несвободная, все к тому ж возвращается, все снова ворошит:

Even a prisoner’s thoughts weren’t free but kept coming back to the same thing, kept turning the same things over again.

не нащупают ли пайку в матрасе?

Will they find that bread in the mattress?

в санчасти освободят ли вечером?

Will the medics put me on the sick list this evening?

посадят капитана или не посадят?

Will they put the Captain in the cooler or not?

и как Цезарь на руки раздобыл своё белье тёплое?

And where did Caesar get that warm shirt?

Наверно, подмазал в каптёрке личных вещей, откуда ж?

He must’ve gotten it out of someone in the stores with a bribe. Where else?

Из-за того, что без пайки завтракал и что холодное все съел, чувствовал себя Шухов сегодня несытым.

Since he’d had no bread at breakfast and what he’d eaten was cold, Shukhov felt really hungry today.

И чтобы брюхо не занывало, есть не просило, перестал он думать о лагере, стал думать, как письмо будет скоро домой писать.

And to keep his belly from whining and asking for food, he stopped thinking about the camp and thought instead about that letter he'd soon be sending home.

Колонна прошла мимо деревообделочного, построенного зэками, мимо жилого квартала (собирали бараки тоже зэки, а живут вольные), мимо клуба нового (тоже зэки всЈ, от фундамента до стенной росписи, а кино вольные смотрят), и вышла колонна в степь, прямо против ветра и против краснеющего восхода.

The column marched past the carpentry workshop built by the prisoners, past a block of living quarters (also built by the prisoners, but for “free” workers), and past the new club (also the work of prisoners, from the foundations to the decorations on the walls, but it was only the "free" ones who saw the movies there). The column came out mto the steppe with the wind right in their faces, and there was a red sunrise.

Голый белый снег лежал до края, направо и налево, и деревца во всей степи не было ни одного.

Bare white snow lay as far as the eye could see and these wasn't a tree in sight.

Начался год новый, пятьдесят первый, и имел в нем Шухов право на два письма.

It was the beginning of a new year — 1951 — and Shukhov was allowed to write two letters home year.

Последнее отослал он в июле, а ответ на него получил в октябре.

He'd sent his last one off in July and had an answer in October.

В Усть-Ижме, там иначе был порядок, пиши хоть каждый месяц.

In Ust-Izhma there had been a different system — you could write once a month if you wanted.

Да чего в письме напишешь?

But what can you say in a letter?

Не чаще Шухов и писал, чем ныне.

He hadn’t written any more often there.

Из дому Шухов ушёл двадцать третьего июня сорок первого года.

He’d left home on the twenty-thud of June, 1941.

В воскресенье народ из Поломни пришёл от обедни и говорит: война.

One Sunday morning, people had come back from the church in Polomnya and said the war had started.

В Поломне узнала почта, а в ТемгенЈве ни у кого до войны радио не было.

They’d heard about it at the Polomnya post office, but in Temgenyovo — the village he "lived in — no one had a radio before the war.

Сейчас-то, пишут, в каждой избе радио галдит, проводное.

Now, they wrote, there was "piped” radio in every hut, blaring all the time.

Писать теперь — что в омут дремучий камешки кидать.

Writing now was like throwing stones into a bottomless pit.

Что упало, что кануло — тому отзыва нет.

They fell down and disappeared, and no sound came back.

Не напишешь, в какой бригаде работаешь, какой бригадир у тебя Андрей Прокофьевич Тюрин.

What was the point of telling them what gang you worked in and what your boss was like?

Сейчас с Кильдигсом, латышом, больше об чем говорить, чем с домашними.

Now you had more m common with that Latvian Kilgas than with your own family.

Да и они два раза в год напишут — жизни их не поймёшь.

Anyway, they only wrote twice a year, and you couldn't make out how they were getting along.

Председатель колхоза-де новый — так он каждый год новый, их больше года не держат.

They told you there was a new boss in the kolkhoz— but there was nothing new about that, they had a new one every year.

Колхоз укрупнили — так его и раньше укрупняли, а потом мельчили опять.

Or the kolkhoz had been "amalgamated" — but that was nothing new either, they were always amalgamating them and splitting them up again.

Ну, ещё кто нормы трудодней не выполняет — огороды поджали до пятнадцати соток, а кому и под самый дом обрезали.

Or somebody hadn't done his work quota and had his private plot cut down to three-eighths of an acre, and others had lost it all.

Ещё, писала когда-то баба, был закон за норму ту судить и кто не выполнит — в тюрьму сажать, но как-то тот закон не вступил. Чему Шухову никак не внять, это пишет жена, с войны с самой ни одна живая душа в колхоз не добавилась:

The thing Shukhov didn't get at all was what his wife wrote about how not a single new member had come to the kolkhoz since the war.

парни все и девки все, кто как ухитрится, но уходят повально или в город на завод, или на торфоразработки.

All the youngsters were getting out as best they could — to factories in the towns or to the peat fields.

Мужиков с войны половина вовсе не вернулась, а какие вернулись — колхоза не признают: живут дома, работают на стороне.

Half the kolkhozniks had not come back after the war, and those who had wouldn't have anything to do with the kolkhoz — they lived there but earned their money somewhere outside.

Мужиков в колхозе: бригадир Захар Васильич да плотник Тихон восьмидесяти четырёх лет, женился недавно, и дети уже есть.

The only men in the kolkhoz were the gang boss, Zakhar Vasilyevich, and the carpenter, Tikhon, who was eighty-four, had married not long ago, and even had children already.

Тянут же колхоз те бабы, каких ещё с тридцатого года загнали, а как они свалятся — и колхоз сдохнет.

The real work in the kolkhoz was done by the same women who'd been there since the start, in 1930.

Вот этого-то Шухову и не понять никак: живут дома, а работают на стороне.

The thing Shukhov just couldn't figure out was these people living on the farm but working outside.

Видел Шухов жизнь единоличную, видел колхозную, но чтобы мужики в своей же деревне не работали — этого он не может принять.

Shukhov had seen how it was on both individual and collective farms, but the idea of peasants not working in their own village — that he just couldn't take.

Вроде отхожий промысел, что ли?

Did they go off to seasonal work or something?

А с сенокосом же как?

And what did they do about getting the hay in?

Отхожие промыслы, жена ответила, бросили давно. Ни по-плотницки не ходят, чем сторона их была славна, ни корзины лозовые не вяжут, никому это теперь не нужно. А промысел есть-таки один новый, весёлый — это ковры красить. Привёз кто-то с войны трафаретки, и с тех пор пошло, пошло, и все больше таких мастаков — красиле'й набирается:

His wife had told him they'd given up seasonal work a long time ago.

нигде не состоят, нигде не работают, месяц один помогают колхозу, как раз в сенокос да в уборку, а за то на одиннадцать месяцев колхоз ему справку даёт, что колхозник такой-то отпущен по своим делам и недоимок за ним нет.

They didn't do any carpentry any more — a thing their village was known for every- where — and they didn’t weave baskets any more. Who wanted that sort of thing nowadays?

И ездят они по всей стране и даже в самолётах летают, потому что время своё берегут, а деньги гребут тысячами многими, и везде ковры малюют:

But now they were on to something new — painting carpets. Someone had got hold of some stencils in the war, and the thing had really caught on.

пятьдесят рублей ковер на любой простыне старой, какую дадут, какую не жалко, — а рисовать тот ковер будто бы час один, не более.

More and more people were doing it and getting good at it. They didn't have any regular.jobs and they helped in the kolkhoz for only a month in the year getting the hay in and harvesting. And they got a paper from the.

И очень жена надежду таит, что вернётся Иван и тоже в колхоз ни ногой, и тоже таким красилЈм станет.

kolkhoz to say that for the other eleven months they’d been let off to take care of their own business and that they owed no taxes. They went all over the country and even flew in planes because their time was valuable. They raked in thousands of rubles painting carpets all over the place. They got 50 rubles for a carpet painted on some old sheet — these carpets, they said, could be finished in an hour. His wife hoped he’d be back one day and become one of these painters.

И они тогда подымутся из нищеты, в какой она бьётся, детей в техникум отдадут, и заместо старой избы гнилой новую поставят.

Then they'd get out of the poverty with which she was struggling, send the children to technical school, and put up a new hut in place of the rotten old shack they were living in now.

Все красили' себе дома новые ставят, близ железной дороги стали дома теперь не пять тысяч, как раньше, а двадцать пять.

All these carpet painters were putting up new houses, and nowadays it cost you 25,000 rubles, not 5,000 like in the old days, to build a house near the railroad.

Хоть сидеть Шухову ещё немало, зиму-лето да зиму-лето, а всЈ ж разбередили его эти ковры. Как раз для него работа, если будет лишение прав или ссылка. Просил он тогда жену описать — как же он будет красилЈм, если отроду рисовать не умел?

Then he wrote back to his wife and asked her to tell him how the hell he could be a carpet painter if he'd never been able to draw.

И что это за ковры такие дивные, что' на них?

And what was so great about these carpets? What did they put on them?

Отвечала жена, что рисовать их только дурак не сможет:

His wife wrote back that any fool could make them.

наложи трафаретку и мажь кистью сквозь дырочки.

You just put on the stencil and dabbed paint through the holes.

А ковры есть трёх сортов:

There were three kinds.

один ковер "Тройка" — в упряжи красивой тройка везёт офицера гусарского, второй ковер — "Олень", а третий — под персидский.

One, the “Troika," had a picture of a carriage drawn by three horses with beautiful harness, and a hussar inside. The second was the “Stag," and the third was imitation Persian.

И никаких больше рисунков нет, но и за эти по всей стране люди спасибо говорят и из рук хватают. Потому что настоящий ковер не пятьдесят рублей, а тысячи стоит.

There weren't any other patterns, but people all over the country were glad enough of even these and couldn't get their hands on them fast enough, because a real carpet doesn't cost 50 rubles — it costs thousands.

Хоть бы глазом одним посмотреть Шухову на те ковры...

Shukhov would have given a lot to see these carpets.

По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что' завтра, что' через год да чем семью кормить.

In all the time he spent in camps and prisons, Ivan Denisovich had gotten out of the habit of worrying about the next day, or the next year.,. how to feed his family.

Обо всем за него начальство думает — оно, будто, и легче. А как на волю ступишь?...

The fellows at the top thought about everything for him, and it was kind of easier like that.

Из рассказов вольных шофёров и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются:

Winter after winter, summer after summer — he still had a long time to go.

в обход идут и тем живы.

But this business about the carpets upset him.

В обход бы и Шухов пробрался. Заработок, видать, лёгкий, огневой.

It looked like an easy, sure-fire way of making money.

И от своих деревенских отставать вроде обидно...

And it would be sort of wrong if he didn't keep up with the other fellows in the village.

Но, по душе, не хотел бы Иван Денисович за те ковры браться.

But deep down inside, Ivan Denisovich didn't want to have anything to do with this carpet business.

Для них развязность нужна, нахальство, милиции на лапу совать.

You had to have a lot of gall and you had to know how to grease the right palm.

Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого и в лагере не научился.

Shukhov had been walking this earth for forty years. He'd lost half his teeth and he was getting bald. He’d never given or taken a bribe from anybody, and he hadn’t learned that trick in the camp either.

Лёгкие деньги — они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, мол, ты заработал.

Easy money doesn't weigh anything and it doesn’t give you that good feeling you get when you really earn it.

Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь.

The old saying was true — what you don’t pay for honestly, you don’t get good value for.

Руки у Шухова ещё добрые, смогают, неуж он себе на воле верной работы не найдёт.

Shukhov’s hands were still good for something. Back home he'd surely find himself work making stoves, or something in the carpentry line, or mending pots and pans.

Да ещё пустят ли когда на ту волю?

The only catch was — if you'd been convicted with loss of civil rights, you couldn’t get work anywhere and you weren't allowed back home.

Не навалят ли ещё десятки ни за так?...

So maybe it would have to be those carpets after all.

Колонна тем временем дошла и остановилась перед вахтой широко раскинутой зоны объекта.

The column had now arrived and stopped in front of the guardroom of the vast compound where the building site was.

Ещё раньше, с угла зоны, два конвоира в тулупах отделились и побрели по полю к своим дальним вышкам.

A little before that, two of the escorts in sheepskin coats had peeled off at a corner of the compound and made for the watchtowers at the far end.

Пока всех вышек конвой не займёт, внутрь не пустят.

The prisoners would only be let in when the watchtowers had been manned.

Начкар с автоматом за плечом пошёл на вахту.

The officer in charge, with a tommy gun over his shoulder, went to the guardhouse.

А из вахты, из трубы, дым, не переставая, клубится:

And there were great clouds of smoke pouring out of the guardroom chimney.

вольный вахтёр всю ночь там сидит, чтоб доски не вывезли или цемент.

They had a watchman there all night — a “free” worker, not a prisoner — so boards and cement wouldn't be stolen.

НапересЈк через ворота проволочные, и через всю строительную зону, и через дальнюю проволоку, что по тот бок, — солнце встаёт большое, красное, как бы во мгле.

The big, red sun, sort of covered in mist, was slanting through the wires of the gate, across the whole compound and through the wire far over on the other side.

Рядом с Шуховым Алёшка смотрит на солнце и радуется, улыбка на губы сошла.

Alyoshka, at Shukhov’s side, looked at the sun and rejoiced. A smile came to his lips.

Щеки вваленные, на пайке сидит, нигде не подрабатывает — чему рад?

His checks were sunken, he lived only on his ration and didn’t earn anything extra. What was he so pleased about?

По воскресеньям всЈ с другими баптистами шепчется.

On Sundays he spent all the time whispering with the other Baptists.

С них лагеря, как с гуся вода. По двадцать пять лет вкатили им за баптистскую веру — неуж думают тем от веры отвадить?

The camp didn’t worry them — it was like water off a duck’s back.

Намордник дорожный, тряпочка, за дорогу вся отмокла от дыхания и кой-где морозом прихватилась, коркой стала ледяной.

Shukhov’s face-rag had gotten all wet from his breath on the way, and it was frozen and had turned into an icy crust.

Шухов ее ссунул с лица на шею и стал к ветру спиной.

He shoved it off his face onto his neck and stood with his back to the wind.

Нигде его особо не продрало, а только руки озябли в худых рукавичках, да онемели пальцы на левой ноге: валенок-то левый горетый, второй раз подшитый.

He wasn’t cold all through, but his hands were frozen in the thin mittens and the toes of his left foot had gotten numb — it was that left boot which had a hole burned in it and had to be sewed up again.

Поясницу и спину всю до плечей тянет, ломает — как работать?

He had an aching pain all the way from the small of his back to his shoulders, so how could he work?

Оглянулся — и на бригадира лицом попал, тот в задней пятёрке шел.

He looked around and caught sight of the gang boss. He was at the end of the column.

Бригадир в плечах здоров, да и образ у него широкий.

He had powerful shoulders and a large face.

Хмур стоит.

He looked grim.

СмехуЈчками он бригаду свою не жалует, а кормит — ничего, о большой пайке заботлив.

He didn’t stand for any fucking nonsense in the gang, but he kept them pretty well fed and was always worried about getting them a good ration.

Сидит он второй срок, сын ГУЛАГа, лагерный обычай знает напрожЈг.

He was doing his second sentence and he had lived practically all his life in the camps. What he didn't know about the camps wasn’t worth knowing.

Бригадир в лагере — это всЈ:

In a camp, your gang boss is everything.

хороший бригадир тебе жизнь вторую даст, плохой бригадир в деревянный бушлат загонит.

A good one can give you a new lease on life, but a bad one will finish you off.

Андрея Прокофьевича знал Шухов ещё по Усть-Ижме, только там у него в бригаде не был.

Shukhov had known Tyurin in the old Ust-Izhma days, only he wasn’t in his gang there.

А когда с Усть-Ижмы, из общего лагеря, перегнали пятьдесят восьмую статью сюда, в каторжный, — тут его Тюрин подобрал.

And when prisoners sentenced under Article 58 had been switched from the ordinary camp at Ust-Izhma to the penal camp, Tyurin had picked him out.

С начальником лагеря, с ППЧ, с прорабами, с инженерами Шухов дела не имеет:

Shukhov never had any dealings with the Commandant, the PPS, the work-supervisors, and the engineers.

везде его бригадир застоит, грудь стальная у бригадира.

The boss took care of all that Sf)rt of thing. He was like a rock.

Зато шевельнёт бровью или пальцем покажет — беги, делай.

But he only had to raise an eyebrow or point a finger and you ran off to do what he wanted.

Кого хошь в лагере обманывай, только Андрей Прокофьевича не обманывай.

You could cheat anyone you liked in the camp, but not Tyurin.

И будешь жив.

That way you’d stay alive.

И хочется Шухову спросить бригадира, там же ли работать, где вчера, на другое ли место переходить — а боязно перебивать его высокую думу.

Shukhov wanted to ask him if they were going to work in the same place like yesterday or if they were going to another place, but he didn’t dare break in on his thoughts.

Только что Соцгородок с плеч спихнул, теперь, бывает, процентовку обдумывает, от нее пять следующих дней питания зависят.

He’d only just wangled them out of the Socialist Community Development, and now he must have been figuring out how to get them good rates for the job. And their ration for the next five days depended on this.

Лицо у бригадира в рябинах крупных, от оспы.

Tyurin’s face was covered with large pockmarks.

Стоит против ветра — не поморщится, кожа на лице — как кора дубовая.

He could face the wind without wincing — the skin on his face was tough like the bark of an oak tree.

Хлопают руками, перетаптываются в колонне. Злой ветерок!

The men in the column were slapping their hands together and stamping their feet.

Уж, кажется, на всех шести вышках попки сидят — опять в зону не пускают.

The wind was brutal. It looked like the guards were already up on all six watchtowers, but the men were still not being let inside.

Бдительность травят.

They must have another security drive on.

Ну!

Here it was!

Вышли начкар с контролёром из вахты, по обои стороны ворот стали, и ворота развели.

The officer in charge of the escort came out of the guardroom with an inspector. They stood on each side of the gate and opened it.

— Р-раз-берись по пятёркам!

"Line up by fi-i-ves!

Пер-рвая!

One!

Втор-ра-я!

Two-o !"

Зашагали арестанты как на парод, шагом чуть не строевым.

The prisoners marched as though they were on parade — almost like soldiers.

Только б в зону прорваться, там не учи, что делать.

Once they got into the compound, they knew what to do without being told.

За вахтой вскоре — будка конторы, около конторы стоит прораб, бригадиров заворачивает, да они и сами к нему.

Just past the guardroom was the work office. The work-supervisor was standing there, calling over the gang bosses.

И Дэр туда, десятник из зэков, сволочь хорошая, своего брата-зэка хуже собак гоняет.

And one of the foremen — a man called Der — went over to them. A real bastard. He was a prisoner himself, but he treated everybody else like dirt.

Восемь часов, пять минут девятого (только что энергопоезд прогудел), начальство боится, как бы зэки время не потеряли, по обогревалкам бы не рассыпались — а у зэков день большой, на все время хватит.

It was eight o’clock, maybe five minutes past (the steam engine they used to generate power had just given a blast on its whistle). The fellows in charge were scared stiff about the prisoners wasting time and ducking into shelters to keep warm. But the prisoners had a long day and took their time. As soon as they got into the compound they started bending down to pick up pieces of wood.

Кто в зону зайдёт, наклоняется: там щепочка, здесь щепочка, нашей печке огонь. И в норы заюркивают.

It all came in handy for the stove back in camp.

Тюрин велел Павлу, помощнику, идти с ним в контору.

Tyurin told his assistant, Pavlo, to come to the office with him.

Туда же и Цезарь свернул.

Caesar went along too.

Цезарь богатый, два раза в месяц посылки, всем сунул, кому надо, — и придурком работает в конторе, помощником нормировщика.

Caesar was rich, got two packages from home every month, and bribed all the right people. He had a soft job in the office, helping the fellow in charge of the work sheets.

А остальная 104-я сразу в сторону, и дЈру, дЈру.

The rest of Gang 104 took off like greased lightning.

Солнце взошло красное, мглистое над зоной пустой:

The sWl came up, red and hazy, over the empty compound.

где щиты сборных домов снегом занесены, где кладка каменная начатая, да у фундамента и брошенная, там экскаватора рукоять переломленная лежит, там ковш, там хлам железный, канав понарыто, траншей, ям наворочено, авторемонтные мастерские под перекрытие выведены, а на бугре — ТЭЦ в начале второго этажа.

There were panels for prefabs covered over with snow, and the beginning of a brick wall they’d stopped work on. Then there was a broken part of a bulldozer. And a scoop and some metal scrap. There were ditches, trenches, and holes all over the place. The vehicle-repair shops were finished except for the roofs, and on a rise there was a power plant where they'd started on the second story.

И — попрятались все. Только шесть часовых стоят на вышках, да около конторы суета.

Everybody was out of sight — all but the six sentries standing on the watchtowers and the men bustling around the office.

Вот этот-то наш миг и есть!

This was the best moment in the day for a prisoner.

Старший прораб сколько, говорят, грозился разнарядку всем бригадам давать с вечера — а никак не наладят.

They said the chief supervisor had threatened no end of times to pass out the work orders the evening before.

Потому что с вечера до утра у них все наоборот поворачивается.

But it never really worked, because they'd always change their minds by the morning.

А миг — наш!

But as it was they now had a moment to themselves.

Пока начальство разберётся — приткнись, где потеплей, сядь, сиди, ещё наломаешь спину.

While they were figuring things out, you could find some warm spot and stay there for a spell before you started breaking your back.

Хорошо, если около печки — портянки переобернуть да согреть их малость.

It was good if you could get near the stove to take your footcloths off, warm them a little, and then put them on again.

Тогда во весь день ноги будут тёплые.

Then your feet would be warm all day long.

А и без печки — все одно хорошо.

But even if you couldn't get to a stove it was still great.

Сто четвёртая бригада вошла в большой зал в авторемонтных, где остеклено с осени и 38-я бригада бетонные плиты льёт.

Gang 104 went to the repair shops, where they’d put window panes in last autumn, and Gang 38 was making concrete blocks.

Одни плиты в формах лежат, другие стоймя наставлены, там арматура сетками.

Some of these blocks were lying around in their molds, others were standing upright, and there was steel meshwork for reinforcing the concrete.

Доверху высоко и пол земляной, тепло тут не будет тепло, а все ж этот зал обтапливают, угля не жалеют:

There was a high roof and an earthen floor, and it never really got warm here.

не для того, чтоб людям греться, а чтобы плиты лучше схватывались.

But it was heated and they weren't stingy with the coal — not so people could get warm, but so the blocks would set better.

Даже градусник висит, и в воскресенье, если лагерь почему на работу не выйдет, вольный тоже топит.

There was even a thermometer, and on Sundays, if the prisoners weren't working, they had a "free” worker in there to keep the fire going.

Тридцать восьмая, конечно, чужих никого к печи не допускает, сама обсела, портянки сушит.

Of course, the men of Gang 38 were hogging the stove, drying out their foot-cloths.

Ладно, мы и тут, в уголку, ничего.

Okay, so the rest of us have to sit in a comer. What the hell.

Задом ватных брюк, везде уже пересидевших, Шухов пристроился на край деревянной формы, а спиной в стенку упёрся.

Shukhov perched on the edge of a wooden mold with his back to the wall. The seat of his padded pants had seen worse.

И когда он отклонился — натянулись его бушлат и телогрейка, и левой стороной груди, у сердца, он ощутил, как подавливает твёрдое что-то.

When he leaned back, his coat and jacket pulled tight around his body, and on the left side of his chest, by his heart, he felt something hard.

Это твёрдое было — из внутреннего карманчика угол хлебной краюшки, той половины утренней пайки, которую он взял себе на обед.

This was the hunk of bread in his inside pocket, the half of his morning ration he'd saved for the meal break.

Всегда он столько с собой и брал на работу и не посягал до обеда.

He always brought this much with him to work and never touched it before the meal break.

Но он другую половину съедал за завтраком, а нонче не съел. И понял Шухов, что ничего он не сэкономил:

He always ate the other half at breakfast, but today he hadn’t. He now saw it wasn't a saving at all.

засосало его сейчас ту пайку съесть в тепле.

He felt a great hunger pang and wanted to cat it right away in this warm place.

До обеда — пять часов, протяжно.

There were five hours till the meal break — it was a long time.

А что в спине поламывало — теперь в ноги перешло, ноги такие слабые стали.

The pain in his back had now shifted to his legs and they felt all weak.

Эх, к печечке бы!...

If only he could get near the stove.

Шухов положил на колени рукавицы, расстегнулся, намордник свой дорожный, оледеневший развязал с шеи, сломил несколько раз и в карман спрятал.

He put his mittens on his knees, undid his coat, untied the frozen face-rag from his neck, broke the ice to fold it up, and put it in his pocket.

Тогда достал хлебушек в белой тряпочке и, держа тряпочку в запазушке, чтобы ни крошка мимо той тряпочки не упала, стал помалу-помалу откусывать и жевать.

Then he took the bread in a piece of white cloth and cradled it behind the flap of his coat not to lose a single crumb, starting gradually nibbling at it and chewing it.

Хлеб он пронёс под двумя одежками, грел его собственным теплом — и оттого он не мёрзлый был ничуть.

He had carried the bread under two layers of clothes and warmed it with’ his own body, so it wasn't frozen at all.

В лагерях Шухов не раз вспоминал, как в деревне раньше ели: картошку — целыми сковородами, кашу — чугунками, а ещё раньше, по-без-колхозов, мясо — ломтями здоровыми.

In the camps he often remembered how they used to eat at home in the village — potatoes by the panful and pots of kasha, and in the early days before that, great hunks of meat.

Да молоко дули — пусть брюхо лопнет.

And they swilled enough milk to make their bellies burst.

А не надо было так, понял Шухов в лагерях.

But he understood in the camps this was all wrong.

Есть надо — чтоб думка была на одной еде, вот как сейчас эти кусочки малые откусываешь, и языком их мнёшь, и щеками подсасываешь — и такой тебе духовитый этот хлеб чёрный сырой.

You had to eat with all your thoughts on the food, like he was nibbling off these little bits now, and turn them over on your tongue, and roll them over in your mouth — and then it tasted so good, this soggy black bread.

Что' Шухов ест восемь лет, девятый?

What had he eaten this eight years and more?

Ничего.

Nothing at all.

А ворочает? Хо-го!

But the work he'd done on it!

Так Шухов занят был своими двумястами граммами, а близ него в той же стороне приютилась и вся 104-я.

He was busy with his six ounces of bread while his whole gang sat there on the same side of the shed.

Два эстонца, как два брата родных, сидели на низкой бетонной плите и вместе, по очереди, курили половинку сигареты из одного мундштука.

Two Estonians, who were like blood brothers, were sitting on a low concrete block and smoking half a cigarette in turns from the same holder.

Эстонцы эти были оба белые, оба длинные, оба худощавые, оба с долгими носами, с большими глазами.

They were both very fair, tall, and thin. Both had long noses and big eyes.

Они так друг за друга держались, как будто одному без другого воздуха синего не хватало.

They stuck together as though they couldn’t breathe without each other.

Бригадир никогда их и не разлучал.

The gang boss never separated them.

И ели они все пополам, и спали на вагонке сверху на одной.

They shared all their food and slept on the top level of the same bunk.

И когда стояли в колонне, или на разводе ждали, или на ночь ложились — все промеж себя толковали, всегда негромко и неторопливо.

And in the column or at roll call or going to bed at night, they were always talking to each other in slow, quiet voices.

А были они вовсе не братья и познакомились уж тут, в 104-й. Один, объясняли, был рыбак с побережья, другого же, когда Советы уставились, ребёнком малым родители в Швецию увезли.

But they weren’t brothers at all, they'd only gotten to know each other here in the gang. One of them, they said, had been a fisherman, the other had been taken to Sweden by his parents when the Soviets came to Estonia and he was still a kid.

А он вырос и самодумкой назад институт кончать. Тут его и взяли сразу.

But after he grew up he came back to Estonia of his own accord to get a college education.

Вот, говорят, нация ничего не означает, во всякой, мол, нации худые люди есть.

Nowadays people say it doesn’t matter where you come from and that there are bad people everywhere.

А эстонцев сколь Шухов ни видал — плохих людей ему не попадалось.

But of all the Estonians he'd seen, Shukhov had never come across a bad one.

И все сидели — кто на плитах, кто на опалубке для плит, кто на земле прямо.

They were still sitting, either on the slabs or on the molds or just on the ground.

Говорить-то с утра язык не ворочается, каждый в мысли свои упёрся, молчит.

You didn't feel like talking in the morning, and they were all wrapped up in their own thoughts.

Фетюков-шакал насобирал где-тось окурков (он их и из плевательницы вывернет, не погребует), теперь на коленях их разворачивал и неперегоревший табачок ссыпал в одну бумажку.

That scavenger Fetyukov had scrounged together quite a pile of cigarette butts from somewhere (he would even pick them up out of a spittoon without batting an eye), and now he was sorting them out on his knees and putting all the unburned tobacco in a piece of paper.

У Фетюкова на воле детей трое, но как сел — от него все отказались, а жена замуж вышла:

Fetyukov had three children “outside,” but they'd all disowned him when he was arrested, and his wife had married again.

так помощи ему ниоткуда.

So there was no one to send him things.

Буйновский косился-косился на Фетюкова, да и гавкнул:

The Captain kept looking at Fetyukov out of the corner of his eye, and then he yelled:

— Ну, что заразу всякую собираешь!

"Hey, what are you collecting all that crap for?

Губы тебе сифилисом обмечет!

You'll get syphilis.

Брось!

Throw it out !"

Кавторанг — капитан, значит, второго рангу, — он командовать привык, он со всеми людьми так разговаривает, как командует.

The Captain was used to giving orders and he always talked to people like this.

Но Фетюков от Буйновского ни в чем не зависит — кавторангу посылки тоже не идут.

But Fetyukov didn't have to take orders from the Captain. He didn't get any packages either.

И, недобро усмехнувшись ртом полупустым, сказал: — Подожди, кавторанг, восемь лет посидишь — ещё и ты собирать будешь.

So he just leered at him in a nasty way — he'd lost some of his teeth — and said, “Just wait, Captain, till you've been here eight years, you'll be doing the same thing.

Это верно, и гордей кавторанга люди в лагерь приходили...

It's happened to better men than you."

— Чего-чего? —

Fetyukov was judging by himself, but maybe the Captain wouldn't go down so quickly. "What's that? What's that?” Senka Klevshin said.

не дослышал глуховатый Сенька Клевшин.

He was rather deaf and couldn't hear what they were saying.

Он думал — про то разговор идёт, как Буйновский сегодня на разводе погорел. —

He thought they were talking about the Captain's trouble at roll call. “You shouldn't have yelled at them like that.”

Залупаться не надо было! — сокрушенно покачал он головой. —

He shook his head sadly. "

Обошлось бы все.

"It would've blown over.”

Сенька Клевшин — он тихий, бедолага.

Senka Klevshin was a quiet fellow and he'd had a very hard life.

Ухо у него лопнуло одно, ещё в сорок первом.

One of his eardrums had burst back in forty-one.

Потом в плен попал, бежал три раза, излавливали, сунули в Бухенвальд.

Then he’d been taken prisoner,. but he got away. They caught him and stuck him in Buchenwald.

В Бухенвальде чудом смерть обминул, теперь отбывает срок тихо.

In Buchenwald he'd stayed alive by a miracle, and now he was here quietly doing his sentence.

Будешь залупаться, говорит, пропадёшь.

He said if you kicked up a fuss you were finished.

Это верно, кряхти да гнись.

The only thing for you was to put your back into the work — that was for sure.

А упрёшься — переломишься.

If you tried to fight them, they’d break your neck.

Алексей лицо в ладони окунул, молчит.

Alyoshka dropped his face into his hands.

Молитвы читает.

He was praying.

Доел Шухов пайку свою до самых рук, однако голой корочки кусок — полукруглой верхней корочки — оставил. Потому что никакой ложкой так дочиста каши не выешь из миски, как хлебом.

Shukhov ate his ration nearly to the end, but he saved a bare crust, a round piece from the top, because you couldn’t clean out the mush in your bowl with a spoon like you could with bread.

Корочку эту он обратно в тряпицу белую завернул на обед, тряпицу сунул в карман внутренний под телогрейкой, застегнулся для мороза и стал готов, пусть теперь на работу шлют.

He wrapped up the crust again in the white cloth for the next meal, stuck the cloth in the pocket on the inside of his jacket, buttoned himself up against the cold, and got ready. Let them send him to work now if they wanted.

А лучше б и ещё помедлили.

But he’d like it better if they waited a while.

Тридцать восьмая бригада встала, разошлась:

Gang 38 got up.

кто к растворомешалке, кто за водой, кто к арматуре.

Some of them went to the cementmixer, some to get water, some to the steel meshwork.

Но ни Тюрин не шел к своей бригаде, ни помощник его Павло.

But neither Tyurin nor Pavlo had come back to the gang.

И хоть сидела 104-я вряд ли минут двадцать, а день рабочий — зимний, укороченный — был у них до шести, уж всем казалось большое счастье, уж будто и до вечера теперь недалеко.

And though they had been sitting down for barely twenty minutes, and the workday — a short winter one — went on only till six, they all thought this had been wonderful luck, and the evening didn’t seem far off now.

— Эх, буранов давно нет! —

"You know there hasn't been a blizzard for a long time!"

вздохнул краснолицый упитанный латыш Кильдигс. —

the Latvian Kilgas said with a sigh. He had red checks and was well fed.

За всю зиму — ни бурана!

“Not one storm all winter !

Что за зима?!

What kind of a winter is that?”

— Да...

"Yes...

буранов...

not a single blizzard...

буранов... —

not a single blizzard."

перевздохнула бригада.

A sigh went through the gang.

Когда задует в местности здешней буран, так не то что на работу не ведут, а из барака вывести боятся:

When there was a snowstorm in these parts, they didn't dare take you out of the barracks — let alone to work.

от барака до столовой если веревку не протянешь, то и заблудишься.

Without a rope slung between your barracks and the mess hall, you could get lost.

Замёрзнет арестант в снегу — так пёс его ешь.

If a prisoner froze to death in the snow, the dogs could eat him for all anyone cared.

А ну-ка убежит?

But what if he escaped?

Случаи были.

It happened sometimes.

Снег при буране мелочкий-мелочкий, а в сугроб ложится, как прессует его кто.

When there was a storm, the snow was very, very fine, but in the snowdrifts it got packed down.

По такому сугробу, через проволоку переметанному, и уходили.

Prisoners had gotten over the wire across these snowdrifts and made a run for it.

Недалеко, правда.

But it's true they didn't get far.

От бурана, если рассудить, пользы никакой:

Come to think about it, snowstorms weren't much use.

сидят зэки под замком;

They kept the prisoners locked in.

уголь не вовремя, тепло из барака выдует;

The coal was late coming in and the warmth was blown out of the barracks.

муки в лагерь не подвезут — хлеба нет; там, смотришь, и на кухне не справились.

They brought no flour into the camp, and there was no bread, and things got fouled up in the mess hall.

И сколько бы буран тот ни дул — три ли дня, неделю ли, — эти дни засчитывают за выходные и столько воскресений подряд на работу выгонят.

And it didn't matter how long the blizzard lasted — a couple of days or a week — they counted the days they lost as days off, and the men were marched out to work for the same number of Sundays in a row.

А все равно любят зэки буран и молят его.

All the same, the men loved storms and prayed for them.

Чуть ветер покрепче завернёт — все на небо запрокидываются:

Any time there was a low wind, everyone stared at the sky: "

матерьяльчику бы! матерьяльчику!

"Give us some of the real stuff!"

Снежку, значит.

Snow, they meant.

Потому что от позёмки никогда бурана стоящего не разыграется.

The thing was that most of the time you only got a little powdered snow, not a real blizzard.

Уж кто-то полез греться к печи 38-й бригады, его оттуда шуранули.

Now someone tried to horn in on Gang 38's stove, but they sent him packing.

Тут в зал вошёл и Тюрин.

Tyurin came in.

Мрачен был он.

He looked black.

Поняли бригадники: что-то делать надо, и быстро.

The men saw that they’d have to get down to work, and right away.

— Та-ак, — огляделся Тюрин. —

"Now then!" Tyurin looked around. "

Все здесь, сто четвёртая?

"Are you all here, 104?"

И не проверяя и не пересчитывая, потому что никто у Тюрина никуда уйти не мог, он быстро стал разнаряжать.

And not checking or counting — because nobody could have gone anywhere — he started giving them their working orders in a hurry.

Эстонцев двоих да Клевшина с Гопчиком послал большой растворный ящик неподалёку взять и нести на ТЭЦ.

He sent the two Estonians and Klevshin and Gopchik to get the big cement-mixer from nearby and take it to the power plant.

Уж из того стало ясно, что переходит бригада на недостроенную и поздней осенью брошенную ТЭЦ.

It was clear from this that the gang was being put on the unfinished power plant that they’d stopped work on in the autumn.

Ещё двоих послал он в инструменталку, где Павло получал инструмент.

He sent two others to the tool shop, where Pavlo was getting the tools.

Четверых нарядил снег чистить около ТЭЦ, и у входа там в машинный зал, и в самом машинном зале, и на трапах.

He told four others to clear the snow from around the plant, by the entrance to the generator room, and inside it, and from the ladders.

Ещё двоим велел в зале том печь топить — углём и досок спереть, поколоть. И одному цемент на санках туда везти.

He told another two to get the coal stove going there and to pinch some boards and chop them up.

И двоим воду носить, а двоим песок, и ещё одному из-под снега песок тот очищать и ломом разбивать.

One man was to take cement there on a small sledge. Two were to carry water, two had to bring sand, and another had to clear the snow off the sand and break it up with a crowbar.

И после всего того остались ненаряженными Шухов да Кильдигс — первые в бригаде мастера.

After all this, only two of them, Shukhov and Kilgas, the best workers in the gang, still hadn't gotten their orders.

И, отозвав их, бригадир им сказал:

The boss called over and said: "

— Вот что, ребята! (

"Now, boys!” (

(А был не старше их, но привычка такая у него была — "ребята".)

(He wasn't any older than them, but had this way of calling people “boys.”) "

С обеда будете шлакоблоками на втором этаже стены класть, там, где осенью шестая бригада покинула.

"After the meal break, you'll lay bricks on the second story, where Gang 6 left off the job last fall.

А сейчас надо утеплить машинный зал.

But now I want you to cover up the windows in the generator room.

Там три окна больших, их в первую очередь чем-нибудь забить.

There are three big windows there, and the first thing is to board them up with something.

Я вам ещё людей на помощь дам, только думайте, чем забить.

I'll send some others along to help, but start thinking what you're going to do it with.

Машинный зал будет нам и растворная и обогревалка.

We'll use the generator room for mixing the mortar and warming up.

Не нагреем — помёрзнем, как собаки, поняли?

If we don't manage to keep it warm, we'll freeze like stray dogs. Get it?"

И может быть, ещё б чего сказал, да прибежал за ним Гопчик, хлопец лет шестнадцати, розовенький, как поросёнок, с жалобой, что растворного ящика им другая бригада не даёт, дерутся.

He might have said something else, but Gopchik ran up to him — he was a kid of about sixteen with rosy cheeks — and complained that another gang wouldn't give them the cement-mixer and were fighting over it.

И Тюрин умахнул туда.

So Tyurin went there.

Как ни тяжко было начинать рабочий день в такой мороз, но только начало это, и важно было переступить только его.

Never mind how hard it was to begin the workday in such freezing cold, the thing was to get over the beginning — that was the important part.

Шухов и Кильдигс посмотрели друг на друга.

Shukhov and Kilgas glanced at each other.

Они не раз уж работали вдвоём и уважали друг в друге и плотника и каменщика.

They’d often worked together and they looked up to each other because they were both skilled men. Shukhov was a carpenter and Kilgas a bricklayer.

Издобыть на снегу на голом, чем окна те зашить, не было легко.

It wasn't easy to find anything in the snow to board up those windows with.

Но Кильдигс сказал:

But Kilgas said:

— Ваня!

"Ivan!

Там, где дома сборные, знаю я такое местечко — лежит здоровый рулон толя.

I know a spot near those prefabs where there's a big roll of roofing-felt.

Я ж его сам и прикрыл.

Hid it there myself.

Махнём?

Let's go."

Кильдигс хотя и латыш, но русский знает, как родной, — у них рядом деревня была старообрядческая, сыздетства и научился.

Kilgas was a Latvian but spoke Russian like a Russian. There was a village of Old Believers near where he came from, and he learned it when he was small.

А в лагерях Кильдигс только два года, но уже все понимает: не выкусишь — не выпросишь.

He'd been in the camps only two years, but he knew his way around and he also knew that if you didn't help yourself, nobody else would.

Зовут Кильдигса Ян, Шухов тоже зовёт его Ваня.

Kilgas and Shukhov had the same name and they called each other Ivan.

Решили идти за толем.

They decided to get the roofing-felt.

Только Шухов прежде сбегал тут же в строящемся корпусе авторемонтных взять свой мастерок.

But first Shukhov ran off to get his trowel from the halffinished repair shops.

Мастерок — большое дело для каменщика, если он по руке и лёгок.

A trowel is a great help to a bricklayer when it's light and fits his hand.

Однако на каждом объекте такой порядок: весь инструмент утром получили, вечером сдали.

But on every working site it's a rule that at night you hand in all the tools they gave you in the morning.

И какой завтра инструмент захватишь — это от удачи.

And it's a matter of luck what tool you get next day.

Но Шухов однажды обсчитал инструментальщика и лучший мастерок зажилил.

But Shukhov had once managed to pull a fast one on the fellow in the tool shop and kept the best trowel for himself.

И теперь каждый вечер он его перепрятывает, а утро каждое, если кладка будет, берет.

Now he hid it in a different place every night and got it in the mornings if he was going to do any bricklaying.

Конечно, погнали б сегодня 104-ю на Соцгородок — и опять Шухов без мастерка.

Of course, if they'd sent Gang 104 to the Socialist Community Development today, he wouldn't have been able to get it.

А сейчас камешек отвалил, в щелку пальцы засунул — вот он, вытянул.

But now he rolled away a small stone and stuck his fingers in a crack. There it was! He pulled it out.

Шухов и Кильдигс вышли из авторемонтных и пошли в сторону сборных домов.

Shukhov and Kilgas left the repair shops and went over to the prefabs.

Густой пар шел от их дыхания.

There was a cloud of steam from their breath.

Солнце уже поднялось, но было без лучей, как в тумане, а по бокам солнца вставали, кесь, столбы.

The sun had already come up, but there was a mist and they couldn’t sec the rays. They thought they saw something that looked like posts sticking out all around the sun.

— Не столбы ли? — кивнул Шухов Кильдигсу.

"There are posts over there," Shukhov said, and jerked his head.

— А нам столбы не мешают, — отмахнулся Кильдигс и засмеялся. —

"We don't mind posts," said Kilgas, and he laughed. "

Лишь бы от столба до столба колючку не натянули, ты вот что смотри.

"As long as they don't stretch barbed wire over them, that's the thing to look out for."

Кильдигс без шутки слова не знает.

Kilgas couldn't say a word without making a joke.

За то его вся бригада любит.

The whole gang liked him for this.

А уж латыши со всего лагеря его почитают как!

And the way all the Latvians in the camp looked up to him!

Ну, правда, питается Кильдигс нормально, две посылки каждый месяц, румяный, как и не в лагере он вовсе.

But of course Kilgas ate pretty good with his two packages a month. He looked kind of healthy, just like he wasn't in a camp at all.

Будешь шутить.

It was easy for him to make jokes.

Ихьего объекта зона здорова' — пока-а пройдёшь через всю.

This site of theirs was really big. It took quite a while to get across it.

Попались по дороге из 82-й бригады ребятишки — опять их ямки долбать заставили. Ямки нужны невелики:

On their way, they ran into some of the boys from Gang 82 who'd been put on digging up holes again.

пятьдесят на пятьдесят и глубины пятьдесят, да земля та и летом, как камень, а сейчас морозом схваченная, пойди ее угрызи.

They didn't want very big holes — only a few feet deep. But the ground here was like stone even in summer, and now it was frozen stiff and it was impossible to dig.

Долбают ее киркой — скользит кирка, и только искры сыплются, а земля — ни крошки.

Hit it with a pick and it just skidded off. All you got was sparks, no earth at all.

Стоят ребятки каждый над своей ямкой, оглянутся — греться им негде, отойти не велят, — давай опять за кирку.

The fellows stood there by their holes and just looked around. There was nowhere to get warm and they couldn't leave. So they went at it again with their picks.

От нее все тепло.

That was the only way to keep warm.

Увидел средь них Шухов знакомого одного, вятича, и посоветовал:

Shukhov saw someone he knew among them — a fellow from Vyatka — and gave him a piece of advice. "Listen, fellows.

— Вы бы, слышь, землерубы, над каждой ямкой теплянку развели. Она б и оттаяла, земля-та.

Why don't you start a fire over these holes to thaw out the ground?"

— Не велят, — вздохнул вятич. —

"They won’t let us." The man from Vyatka sighed. "

Дров не дают.

"They won’t give us any wood."

— Найти надо.

"You should find some."

А Кильдигс только плюнул.

But Kilgas just spat: "

— Ну, скажи, Ваня, если б начальство умное было — разве поставило бы людей в такой мороз кирками землю долбать?

"Now tell me, Ivan, if our bosses had any sense, would they send people out to hack the ground with picks in cold weather like this?"

Ещё Кильдигс выругался несколько раз неразборчиво и смолк, на морозе не разговоришься.

He swore under his breath a couple of times and said nothing more. You couldn’t talk much in this sort of cold.

Шли они дальше и дальше и подошли к тому месту, где под снегом были погребены щиты сборных домов.

They went on till they came to the place where the prefab panels were buried under the snow.

С Кильдигсом Шухов любит работать, у него одно только плохо — не курит, и табаку в его посылках не бывает.

Shukhov liked working with Kilgas. The only bad thing about him was that he didn’t smoke and he never got any tobacco in his packages.

И правда, приметчив Кильдигс:

Kilgas really kept his eyes open.

приподняли вдвоём доску, другую — а под них толя рулон закатан.

They picked up a board and then another, and there was the roll of roofing-felt.

Вынули.

They took it out.

Теперь — как нести?

But how could they carry it?

С вышки заметят — это ничто:

It didn’t matter about being seen from a watchtower.

у попок только та забота, чтоб зэки не разбежались, а внутри рабочей зоны хоть все щиты на щепки поруби.

The guards only worried about people running away. That was their only concern. But inside you could chop up all the panels for firewood for all they cared.

И надзиратель лагерный если навстречу попадётся — тоже ничто:

And if a camp warder ran into you, that didn’t matter either.

он сам приглядывается, что б ему в хозяйство пошло.

They were always on the lookout themselves for something that might come in handy.

И работягам всем на эти сборные дома наплевать. И бригадирам тоже.

And the men couldn't care less either, nor could the gang bosses.

Печётся об них только прораб вольный, да десятник из зэков, да Шкуропатенко долговязый.

The only people who worried were the chief work-supervisor, who wasn't a prisoner, and Der, the foreman, who was, and that beanpole Shkuropatenko.

Никто он, Шкуропатенко, просто зэк, но душа вертухайская. Выписывают ему наряд-повременку за то одно, что он сборные дома от зэков караулит, не даёт растаскивать.

Shkuropatenko was no one in particular, just an ordinary prisoner, but he was paid for guarding the prefabs and stopping the prisoners from pinching them.

Вот этот-то Шкуропатенко их скорей всего на открытом прозоре и подловит.

It was this Shkuropatenko who was most likely to catch them.

— Вот что, Ваня, плашмя нести нельзя, — придумал Шухов, — давай его стоймя в обнимку возьмём и пойдём так легонько, собой прикрывая.

“Look, Ivan, we can't carry it lengthways,” Shukhov said. “Let's carry it upright with our arms around it and take it slow.

Издаля не разберёт.

We'll screen it with our bodies, and he won't see what we've got."

Ладно придумал Шухов. Взять рулон неудобно, так не взяли, а стиснули между собой как человека третьего — и пошли.

This was a good idea of Shukhov's. The roll was clumsy to carry, so they didn't pick it up but squeezed it between themselves like a third man and started off.

И со стороны только и увидишь, что два человека идут плотно.

All you could see from the side was two men walking close together.

— А потом на окнах прораб увидит этот толь, все одно догадается, — высказал Шухов.

“If the work-supervisor sees this on the windows later on, he'll guess what happened anyway," Shukhov said.

— А мы при чем? —

“What's that got to do with us?"

удивился Кильдигс. —

Kilgas asked.

Пришли на ТЭЦ, а уж там, мол, было так.

“We can say it was already there when we came to the power plant.

Неужто срывать?

They're not going to tell us to pull it down."

И то верно.

That was true enough.

Ну, пальцы в худых рукавицах окостенели, прямо совсем не слышно.

His fingers were numb in his mittens. He couldn't feel them at all.

А валенок левый держит.

And the cold had gotten into his left boot.

Валенки — это главное.

Your boots were the main thing.

Руки в работе разойдутся.

His hands would warm up at work.

Прошли целиною снежной — вышли на санный полоз от инструменталки к ТЭЦ.

They walked over the untouched snow and came out on a sledge track that ran from the tool shop to the power plant.

Должно быть, цемент вперёд провезли.

This meant they must have taken the cement there already.

ТЭЦ стоит на бугре, а за ней зона кончается.

The power plant was on a rise and it was right at the edge of the compound.

Давно уж на ТЭЦ никто не бывал, все подступы к ней снегом ровным опеленаты.

No one had been in the power plant for a long time, and the snow all around it was unmarked.

Тем ясней полоз санный и тропка свежая, глубокие следы — наши прошли.

So the sledge track, the new path, and the deep footprints stood out more clearly and showed the men had gone that way.

И чистят уже лопатами деревянными около ТЭЦ и дорогу для машины.

And they were already clearing snow with wooden shovels near the power plant and clearing a path for a truck.

Хорошо бы подъемничек на ТЭЦ работал.

It would be good if the hoist was working.

Да там мотор перегорел, и с тех пор, кажись, не чинили.

But the motor had burned out and it looked like it hadn't been fixed.

Это опять, значит, на второй этаж все на себе. Раствор. И шлакоблоки.

Which meant they'd once more have to carry everything up to the second story themselves — the mortar and the bricks.

Стояла ТЭЦ два месяца, как скелет серый, в снегу, покинутая.

The power plant had been there for two months, like a gray skeleton in the snow.

А вот пришла 104-я. И в чем ее души держатся? —

But now Gang 104 had come. And what kept them going?

брюхи пустые поясами брезентовыми затянуты;

Their empty bellies were held in by rope belts.

морозяка трещит;

The cold was fierce.

ни обогревалки, ни огня искорки.

There was no shelter and no fire.

А все ж пришла 104-я — и опять жизнь начинается.

But they'd come and so life began again.

У самого входа в машинный зал развалился ящик растворный.

The cement-mixer was right there by the entrance to the generator room, but it had come apart.

Он дряхлый был, ящик, Шухов и не чаял, что его донесут целым.

It was really rickety and Shukhov didn't think they'd get it there in one piece.

Бригадир поматюгался для порядка, но видит — никто не виноват.

The gang boss swore just for the hell of it, but he saw that nobody was to blame.

А тут катят Кильдигс с Шуховым, толь меж собой несут.

Then Kilgas and Shukhov came up, carrying the roofingfelt between them.

Обрадовался бригадир и сейчас перестановку затеял:

The gang boss was pleased and decided on a switch of jobs.

Шухову — трубу к печке ладить, чтоб скорей растопить, Кильдигсу — ящик чинить, а эстонцы ему два на помощь, а Сеньке Клевшину — на' топор, и планок долгих наколоть, чтоб на них толь набивать:

He told Shukhov to fix the flue on the stove so they'd get it going as fast as possible. And Kilgas was told to patch up the mixer, with the two Estonians helping him. He gave Senka Klevshin an ax to cut laths to nail the felt on, because it wasn't the right width for the windows.

толь-то у'же окна в два раза. Откуда планок брать?

Where could they get the wood?

Чтобы обогревалку сделать, на это прораб досок не выпишет.

The work-supervisor sure wouldn't give them any just to make a shelter.

Оглянулся бригадир, и все оглянулись, один выход:

The boss looked around and so did the others.

отбить пару досок, что как перила к трапам на второй этаж пристроены.

All they could do was take the boards used as handrails for the ladders up to the second story.

Ходить — не зевать, так не свалишься.

They'd just have to go up carefully if they didn't want to break their necks.

А что ж делать?

There was no other way.

Кажется, чего бы зэку десять лет в лагере горбить?

You might well ask why a prisoner worked so hard for ten years in a camp.

Не хочу, мол, да и только. Волочи день до вечера, а ночь наша.

Why didn't they say to hell with it and drag their feet all day long till the night, which was theirs?

Да не выйдет.

But it wasn't so simple.

На то придумана — бригада.

That's why they'd dreamed up these gangs.

Да не такая бригада, как на воле, где Иван Иванычу отдельно зарплата и Петру Петровичу отдельно зарплата.

It wasn't like gangs "outside,” where every fellow got paid separately.

В лагере бригада — это такое устройство, чтоб не начальство зэков понукало, а зэки друг друга.

In the camps they had these gangs to make the prisoners keep each other on their toes. So the fellows at the top didn't have to worry.

Тут так: или всем дополнительное, или все подыхайте.

It was like this — either you all got something extra or you all starved. ("

Ты не работаешь, гад, а я из-за тебя голодным сидеть буду?

("You're not pulling your weight, you swine, and I've got to go hungry because of you.

Нет, вкалывай, падло!

So work, you bastard!")

А ещё подожмёт такой момент, как сейчас, тем боле не рассидишься.

So when a really tough job came along, like now, you couldn't sit on your hands. Like it or not, you had to get a move on.

Волен не волен, а скачи да прыгай, поворачивайся. Если через два часа обогревалки себе не сделаем — пропадём тут все на хрен.

Either they made the place warm within two hours or they'd all be fucking well dead.

Инструмент Павло принёс уже, только разбирай.

Pavlo'd come with the tools already. All they had to do was pick out what they needed.

И труб несколько.

And he also brought some pipes.

По жестяному делу инструмента, правда, нет, но есть молоточек слесарный да топорик.

True, there was nothing to fit 'em with, but there was a hammer and a small hatchet.

Как-нибудь.

They'd do it somehow.

Похлопает Шухов рукавицами друг об друга, и составляет трубы, и оббивает в стыках.

Shukhov clapped his mittens together, placed the pipes end to end, and started fixing them up, dovetailing the joints.

Опять похлопает и опять оббивает (а мастерок тут же и спрятал недалеко.

He'd hidden his trowel nearby.

Хоть в бригаде люди свои, а подменить могут.

They were all friends in the gang, but that wouldn't stop one of them from working a switch.

Тот же и Кильдигс).

He wouldn't even put it past Kilgas.

И — как вымело все мысли из головы. Ни о чем Шухов сейчас не вспоминал и не заботился, а только думал — как ему колена трубные составить и вывести, чтоб не дымило.

The only thought in his head now — and his only worry — was how to fix the flues so they wouldn't smoke.

Гопчика послал проволоку искать — подвесить трубу у окна на выходе.

He sent Gopchik to fasten the pipe at the window where it went out

А в углу ещё приземистая печь есть с кирпичным выводом.

There was another potbellied stove in the corner with a brick flue.

У ней плита железная поверху, она калится, и на ней песок отмерзает и сохнет.

There was a red-hot iron plate on top of it to thaw out the sand and dry it.

Так ту печь растопили, и на нее кавторанг с Фетюковым носилками песок носят.

So they'd already got that one going, and the Captain and Fetyukov were carrying sand there in hods.

Чтоб носилки носить — ума не надо.

You didn't need any brains to carry a hod.

Вот и ставит бригадир на ту работу бывших начальников.

That was why Tyurin gave this work to people who used to run things before they got to the camp.

Фетюков, кесь, в какой-то конторе большим начальником был.

Fetyukov was once some kind of a big shot in an office.

На машине ездил.

He used to ride around in a car.

Фетюков по первым дням на кавторанга даже хвост поднял, покрикивал.

In the beginning Fetyukov tried to bully the Captain.

Но кавторанг ему двинул в зубы раз, на том и поладили.

But the Captain hit him in the teeth a couple of times, so they called it off.

Уж к печи с песком сунулись ребята греться, но бригадир предупредил:

The boys tried to get ncar the stove with the sand to warm up, but Tyurin stopped them. "

— Эх, сейчас кого-то в лоб огрею!

"Get on with the job first or I'll warm your asses for you!”

Оборудуйте сперва!

he said.

Битой собаке только плеть покажи.

Beat a dog once and you only have to show him the whip.

И мороз лют, но бригадир лютей.

The cold was vicious, but it had nothing on the gang boss.

Разошлись ребята опять по работам.

They all went back to work.

А бригадир, слышит Шухов, тихо Павлу:

Shukhov heard Tyurin say in Pavlo's ear: "

— Ты оставайся тут, держи крепко.

"You stay here and keep 'em at it.

Мне сейчас процентовку закрывать идти.

I've got to go and fix the work rates.”

От процентовки больше зависит, чем от самой работы.

More depends on the work rates than on the work itself.

Который бригадир умный — тот не так на работу, как на процентовку налегает.

A clever boss who knows his business really sweats over these work rates. That's where the ration comes from.

С ей кормимся. Чего не сделано — докажи, что сделано;

If a job hadn't been done, make it look like it had.

за что дёшево платят — оберни так, чтоб дороже.

If the rates were low on a job, try to hike 'em up.

На это большой ум у бригадира нужен. И блат с нормировщиками.

You had to have brains for this and a lot of pull with the fellows who kept the work sheets.

Нормировщикам тоже нести надо.

And they didn't do it for nothing.

А разобраться — для кого эти все проценты?

But come to think of it, who were these rates for?

Для лагеря.

For the people who ran the camps.

Лагерь через то со строительства тысячи лишние выгребает да своим лейтенантам премии выписывает.

They made thousands on the deal and got bonuses on top for the officers.

Тому ж Волковому за его плётку.

Like old Volkovoy, with that whip of his.

А тебе — хлеба двести грамм лишних в вечер. Двести грамм жизнью правят.

And all you got out of it was six ounces of bread in the evening.

На двести граммах Беломорканал построен.

Your life depended on them.

Принесли воды два ведра, а она по дороге льдом схватилась.

They brought two buckets of water, but it froze on the way over.

Рассудил Павло — нечего ее и носить.

Pavlo figured there was no point in carrying it.

Скорее тут из снега натопим.

They could get it quicker by melting snow on the spot.

Поставили ведра на печку.

They put the buckets on the stove.

Припёр Гопчик проволоки алюминиевой новой — той, что провода электрики тянут. Докладывает:

Gopchik brought along some new aluminum wire, the kind electricians used.

— Иван Денисыч!

He said: "Ivan Denisovich !

На ложки хорошая проволока.

This is good wire for spoons.

Меня научите ложку отлить?

Will you teach me how to make a spoon?"

Этого Гопчика, плута, любит Иван Денисыч (собственный его сын помер маленьким, дома дочки две взрослых).

Ivan Denisovich liked this little rascal Gopchik (his own son had died young, and he had two grownup daughters at home).

Посадили Гопчика за то, что бендеровцам в лес молоко носил.

Gopchik had been arrested for taking milk to Bendera partisans in the woods.

Срок дали как взрослому.

They gave him the same sentence a grownup got.

Срок дали как взрослому.

They gave him the same sentence a grownup got.

Он — телёнок ласковый, ко всем мужикам ластится.

He was friendly, like a little calf, and tried to please everybody.

А уж и хитрость у него:

But he could be sly too.

Да ведь всех и не накормишь.

But come to think of it, why should he feed everybody?

Отломили проволоки на ложки, спрятали в углу.

They broke off some wire to make spoons and hid it in a comer.

Состроил Шухов две доски, вроде стремянки, послал по ней Гопчика подвесить трубу.

Shukhov made a sort of stepladder out of two planks and sent Gopchik to fix the chimney.

Гопчик, как белка, лёгкий — по перекладинам взобрался, прибил гвоздь, проволоку накинул и под трубу подпустил.

Gopchik ran up the ladder like a squirrel. He banged in a nail, threw the wire over it, and fixed it around the pipe.

Не поленился Шухов, самый-то выпуск трубы ещё с одним коленом вверх сделал.

Then Shukhov got busy and put another piece of pipe on top where the flue came out.

Сегодня нет ветру, а завтра будет — так чтоб дыму не задувало.

There was no wind today, but there might be tomorrow, and this was to stop the smoke from blowing back.

Надо понимать, печка эта — для себя.

This stove was for them, you see.

А Сенька Клевшин уже планок долгих наколол.

Senka Klevshin had already made some long laths.

Гопчика-хлопчика и прибивать заставили.

They told Gopchik to nail them on.

Лазит, чертёныш, кричит сверху.

He climbed up the windows, the little rascal, and shouted down.

Солнце выше подтянулось, мглицу разогнало, и столбов не стало — и алым заиграло внутри.

The sun was higher now, the haze had gone, and there was no sign of those funny posts any more. And it was all crimson.

Тут и печку затопили дровами ворованными.

They put the stolen wood in the stove and lit it.

Куда радостней!

It was much more cheerful like that.

— В январе солнышко коровке бок согрело! — объявил Шухов.

"It’s only cows who get warm from the sun in January," Shukhov said.

Кильдигс ящик растворный сбивать кончил, ещё топориком пристукнул, закричал:

Kilgas finished hammering the cement-mixer together, gave it a last tap, and shouted: "

— Слышь, Павло, за эту работу с бригадира сто рублей, меньше не возьму!

"Listen, Pav- lo, this job’ll cost the boss a hundred rubles. I won’t take less!"

Смеётся Павло:

Pavlo laughed. "

— Сто грамм получишь.

"You’ll be lucky if you get a little extra on your ration.”

— Прокурор добавит! — кричит Гопчик сверху.

"You'll get your bonus from the judge,” Gopchik shouted down.

— Не трогьте, не трогьте! — Шухов закричал. (

"Hold it, hold it," Shukhov yelled. (

(Не так толь резать стали.)

(They were cutting the roofing-felt the wrong way.)

Показал — как.

He showed them how to do it.

К печке жестяной народу налезло, разогнал их Павло.

Some of the men were crowding around the other stove and Pavlo chased them away.

Кильдигсу помощь дал и велел растворные корытца делать — наверх раствор носить.

He gave Kilgas some helpers, and told him to make hods for carrying the mortar up.

На подноску песка ещё пару людей добавил.

He put two more men on to carry sand.

Наверх послал — чистить от снегу подмости и саму кладку.

He sent someone else up to clear the snow off the scaffold and the walls.

И ещё внутри одного — песок разогретый с плиты в ящик растворный кидать.

And he got another man to shovel hot sand from the stove into the mixer.

А снаружи мотор зафырчал — шлакоблоки возить стали, машина пробивается.

They heard a motor outside. A truck with bricks was coming through.

Выбежал Павло руками махать — показывать, куда шлакоблоки скидывать.

Pavlo ran out and waved his hands to show them where to unload.

Одну полосу толя нашили, вторую.

They nailed on one strip of the felt and then another.

От толя — какое укрывище?

But what protection do you get from roofingfelt?

Бумага — она бумага и есть.

It's nothing but paper, really.

А все ж вроде стенка сплошная стала.

All the same, it made a kind of solid wall.

И — темней внутри. Оттого печь ярче.

And it was darker inside, so the stove looked brighter.

Алёшка угля принёс.

Alyoshka brought some coal.

Одни кричат ему:

Somebody shouted, "Pile it on!”

сыпь! Другие: не сыпь! Хоть при дровах погреемся!

Someone else yelled, "Don't, we'll get warmer from the wood!”

Стал, не знает, кого слушать.

He didn't know what to do, he just stood there.

Фетюков к печке пристроился и сует же, дурак, валенки к самому огню.

Fetyukov squatted down by the stove, and put his felt boots right up to the fire, the dope.

Кавторанг его за шиворот поднял и к носилкам пихает:

The Captain pulled him up by the scruff of the neck and pushed him over to the hods. "

— Иди песок носить, фитиль!

"Go and carry sand, you bastard !"

Кавторанг — он и на лагерную работу как на морскую службу смотрит:

To the Captain, camp work was like the navy. ("

сказано делать — значит, делай!

("If you're told to do something, then get down to it!”)

Осунулся крепко кавторанг за последний месяц, а упряжку тянет.

He'd gotten pretty thin in the last month, but he was still doing his best.

Долго ли, коротко ли — вот все три окна толем зашили.

Before long, all three windows were covered with felt.

Только от дверей теперь и свету.

Now the only light came from the door. And the cold came in with it.

И холоду от них же. Велел Павло верхнюю часть дверей забить, а нижнюю покинуть — так, чтоб, голову нагнувши, человек войти мог.

Pavlo told them to cover the top part of the door and leave the bottom part open, just enough to get in and out with your head down.

Забили.

They did it.

Тем временем шлакоблоков три самосвала привезли и сбросили.

Meantime three dump trucks had brought the bricks.

Задача теперь — поднимать их как без подъёмника?

Now the thing was how they could get them up to the top without a hoist.

— Каменщики!

"Hey, you bricklayers!

Ходимте, подывымось! — пригласил Павло.

Let's go up and take a look," Pavlo called.

Это — дело почётное.

Bricklaying was a job you could take pride in.

Поднялись Шухов и Кильдигс с Павлом наверх.

Shukhov and Kilgas went up with Pavlo.

Трап и без того узок был, да ещё теперь Сенька перила сбил — жмись к стене, каб вниз не опрокинуться.

The ladder was pretty narrow and Senka had taken away the handrails for firewood, so you had to stick close to the wall if you didn't want to fall off.

Ещё то плохо — к перекладинам трапа снег примерз, округлил их, ноге упору нет — как раствор носить будут?

And another thing was the snow had frozen to the rungs and made them slippery, so you couldn’t get a grip with your feet. How the hell could they carry the mortar up?

Поглядели, где стены класть, уж с них лопатами снег снимают.

They looked to see where to start laying. The fellows up there were shoveling away the snow already.

Вот тут.

They'd start over here.

Надо будет со старой кладки топориком лёд сколоть да веничком промести.

They'd have to hack the ice off the bricks and then scrape them clean.

Прикинули, откуда шлакоблоки подавать. Вниз заглянули. Так и решили:

They figured out how they'd get the bricks up.

чем по трапу таскать, четверых снизу поставить кидать шлакоблоки вон на те подмости, а тут ещё двоих, перекидывать, а по второму этажу ещё двоих, подносить, — и все ж быстрей будет.

It'd be best if they didn't carry them up the ladder but had four fellows down below throw them to the first scaffold, then another two throw them up from there to the second story. And then there'd be two more fellows up here to carry them over to the walls. That'd be the quickest way.

Наверху ветерок не сильный, но тянет.

There wasn't much of a wind up here, but you could still feel it.

Продует, как класть будем.

Enough to go right through you when you were working.

А за начатую кладку зайдёшь, укроешься — ничего, теплей намного.

But if you ducked down behind the wall it was a lot warmer.

Шухов поднял голову на небо и ахнул:

Shukhov looked up to the sky and gasped.

небо чистое, а солнышко почти к обеду поднялось.

It was clear, and by the sun it was almost noon.

Диво дивное: вот время за работой идёт!

It was a funny thing how time flew when you were working!

Сколь раз Шухов замечал: дни в лагере катятся — не оглянешься.

He was always struck by how fast the days went in camp — you didn’t have time to turn around.

А срок сам — ничуть не идёт, не убавляется его вовсе.

But the end of your sentence never seemed to be any closer.

Спустились вниз, а там уж все к печке уселись, только кавторанг с Фетюковым песок носят.

They came down again and found everybody huddled around the stove, except the Captain and Fetyukov were carrying sand.

Разгневался Павло, восемь человек сразу выгнал на шлакоблоки, двум велел цементу в ящик насыпать и с песком насухую размешивать, того — за водой, того — за углём.

Pavlo got mad and chased out eight of the fellows to get bricks, and told two of them to put dry cement and sand in the mixer. And he sent two others for water and coal.

А Кильдигс — своей команде:

Kilgas said to the fellows working with him: "

— Ну, мальцы, надо носилки кончать.

"Come on, let’s finish these hods."

— Бывает, и я им помогу? — Шухов сам у Павла работу просит.

"Maybe I can give them a hand," Shukhov said to Pavlo.

— Поможи'ть. —

"Okay."

Павло кивает.

Pavlo nodded.

Тут бак принесли, снег растапливать для раствора.

Then they brought in a can to melt snow for the mortar.

Слышали от кого-то, будто двенадцать часов уже.

They heard somebody say it was twelve o’clock already.

— Не иначе как двенадцать, — объявил и Шухов. —

"It must be," Shukhov said. "

Солнышко на перевале уже.

"The sun’s right overhead."

— Если на перевале, — отозвался кавторанг, — так значит не двенадцать, а час.

"If it's right overhead," the Captain shot back, "that means it’s one o'clock, not twelve."

— Это почему ж? —

"How come?"

поразился Шухов. —

Shukhov asked. "

Всем дедам известно: всего выше солнце в обед стоит.

"Any old man can tell you the sun is highest at noon."

— То — дедам! — отрубил кавторанг. —

"That's what the old guys say!"

А с тех пор декрет был, и солнце выше всего в час стоит.

the Captain snapped. "But since then, there's been a law passed and now the sun's highest at one."

— Чей же эт декрет?

"Who passed the law?"

— Советской власти!

"The Soviet Government!"

Вышел кавторанг с носилками, да Шухов бы и спорить не стал.

The Captain went out with the hods. But Shukhov wouldn't have gone on arguing anyway.

Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?

Did the sun come under their laws too?

Побили ещё, постучали, четыре корытца сколотили.

With a little more banging and hammering, they put together four hods.

— Ладно, посыдымо, погриемось, — двоим каменщикам сказал Павло. —

"Okay, let's sit down and warm up," Pavlo said to the two bricklayers. "Senka, you'll be laying bricks after the meal break too.

И вы, Сенька, писля обида тоже будэтэ ложить. Сидайтэ!

So sit down and get warm."

И — сели к печке законно.

This time they had every right to sit down at the stove.

Все равно до обеда уж кладки не начинать, а раствор разводить некстати, замёрзнет.

They couldn't start the job before lunchtime anyhow, and if they started mixing the mortar too soon it'd freeze.

Уголь накалился помалу, теперь устойчивый жар даёт.

The coal in the stove was really going now and giving out a steady heat.

Только около печи его и чуешь, а по всему залу — холод, как был.

But it only hit you near the stove — the rest of the shed was cold as ever.

Рукавицы сняли, руками близ печки водят все четверо.

All four of them took off their mittens and held their hands over the stove.

А ноги близко к огню никогда в обуви не ставь, это понимать надо.

One thing you had to know was never to put your feet near the stove with your boots on.

Если ботинки, так в них кожа растрескается, а если валенки — отсыреют, парок пойдёт, ничуть тебе теплей не станет.

If they were regular boots, the leather cracked. Aid if they were felt, they got damp and steamed, and your feet didn't get any warmer.

А ещё ближе к огню сунешь — сожжёшь.

And if you put them right up to the fire, they got burned.

Так с дырой до весны и протопаешь, других не жди.

Then you had to go along till spring with a hole in them. There weren’t any more where they came from.

— Да Шухов что? —

“Why should Shukhov worry?"

Кильдигс подначивает. —

Kilgas was kidding him.

Шухов, братцы, одной ногой почти дома.

“He’s got one foot out of here already."

— Вон той, босой, — подкинул кто-то.

"Yeah, the one without the boot," someone butted in.

Рассмеялись. (

They laughed. (

(Шухов левый горетый валенок снял и портянку согревает.)

Shukhov had taken off his left boot — the one with the hole in it — and was warming his foot-cloths.)

— Шухов срок кончает.

“Shukhov’s sentence is almost up."

Самому-то Кильдигсу двадцать пять дали.

They’d given Kilgas twenty-five years.

Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребёнку десять давали.

In the good old days it was always ten.

А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая.

But in 1949 they started slapping on twenty-five, regardless.

Десять-то ещё можно прожить, не околев, — а ну, двадцать пять проживи?!

Maybe you could last ten years and still come out of it alive, but how the hell could you get through twenty-five?

Шухову и приятно, что так на него все пальцами тычут:

Shukhov sort of liked the way they pointed at him — the lucky guy nearly through with his sentence.

вот, он-де срок кончает, — но сам он в это не больно верит.

But he didn't really believe it.

Вон, у кого в войну срок кончался, всех до особого распоряжения держали, до сорок шестого года.

Take the fellows who should’ve been let out in the war. They were all kept in till forty — six — "till further notice."

У кого и основного-то сроку три года было, так пять лет пересидки получилось.

And then those with three years who’d gotten five more slapped on.

Закон — он выворотной.

They twisted the law any way they wanted.

Кончится десятка — скажут, на' тебе ещё одну.

You finished a ten-year stretch and they gave you another one.

Или в ссылку.

Or if not, they still wouldn’t let you go home.

А иной раз подумаешь — дух сопрёт:

But sometimes you got a kind of funny feeling inside.

срок-то все ж кончается, катушка-то на размоте...

Maybe your number really would come up one day.

Господи! Своими ногами — да на волю, а?

God, just to think you might walk out and go home!

Только вслух об том высказывать старому лагернику непристойно.

But old camp hands never said anything like that out loud.

И Шухов Кильдигсу:

Shukhov said to Kilgas: "

— Двадцать пять ты свои не считай.

"Don't start counting up all the years you've got to go.

Двадцать пять сидеть ли, нет ли, это ещё вилами по воде.

Whether you'll be here for the whole twenty-five years or not is anybody's guess.

А уж я отсидел восемь полных, так это точно.

All I know is I've done eight of mine, that's for sure.”

Так вот живёшь об землю рожей, и времени-то не бывает подумать: как сел? да как выйдешь?

So you just went on living like this, with your eyes on the ground, and you had no time to think about how you got in and when you'd get out.

Считается по делу, что Шухов за измену родине сел.

In his record it said Shukhov was in for treason.

И показания он дал, что таки да, он сдался в плен, желая изменить родине, а вернулся из плена потому, что выполнял задание немецкой разведки.

And it's true he gave evidence against himself and Said he'd surrendered to the enemy with the intention of betraying his country, and come back with instructions from the Germans.

Какое ж задание — ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь.

But just what he was supposed to do for the Germans neither Shukhov nor the interrogator could say.

Так и оставили просто — задание.

So they just left it at that and put down: "On instructions from the Germans.”

В контрразведке били Шухова много. И расчёт был у Шухова простой:

The way Shukhov figured, it was very simple.

не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживёшь ещё малость.

If he didn't sign, he was as good as buried. But if he did, he'd still go on living a while.

Подписал.

So he signed.

А было вот как:

It happened like this.

в феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолетов им ничего жрать не бросали, а и самолетов тех не было.

In February of forty-two his whole army was cut off on the Northwestern Front. They didn't send any food by air — there just weren't any planes.

Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели. И стрелять было нечем.

Then things got so bad they cut the hoofs off dead horses, soaked them in water to soften them up a little, and ate them.

И так их помалу немцы по лесам ловили и брали.

And they didn't have any ammo.

И вот в группе такой одной Шухов в плену побыл пару дней, там же, в лесах, — и убежали они впятером.

The Germans tracked them down in the woods and rounded them up. Shukhov spent a couple of days in a POW cage in the forest. Then he got away with four others.

И ещё по лесам, по болотам покрались — чудом к своим попали.

They made their way through the forest and the bogs and got back to their own lines.

Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, — двое их и дошло.

And when they got there, a machine gunner opened fire. Two of them were killed on the spot and another died from his wounds. So only two of them made it.

Были б умней — сказали б, что по лесам бродили, и ничего б им.

If they'd had any sense, they'd have said they got lost wandering in the woods — then nothing would have happened to them. But they told the truth and said they'd gotten away from the Germans. (“From the Germans, eh, you motherfuckers!")

А они открылись:

If all five of them had made it, maybe they'd have checked their story and believed it.

мол, из плена немецкого. Из плена?

But just the two of them didn't have a chance.

Мать вашу так! Фашистские агенты! И за решётку. Было б их пять, может сличили показания, поверили б, а двоим никак: сговорились, мол, гады насчёт побега.

It was quite clear, they said, that they'd fixed up their escape with the Germans, the bastards.

Сенька Клевшин услышал через глушь свою, что о побеге из плена говорят, и сказал громко:

Deaf as he was, Senka Klevshin could hear what they were talking about and said in a loud voice: "

— Я из плена три раза бежал. И три раза ловили.

"I got away three times and they caught me every time."

Сенька, терпельник, все молчит больше:

Senka had really been through the mill.

людей не слышит и в разговор не вмешивается.

Most of the time he didn't talk.

Так про него и знают мало, только то, что он в Бухенвальде сидел и там в подпольной организации был, оружие в зону носил для восстания.

He couldn't hear what people said and usually kept his mouth shut. So they didn't know much about him. All they knew was he'd been in Buchenwald and was in the camp underground there. He'd smuggled arms in for an uprising.

И как его немцы за руки сзади спины подвешивали и палками били.

Then the Germans hung him up with his arms tied behind his back and beat him.

— Ты, Ваня, восемь сидел — в каких лагерях? —

"But what kind of camps were you in for those eight years, Ivan?"

Кильдигс перечит. —

Kilgas asked. "

Ты в бытовых сидел, вы там с бабами жили. Вы номеров не носили.

"Most of the time you've been in those ordinary camps with women, where they don't make you wear numbers.

А вот в каторжном восемь лет посиди!

But eight years in a penal camp is a different story!

Ещё никто не просидел.

Nobody's ever come out of this alive."

— С бабами!... С бала'нами, а не с бабами...

"We didn't have any women.

С брёвнами, значит.

All I ever saw was logs."

В огонь печной Шухов уставился, и вспомнились ему семь лет его на севере.

He stared into the fire and remembered his seven years in the North.

И как он на брёвнотаске три года укатывал тарный кряж да шпальник.

The way he'd hauled logs for three years to make crates and railroad ties.

И костра вот так же огонь переменный — на лесоповале, да не дневном, а ночном повале.

The campfire used to flicker just like this in the lumber camp — when they had to work at night, that is.

Закон был такой у начальника: бригада, не выполнившая дневного задания, остаётся на ночь в лесу.

The Commandant's rule was — any gang that didn't do its quota in the daytime was kept on the job at night.

Уж заполночь до лагеря дотянутся, утром опять в лес.

They used to get back to camp after midnight and go out again in the morning.

— Не-ет, братцы...

"Don't kid yourself, fellows, it's easier here," he said in his funny way (he had that gap in his teeth). "

здесь поспокойне'й, пожалуй, — прошепелявил он. — Тут съем — закон.

"Here you knock off the same time every day.

Выполнил, не выполнил — катись в зону.

Quota or no quota, they march you back to the camp.

И гарантийка тут на сто грамм выше.

And the basic ration is six ounces more.

Тут — жить можно.

You can live.

Особый — и пусть он особый, номера тебе мешают, что ль?

So what if it is a 'Special' camp? Do the numbers bother you or something?

Они не весят, номера.

They don't weigh anything."

— Поспокойне'й! —

"The hell it's easier!"

Фетюков шипит (дело к перерыву, и все к печке подтянулись). —

Fetyukov hissed. (It was getting close to the meal break and they were all drawn up around the stove.) "

Людей в постелях режут!

"They slit your throat here while you're in bed!

Поспокойне'й!...

You call that easy?"

— Нэ людин, а стукачи'в! —

"That happens only to squealers, not human beings!”

Павло палец поднял, грозит Фетюкову.

Pavlo put a finger up, like he was warning Fetyukov.

И правда, чего-то новое в лагере началось.

It was true enough. This was a new thing in the camp.

Двух стукачей известных прям на вагонке зарезали, по подъёму.

Two stool pigeons had their throats slit right in their bunks after reveille.

И потом ещё работягу невинного — место, что ль, спутали.

And then they killed a guy who was really straight. They must've gotten him mixed up with somebody else.

И один стукач сам к начальству в БУР убежал, там его, в тюрьме каменной, и спрятали. Чудно'...

And one of the squealers beat it to the punishment block, and got them to, hide him there.

Такого в бытовых не было.

It was a funny business, this. It never happened in the ordinary camps.

Да и здесь-то не было...

And it was some. thing new here too.

Вдруг прогудел гудок с энергопоезда.

The whistle on the steam engine went off.

Он не сразу во всю мочь загудел, а сперва хрипловато так, будто горло прочищал.

It didn't go off full blast right away, but sounded kind of hoarse at first, like it was clearing its throat.

Полдня — долой!

They’d gotten through half a day.

Перерыв обеденный!

It was mealtime.

Эх, пропустили!

Hell, they'd been slow!

Давно б в столовую идти, очередь занимать.

They should've gone to the mess hall long ago to get in line.

На объекте одиннадцать бригад, а в столовую больше двух не входит.

There were eleven gangs on the site, but the mess hall wouldn't hold more than two at a time.

Бригадира все нет.

Tyurin hadn't come back yet.

Павло окинул оком быстрым и так решил:

Pavlo gave a quick look around and said: "

— Шухов и Гопчик — со мной! Кильдигс!

"Shukhov and Gopchik, you come with me.

Як Гопчика до вас пришлю — веди'ть за'раз бригаду!

Kilgas, when Gopchik gets back to you, send the gang along at once!"

Места их у печи тут же и захватили, окружили ту печку, как бабу, все обнимать лезут.

Other fellows moved into their places by the stove right away. It could have been a woman the way they cuddled up to it.

— Кончай ночевать! —

"Snap out of it !"

кричат ребята. —

somebody shouted. "

Закуривай!

"Let's have a smoke!"

И друг на друга смотрят — кто закурит.

They looked at each other to see who'd light up.

А закуривать некому — или табака нет, или зажимают, показать не хотят.

But nobody did. Either they didn’t have any tobacco or if they did they weren't letting anybody know.

Вышли наружу с Павлом. И Гопчик сзади зайчишкой бежит.

Shukhov went out with Pavlo, and Gopchik trotted after them.

— Потеплело, — сразу определил Шухов. —

"It's a little warmer," Shukhov said when they got outside.

Градусов восемнадцать, не больше.

“About one degree below, no more.

Хорошо будет класть.

Good weather for bricklaying."

Оглянулись на шлакоблоки — уж ребята на подмости покидали многие, а какие и на перекрытие, на второй этаж.

They turned around and looked at the bricks. A lot had already been thrown up to the scaffold, and some were already on the floor of the second story.

И солнце тоже Шухов проверил, сощурясь, — насчёт кавторангова декрета!

Shukhov squinted up at the sun to check what the Captain had said about that law.

А наоткрыте, где ветру простор, все же потягивает, пощипывает. Не забывайся, мол, помни — январь.

Out here in the open where there was nothing to stop it, the wind was blowing quite hard and bit your face, to let you know it was still January.

Производственная кухня — это халабуда маленькая, из тесу сколоченная вокруг печи, да ещё жестью проржавленной обитая, чтобы щели закрыть.

The mess hall on the working site was just a wooden shack with a stove in the middle. They'd nailed rusty metal sheets over it to cover the cracks.

Внутри халабуду надвое делит перегородка — на кухню и на столовую.

Inside it was split up into a kitchen and an eating room.

Одинаково, что на кухне полы не стелены, что в столовой.

There were no floors in either part.

Как землю заторили ногами, так и осталась в буграх да в ямках.

The earth had been trampled down by people's feet and was full of pits and bumps.

А кухня вся — печь квадратная, в нее котёл вмазан.

And what they called the kitchen had just a square stove with a caldron.

Орудуют на той кухне двое — повар и санинструктор.

The kitchen was run by two people — the cook and a sanitary inspector.

С утра, как из лагеря выходить, получает повар на большой лагерной кухне крупу.

When they left in the morning, the cook got an issue of groats from the big kitchen in the camp.

На брата, наверно, грамм по пятьдесят, на бригаду — кило, а на объект получается немногим меньше пуда.

It worked out to about two ounces a head — about two pounds for each gang. That is, a little over twenty pounds for everybody working on the site.

Сам повар того мешка с крупой три километра нести не станет, даёт нести шестёрке.

The cook didn't carry that stuff himself on the two-mile march from the camp. He had a trusty who carried it for him.

Чем самому спину ломать, лучше тому шестёрке выделить порцию лишнюю за счёт работяг.

He thought it was better to slip an extra portion of the stuff to a trusty at the expense of the prisoners' bellies rather than break his own back.

Воду принести, дров, печку растопить — тоже не сам повар делает, тоже работяги да доходяги — и им он по порции, чужого не жалко.

Then there was water and firewood to carry and the stove to light. The cook didn't do that either.

Ещё положено, чтоб ели, не выходя со столовой:

He had other prisoners and “goners” to do it.

миски тоже из лагеря носить приходится (на объекте не оставишь, ночью вольные сопрут), так носят их полсотни, не больше, а тут моют да оборачивают побыстрей (носчику мисок — тоже порция сверх).

And they got their cut too. It's easy to give away things, that don't belong to you. The rule was you had to eat inside the mess hall. So they had to bring bowls from the camp every day. (They couldn't leave them on the site overnight because they'd be pinched by “free” workers.)

Чтоб мисок из столовой не выносили — ставят ещё нового шестёрку на дверях — не выпускать мисок.

So they brought about fifty of them over and washed them for each new batch that came in to eat. (And the man who carried the bowls got his cut.) To stop people taking the bowls out of the mess hall, they put another trusty at the door.

Но как он ни стереги — все равно унесут, уговорят ли, глаза ли отведут.

But they could watch as much as they liked, people took them out all the same. They talked their way past the trusty or slipped by while he wasn't looking.

Так ещё надо по всему, по всему объекту сборщика пустить: миски собирать грязные и опять их на кухню стаскивать. И тому порцию.

So on top of all this, they had another fellow who had to wander around the site and pick up dirty bowls and take them back to the kitchen.

И тому порцию.

Both these got their cut too.

Сам повар только вот что делает:

All the cook did was put groats and salt in the caldron, and if there was any fat he split it between the caldron and himself. (

крупу да соль в котёл засыпает, жиры делит — в котёл и себе (хороший жир до работяг не доходит, плохой жир — весь в котле.

(The good fat never got as far as the prisoners. Only the bad stuff went in the caldron.

Так зэки больше любят, чтоб со склада отпускали жиры плохие).

So what did they care if the fat the stores handed out was no good!)

Ещё — помешивает кашу, как доспевает.

Then his only job was to stir the mush when it was nearly ready.

А санинструктор и этого не делает:

The sanitary inspector didn’t even do that much.

сидит — смотрит.

He just sat and watched.

Дошла каша — сейчас санинструктору: ешь от пуза. И сам — от пуза.

When the mush was ready, the cook gave him some right away and he could eat all he wanted.

Тут дежурный бригадир приходит, меняются они ежедЈн — пробу снимать, проверять будто, можно ли такой кашей работяг кормить.

And so could the cook. Then one of the gang bosses— they took turns, a — different one every day — came to taste it and see if it was good enough for the men to eat.

Бригадиру дежурному — двойную порцию.

He got a double portion too.

Тут и гудок.

After all this, the whistle went off.

Тут приходят бригады в черед и выдаёт повар в окошко миски, а в мисках тех дно покрыто кашицей, и сколько там твоей крупы — не спросишь и не взвесишь, только сто тебе редек в рот, если рот откроешь.

Now the other gang bosses came and the cook handed them their bowls through a kind of hatch in the wall. The bowls had this watery mush in them. And you didn't ask how much of the ration they'd really put in it. You'd get hell if you opened your mouth.

Свистит над голой степью ветер — летом суховейный, зимой морозный.

The wind was whistling over the plain. It was hot and dry in summer and freezing cold in winter.

Отроду в степи той ничего не росло, а меж проволоками четырьмя — и подавно.

Nothing would ever grow on that plain, even without the barbed wire.

Хлеб растёт в хлеборезке одной, овёс колосится — на продскладе.

The only grain they knew about grew in the place where they handed out the bread ration, and oats ripened only in the camp stores.

И хоть спину тут в работе переломи, хоть животом ляжь — из земли еды не выколотишь, больше, чем начальничек тебе выпишет, не получишь.

And you could kill yourself with work here or you could lay down and die, but you'd never beat any more food out of this earth than what the Commandant handed over.

А и того не получишь за поварами, да за шестёрками, да за придурками.

And you didn't get that in full either, what with the cooks and all their pals.

И здесь воруют, и в зоне воруют, и ещё раньше на складе воруют.

They stole all the way down the line — out here on the site, in the camp, and in the stores too.

И все те, кто воруют, киркой сами не вкалывают.

And you never saw these thieves doing any hard work.

А ты — вкалывай и бери, что дают. И отходи от окошка.

But it was you who sweated, and you took what they gave you and didn’t hang around the hatch.

Кто кого сможет, тот того и гложет.

It was every man for himself.

Вошли Павло с Шуховым и с Гопчиком в столовую — там прямо один к одному стоят, не видно за спинами ни столов куцых, ни лавок.

Pavlo, Shukhov, and Gopchik went into the mess hall. The men were standing jammed up against each other — so many backs you couldn’t even see the low tables or the benches. Some were eating sitting down, and others on their feet.

Кто сидя ест, а больше стоя. 82-я бригада, какая ямки долбала без угреву полдня, — она-то первые места по гудку и захватила.

Gang 82, who’d been digging holes in the open the whole morning, came in first after the whistle and grabbed all the seats.

Теперь и поевши не уйдёт — уходить ей некуда.

Even if they’d finished eating, they still hung around.

Ругаются на нее другие, а ей что по спине, что по стене — все отрадней, чем на морозе.

Where else could they get a little warmth? The others were swearing at them. But you might just as well swear at a brick wall. What did they care? It was better here than out in the cold.

Пробились Павло и Шухов локтями.

Pavlo and Shukhov pushed their way through.

Хорошо пришли:

They’d come at a good time.

одна бригада получает, да одна всего в очереди, тоже помбригадиры у окошка стоят.

One gang was getting its stuf, another was waiting in line, and the assistant gang bosses were standing by the hatch too.

Остальные, значит, за нами будут.

This meant 104 was next in line.

Миски! —

Bowls!”

повар кричит из окошка, и уж ему суют отсюда, и Шухов тоже собирает и сует — не ради каши лишней, а быстрее чтоб.

the cook shouted through the hatch, and people were shoving them at him from the other side. Shukhov got some bowls too and shoved them through the hatch, not to get anything extra for himself but to speed things up.

Ещё там сейчас за перегородкой шестёрки миски моют — это тоже за кашу.

Some of the cook's pals were washing bowls in the kitchen. And. they weren't doing it for nothing.

Ещё там сейчас за перегородкой шестёрки миски моют — это тоже за кашу.

Some of the cook's pals were washing bowls in the kitchen. And. they weren't doing it for nothing.

Начал получать тот помбригадир, что перед Павлом, — Павло крикнул через головы:

The assistant gang boss in front of Pavlo was getting the stuff for his men, and Pavlo shouted back over people's heads: “Gopchik !"

— Гопчик! — Я! — от двери.

"I'm here," Gopchik answered from the door.

Тонюсенький у него голосочек, как у козлёнка.

He had a squeaky little voice like a young goat.

— Зови бригаду!

“Call the gang!"

Убег.

Gopchik ran off.

Главное, каша сегодня хороша, лучшая каша — овсянка.

The mush they were giving out today wasn't bad. It was the best kind, made of oats.

Не часто она бывает.

It didn't come very often.

Больше идёт магара по два раза в день или мучная затирка.

It was usually magara twice a day, or flour mixed with water.

В овсянке между зёрнами — навар этот сытен, он-то и дорог.

These oats were more filling, and that's what counted.

Сколища Шухов смолоду овса лошадям скормил — никогда не думал, что будет всей душой изнывать по горсточке этого овса!

The amount of oats Shukhov fed to horses when he was a boy, and he never thought he'd long for a handful himself one day!

— Мисок!

“Bowls!

Мисок! —

Bowls!"

кричат из окошка.

they were shouting from the hatch.

Подходит и 104-й очередь.

Gang 104's tum was coming.

Передний помбригадир в свою миску получил двойную "бригадирскую", отвалил от окошка.

The assistant gang boss in front took his special double portion and cleared out.

Тоже за счёт работяг идёт — и тоже никто не перечит.

This came out of their bellies too. And again nobody said a thing.

На каждого бригадира такую дают, а он хоть сам ешь, хоть помощнику отдавай.

Every gang boss had the right to a double portion, and he could eat it himself or give it to his assistant.

Тюрин Павлу отдаёт. Шухову сейчас работа такая:

Tyurin gave his to Pavlo.

вклинился он за столом, двух доходяг согнал, одного работягу по-хорошему попросил, очистил стола кусок мисок на двенадцать, если вплоть их ставить, да на них вторым этажом шесть станут, да ещё сверху две, теперь надо от Павла миски принимать, счёт его повторять и доглядывать, чтоб чужой никто миску со стола не увёл.

Now Shukhov squeezed through to one of the tables, chased away a couple of “goners," asked another prisoner to have a heart and go away, and cleared enough room at the table for twenty bowls. (First he'd put twelve close together, then another six on top of them, and another two on top of those.) Next he had to take the bowls from Pavlo, count them over and make sure nobody swiped one from the table.

И не толкнул бы локтем никто, не опрокинул.

Or knocked one off with his elbow.

А тут же рядом вылезают с лавки, влезают, едят.

And on both sides men were getting up from the bench or sitting down to eat.

Надо глазом границу держать: миску — свою едят? или в нашу залезли?

He had to keep an eye on them to be sure they were eating their own stuff and not what belonged to his gang.

— Две!

"Two!

Четыре!

Four!

Шесть! —

Six!"

считает повар за окошком.

the cook counted on the other side of the hatch.

Он сразу по две в две руки даёт.

He gave out two at a time.

Так ему легче, по одной сбиться можно.

It was easier not to lose count that way.

— Дви, чотыри, шисть, — негромко повторяет Павло туда ему в окошко.

"Two, four, six," Pavlo said after him into the hatch.

И сразу по две миски передаёт Шухову, а Шухов на стол ставит.

And he passed them over to Shukhov two by two, and Shukhov put them on the table.

Шухов вслух ничего не повторяет, а считает острей их.

Shukhov didn't count out loud, but he kept a closer check than anybody.

— Восемь, десять.

"Eight, ten."

Что это Гопчик бригаду не ведёт?

Why wasn't Gopchik there with the gang yet?

— Двенадцать, четырнадцать,.. — идёт счёт.

"Twelve, fourteen."

Да мисок не достало на кухне.

Then they ran out of bowls in the kitchen.

Мимо головы и плеча Павла видно Шухову: две руки повара поставили две миски в окошечке и, держась за них, остановились, как бы в раздумье.

Over Pavlo's head and shoulders, Shukhov could see the cook put two bowls down on the ledge and stop with his hands still on them, like he was thinking about something.

Должно, он повернулся и посудомоев ругает.

He must have turned around to bawl out the dishwashers.

А тут ему в окошечко ещё стопку мисок опорожнённых суют.

Just then a pile of empty bowls was shoved at him through the hatch.

Он с тех нижних мисок руки стронул, стопку порожних назад передаёт.

He let go of the two bowls and passed the empty ones back.

Шухов покинул всю гору мисок своих за столом, ногой через скамью перемахнул, обе миски потянул и, вроде не для повара, а для Павла, повторил не очень громко:

Shukhov took his eyes off the pile of bowls he had on the table, turned around and threw one leg over the bench, grabbed both the bowls and said, "Fourteen,” but not. loud. This was meant for Pavlo and not for the cook.

— Четырнадцать. — Стой!

"Hey!

Куда потянул? —

Where’re you going with those?"

заорал повар.

the cook yelled.

— Наш, наш, — подтвердил Павло.

"They’re ours! They’re ours!" Pavlo shouted back.

— Ваш-то, ваш, да счета не сбивай!

"They may be yours, but don’t make me lose count!"

— Четырна'йцать, — пожал плечами Павло.

"Well, it was fourteen," Pavlo said, and shrugged his shoulder.

Он-то бы сам не стал миски косить, ему, как помбригадиру, авторитет надо держать, ну, а тут повторил за Шуховым, на него же и свалить можно.

He wouldn't have gone in for this kind of thing on his own because he had his position to think of. But he went along with Shukhov, and he could always get out of it by saying it wasn’t his fault.

— Я "четырнадцать" уже говорил! — разоряется повар.

"I already said fourteen," the cook yelled like crazy.

— Ну что ж, что говорил! а сам не дал, руками задержал! —

"Sure you did, but you didn't give them out, you had your hands on them!"

шумнул Шухов. —

Shukhov shouted. "

Иди считай, не веришь?

"Come over here and count 'em if you don't believe me.

Вот они, на столе все!

They're all over here on the table!"

Шухов кричал повару, но уже заметил двух эстонцев, пробивавшихся к нему, и две миски с ходу им сунул.

While he was shouting like this at the cook, Shukhov saw the two Estonians coming through the crowd and he slipped the two extra bowls to them.

И ещё он успел вернуться к столу, и ещё успел сочнуть, что все на месте, соседи спереть ничего не управились, а свободно могли.

Then he turned back to the table again and counted up to see if al the bowls were still there. But his neighbors had been slow, they hadn't pinched anything, though they easily could have.

В окошке вполноту показалась красная рожа повара.

The cook stuck his ugly red puss through the hatch.

— Где миски? —

"Where are they?”

строго спросил он.

He was getting nasty.

— На, пожалуйста! —

".Take a look. You’re welcome!”

кричал Шухов. —

Shukhov shouted. "

Отодвинься ты, друг ситный, не засть! —

"Get out of the way! Don’t block his view!"

толкнул он кого-то. —

He gave somebody a shove. "

Вот две! —

"Here’s two!”

он две миски второго этажа поднял повыше. —

He held up the two bowls from the top. "

И вон три ряда по четыре, аккурат, считай.

"And here's the other twelve by rows of four. Count em!"

— А бригада не пришла? —

"Where’s your gang?"

недоверчиво смотрел повар в том маленьком просторе, который давало ему окошко, для того и узкое, чтоб к нему из столовой не подглядывали, сколько там в котле осталось.

The cook took a sharp look at him through the little space in the hatch. The reason it was narrow was to stop anybody from looking in to see how much was left in the caldron.

— Ни, нэма ще бригады, — покачал головой Павло.

"They’re not here yet,” Pavlo said and shook his head.

— Так какого ж вы хрена миски занимаете, когда бригады нет? —

"What the fucking hell do you mean taking bowls before your gang comes?”

рассвирепел повар.

He was mad.

— Вон, вон бригада! — закричал Шухов.

"Here they are now,” Shukhov shouted.

И все услышали окрики кавторанга в дверях, как с капитанского мостика:

They could all hear the Captain yelling in the doorway like he was still on the bridge of his ship: "

— Чего столпились?

"What’s everybody hanging around for?

Поели — и выходи!

You’ve had your meal, so get out!

Дай другим!

Give somebody else a chance!"

Повар пробуркотел ещё, выпрямился, и опять в окошке появились его руки.

The cook grumbled something, straightened up, and now all you could see was his hands in the hatch again.

— Шестнадцать, восемнадцать...

"Sixteen, eighteen."

И, последнюю налив, двойную:

Then he ladled out the last one, a double helping. "

— Двадцать три.

"Twenty-three.

ВсЈ!

That’s it!

Следующая!

Next!”

Стали пробиваться бригадники, и Павло протягивал им миски, кому через головы сидящих, на второй стол.

The other fellows in the gang pushed through and Pavlo handed their bowls to them. Some went over to another table, and he had to pass the bowls over people's heads.

На скамейке на каждой летом село бы человек по пять, но как сейчас все были одеты толсто — еле по четыре умещалось, и то ложками им двигать было несправно.

In summer they sat five men to a bench. But now, in winter, their clothes were so bulky they barely managed four. Even so, they didn’t have much elbow room for their spoons.

Рассчитывая, что из закошенных двух порций уж хоть одна-то будет его, Шухов быстро принялся за свою кровную.

Figuring he had a claim on one of the bowls he’d finagled, Shukhov started eating his own portion fast.

Для того он колено правое подтянул к животу, из-под валеного голенища вытянул ложку "Усть-Ижма, 1944", шапку снял, поджал под левую мышку, а ложкою обтронул кашу с краев.

He lifted his right leg, pulled the spoon marked “Ust-Izhma, 1944" from the top of his boot, took off his cap, tucked it under his left arm, and stirred his mush.

Вот эту минуту надо было сейчас всю собрать на еду и, каши той тонкий пласт со дна снимая, аккуратно в рот класть и во рту языком переминать.

Now he had to give all his time to eating. He had to scrape the stuff out from the bottom, put it carefully in his mouth, and roll it around with his tongue.

Но приходилось поспешить, чтобы Павло увидел, что он уже кончил, и предложил бы ему вторую кашу.

But he must hurry so Pavlo would see he’d finished and give him a second bowl.

А тут ещё Фетюков, который пришёл с эстонцами вместе, всЈ подметил, как две каши закосили, стал прямо против Павла и ел стоя, поглядывая на четыре оставшихся неразобранных бригадных порции.

And now Fetyukov, who’d come in with the Estonians and seen the business with the two extra bowls, stood right across from Pavlo and ate standing up.

Он хотел тем показать Павлу, что ему тоже надо бы дать если не порцию, то хоть полпорции.

He kept looking over at them. He was trying to make Pavlo see he ought to get at least half a helping more, if not a full one.

Смуглый молодой Павло, однако, спокойно ел свою двойную, и по его лицу никак было не знать, видит ли он, кто тут рядом, и помнит ли, что две порции лишних.

But Pavlo — he was a young, dark fellow — just went on eating, and you couldn't tell from his face if he could see the people next to him or not, and if he remembered about the two extra bowls.

Шухов доел кашу.

Shukhov finished the first bowl.

Оттого, что он желудок свой раззявил сразу на две — от одной ему не стало сытно, как становилось всегда от овсянки.

Maybe it was because he’d set his mind on two helpings, but this first one just didn't fill him the way oatmeal always did.

Шухов полез во внутренний карман, из тряпицы беленькой достал свой незамерзлый полукруглый кусочек верхней корочки, ею стал бережно вытирать все остатки овсяной размазни со дна и разложистых боковин миски. Насобирав, он слизывал кашу с корочки языком и ещё собирал корочкою с эстолько.

He reached into his inside pocket, took the round piece of crust out of the white cloth, and started mopping up all the bits of oatmeal still sticking to the bottom and sides of the bowl.

Наконец миска была чиста, как вымыта, разве чуть замутнена.

When he'd gotten enough of it together, he licked it all off and then started over again. When he was through, the bowl was clean like it had been washed, except it wasn't so shiny.

Он через плечо отдал миску сборщику и продолжал минуту сидеть со снятой шапкой.

He handed the bowl over his shoulder to one of the dishwashers and went on sitting there for a minute with his cap still off.

Хоть закосил миски Шухов, а хозяин им — помбригадир.

Though it was Shukhov who'd finagled the bowls, it was Pavlo who doled them out.

Павло потомил ещё немного, пока тоже кончил свою миску, но не вылизывал, а только ложку облизал, спрятал, перекрестился.

Pavlo kept him dangling a little longer, till he'd finished eating. Pavlo didn't lick his bowl, only the spoon. Then he put it away and crossed himself.

И тогда тронул слегка — передвинуть было тесно — две миски из четырёх, как бы тем отдавая их Шухову.

Then he touched the two extra bowls — there were so many others on the table, he couldn't shove them across — sort of telling Shukhov they were his.

— Иван Денисович.

"Ivan Denisovich, take one for yourself.

Одну соби визьми'ть, а одну Цезарю отдасьтэ.

And take the other over to Caesar."

Шухов помнил, что одну миску надо Цезарю нести в контору (Цезарь сам никогда не унижался ходить в столовую ни здесь, ни в лагере), — помнил, но когда Павло коснулся сразу двух мисок, сердце Шухова обмерло:

Shukhov remembered they had to take one bowl to Caesar in the office. (Caesar thought it was beneath him to go to the mess hall, either here or in the camp.) He hadn't forgotten that, but when Pavlo touched the two bowls his heart missed a beat.

не обе ли лишние ему отдавал Павло?

Maybe Pavlo was going to let him have both.

И сейчас же опять пошло сердце своим ходом.

But now he came down to earth again.

И сейчас же он наклонился над своей законной добычей и стал есть рассудительно, не чувствуя, как толкали его в спину новые бригады.

So he bent down over this windfall that was now his by right and took his time over it, and he didn’t even feel it when fellows from the new gang coming in pushed him.

Он досадовал только, не отдали бы вторую кашу Фетюкову.

The only thing that worried him was that Fetyukov might get an extra helping.

Шакалить Фетюков всегда мастак, а закосить бы смелости не хватило.

You couldn’t beat Fetyukov when it came to scrounging, though he didn’t have the guts to pinch anything.

....А вблизи от них сидел за столом кавторанг Буйновский.

The Captain was sitting near them.

Он давно уже кончил свою кашу и не знал, что в бригаде есть лишние, и не оглядывался, сколько их там осталось у помбригадира.

He’d finished his mush some time ago and didn’t know the gang had gotten any extras. And he didn’t keep looking around to see what Pavlo still had there.

Он просто разомлел, разогрелся, не имел сил встать и идти на мороз или в холодную, необогревающую обогревалку.

He was feeling nice and warm here and didn’t have the strength to get up and go out again in the freezing cold or back to that power plant where there was no warmth at all.

Он так же занимал сейчас незаконное место здесь и мешал новоприбывающим бригадам, как те, кого пять минут назад он изгонял своим металлическим голосом. Он недавно был в лагере, недавно на общих работах.

And now he was taking up space somebody else could use from the new gang coming in — just like the people he’d tried to chase out only five minutes ago when he shouted at them.

Такие минуты, как сейчас, были (он не знал этого) особо важными для него минутами, превращавшими его из властного звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зэка, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отверстанные ему двадцать пять лет тюрьмы.

He hadn’t been in the camp very long. It was moments like this (though he didn’t know it) that were very important for him. This was the sort of thing that was changing him from a bossy, loudmouth naval officer into a slow-moving and cagey prisoner. He’d have to be like this if he wanted to get through his twenty-five years in camp.

....На него уже кричали и в спину толкали, чтоб он освобождал место.

People were already shouting at him and shoving him in the back to get him to leave his place.

Павло сказал:

Pavlo said: "

— Капитан!

"Captain!

А, капитан?

Hey, Captain!"

Буйновский вздрогнул, как просыпаясь, и оглянулся.

The Captain started, like out of his sleep, and turned around.

Павло протянул ему кашу, не спрашивая, хочет ли он.

Pavlo handed him the mush without asking if he wanted it or not.

Брови Буйновского поднялись, глаза его смотрели на кашу, как на чудо невиданное.

The Captain's eyebrows went up, and he looked at the stuff as if he'd never seen anything like it in all his life.

— Берить, берить, — успокоил его Павло и, забрав последнюю кашу для бригадира, ушёл.

"Take it, take it," Pavlo said to set his mind at rest. He grabbed the last bowl of mush for the gang boss and went out.

....Виноватая улыбка раздвинула истресканные губы капитана, ходившего и вокруг Европы, и Великим северным путём.

The Captain had a kind of shamefaced smile on his chapped lips. (He'd sailed ships all around Europe and the Arctic.)

И он наклонился, счастливый, над неполным черпаком жидкой овсяной каши, безжирной вовсе, — над овсом и водой.

He bent down over the half bowl of thin oatmeal mush and he was happy. There was no fat in it — just water and oats.

....Фетюков злобно посмотрел на Шухова, на капитана и отошёл.

Fetyukov gave Shukhov and the Captain a nasty look and went off.

А по Шухову правильно, что капитану отдали.

But to Shukhov's way of thinking, it was only right to give it to the Captain.

Придёт пора, и капитан жить научится, а пока не умеет.

The time would come when he'd learn the ropes, but as it was he didn't know his way around yet.

Ещё Шухов слабую надежду имел — не отдаст ли ему и Цезарь своей каши?

Shukhov had a faint hope that Caesar might give the Captain his mush too.

Но не должен бы отдать, потому что посылки не получал уже две недели.

But then why should he, seeing he hadn't had a package for two weeks now?

После второй каши так же вылизав донце и развал миски корочкой хлеба и так же слизывая с корочки каждый раз, Шухов напоследок съел и саму корочку.

After he finished his second helping he cleaned the bottom and sides of the. bowl with his crust of bread, licking it all the time. Then he ate the crust as well.

После чего взял охолоделую кашу Цезаря и пошёл.

After he was all through, he took Caban's cold mush and went off.

— В контору! — оттолкнул он шестёрку на дверях, не пропускавшего с миской.

"Going to the office," he said to the trusty at the door, who wasn’t supposed to let people through with bowls, and pushed past him.

Контора была — рубленая изба близ вахты.

The office was a wooden shack next to the guardroom.

Дым, как утром, и посейчас все валил из ее трубы.

Smoke was still belching out of the chimney, just like in the morning.

Топил ее дневальный, он же и посыльный, повременку ему выписывают.

The stove was kept going by an orderly who also worked as a messenger and was given a piece rate for this.

А щепок да палочья для конторы не жалеют.

The office never ran out of firewood.

Заскрипел Шухов дверью тамбура, ещё потом одной дверью, обитой паклею, и, вваливая клубы морозного пара, вошёл внутрь и быстренько притянул за собой дверь (спеша, чтоб не крикнули на него: "

The outside door and then the inside door (it was padded with rope) creaked when Shukhov opened them. He slipped in and brought a billowing cloud of steam with him, and pulled the door to fast (so they wouldn't yell at him "Shut the door, you bastard!").

"Эй, ты, вахлак, дверь закрывай!"). Жара ему показалась в конторе, ровно в бане.

It was real hot inside — like a steam bath, he thought.

Через окна с обтаявшим льдом солнышко играло уже не зло, как там, на верху ТЭЦ, а весело.

The sun looked playful through the melting ice on the windowpanes — it wasn’t angry like on top of the power plant.

И расходился в луче широкий дым от трубки Цезаря, как ладан в церкви.

And smoke from Caesar’s pipe was curling through the sunbeams like incense in a church.

А печка вся красно насквозь светилась, так раскалили, идолы.

The stove was glowing red-hot — they’d stoked it up so much, the bastards.

И трубы докрасна.

And the flues were red-hot too.

В таком тепле только присядь на миг — и заснёшь тут же. Комнат в конторе две.

Just sit down for a minute in that heat and you’d go to sleep right away.

Второй, прорабской, дверь недоприкрыта, и оттуда голос прораба гремит:

There were two rooms in the office. The second one, the work-supervisor’s, had the door slightly ajar. You could hear him shouting in there:

— Мы имеем перерасход по фонду заработной платы и перерасход по стройматериалам.

"We’re overspending on wages and we’re overspending on building materials.

Ценнейшие доски, не говорю уже о сборных щитах, у вас заключенные на дрова рубят и в обогревалках сжигают, а вы не видите ничего.

The prisoners are chopping up expensive boards and prefab wal and burning them in their shelters. But you don’t see a thing.

А цемент около склада на днях заключенные разгружали на сильном ветру и ещё носилками носили до десяти метров, так вся площадка вокруг склада в цементе по щиколотку, и рабочие ушли не чёрные, а серые.

And the other day they were unloading cement at the depot in a high wind and carting it a few yards in hods. So we were ankle-deep in cement all over the area around the depot, and they went away covered in the stuff.

Сколько потерь?!

All this waste!”

Совещание, значит, у прораба.

From the sound of things the supervisor was having a conference.

Должно, с десятниками.

Must have been with the foremen.

У входа в углу сидит дневальный на табуретке, разомлел.

An orderly was snoozing on a bench in a comer by the door.

Дальше Шкуропатенко, Б-219, жердь кривая, бельмом уставился в окошко, доглядает и сейчас, не прут ли его дома сборные.

Next to him was B-219, Shkuropatenko. He was like a bent beanpole. He was staring through the window and watching so nobody pinched his precious prefabs.

Толь-то проахал, дядя.

He’d been caught napping over the roofing-felt, the sucker!

Бухгалтера два, тоже зэки, хлеб поджаривают на печке.

There were two bookkeepers — they were prisoners too — toasting bread on the stove.

Чтоб не горел — сеточку такую подстроили из проволоки.

They’d rigged up a wire frame so it wouldn’t burn.

Цезарь трубку курит, у стола своего развалясь.

Caesar was lolling in his chair at a table and smoking his pipe.

К Шухову он спиной, не видит.

He had his back to Shukhov and couldn't see him.

А против него сидит Х-123, двадцатилетник, каторжанин по приговору, жилистый старик.

K-123 was sitting across from him. He was a scrawny old man who’d done twenty years.

Кашу ест.

He was eating mush.

— Нет, батенька, — мягко этак, попуская, говорит Цезарь, — объективность требует признать, что Эйзенштейн гениален. "

"You're wrong, pal,” Caesar was saying, and he was trying not to be too hard on him. “One must say in all objectivity that Eisenstein is a genius.

"Иоанн Грозный" — разве это не гениально?

Now isn't Ivan the Terrible a work of genius?

Пляска опричников с личиной!

The oprichniki dancing in masks!

Сцена в соборе!

The scene in the cathedral!”

— Кривлянье! —

"All show-off!"

ложку перед ртом задержа, сердится Х-123. — Так много искусства, что уже и не искусство.

K-123 snapped. He was holding his spoon in front of his mouth. "Too much art is no art at all.

Перец и мак вместо хлеба насущного!

Like candy instead of bread!

И потом же гнуснейшая политическая идея — оправдание единоличной тирании.

And the politics of it is utterly vile — vindication of a one- man tyranny.

Глумление над памятью трёх поколений русской интеллигенции! (

An insult to the memory of three generations of Russian intellectuals!" (

(Кашу ест ротом бесчувственным, она ему не впрок.)

(He ate his mush, but there was no taste in his mouth. It was wasted on him.)

— Но какую трактовку пропустили бы иначе?...

“But what other treatment of the subject would have been let through... ?"

— Ах, пропустили бы?!

"Ha! Let through, you say?

Так не говорите, что гений!

Then don’t call him a genius!

Скажите, что подхалим, заказ собачий выполнял.

Cal him a toady, say he carried out orders like a dog.

Гении не подгоняют трактовку под вкус тиранов!

A genius doesn’t adapt his treatment to the taste of tyrants!"

— Гм, гм, — откашлялся Шухов, стесняясь прервать образованный разговор.

“Hm, hm !" Shukhov cleared his throat. He was afraid to butt in on this learned conversation.

Ну, и тоже стоять ему тут было ни к чему.

But he couldn't just go on standing there.

Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху, — и за своё:

Caesar looked around and stretched out his hand for the mush, as if it had just come to him out of thin air. He didn’t even look at Shukhov and went back to his talk.

— Но слушайте, искусство — это не что, а как.

"But listen! It’s. not what but how that matters in art."

Подхватился Х-123 и ребром ладони по столу, по столу:

K-123 jumped up and banged his fist on the table.

— Нет уж, к чертовой матери ваше "как", если оно добрых чувств во мне не пробудит!

"No! Your how can go to hell if it doesn’t raise the right feelings in me!"

Постоял Шухов ровно сколько прилично было постоять, отдав кашу.

Anter he’d handed over the mush, Shukhov went on standing there for just as long as was decent.

Он ждал, не угостит ли его Цезарь покурить.

He thought Caesar might give him a little tobacco.

Но Цезарь совсем об нем не помнил, что он тут, за спиной.

But Caesar’d clean forgot he was standing there behind him.

И Шухов, поворотясь, ушёл тихо.

So Shukhov turned and walked out quietly.

Ничего, не шибко холодно на улице.

It wasn't bad outside. Not too cold.

Кладка сегодня как ни то пойдёт.

They'd do all right with the bricklaying today.

Шел Шухов тропою и увидел на снегу кусок стальной ножовки, полотна поломанного кусок.

Shukhov walked along a path. He saw a chunk of metal in the snow. It had broken off a steel plate.

Хоть ни для какой надобности ему такой кусок не определялся, однако нужды своей вперёд не знаешь.

He could think of no particular use for it, but you never know when something might come in handy.

Подобрал, сунул в карман брюк.

He picked it up and put it in the knee pocket of his pants.

Спрятать ее на ТЭЦ.

He'd hide it in the power plant.

Запасливый лучше богатого.

It's better to be thrifty than wealthy.

На ТЭЦ придя, прежде всего он достал спрятанный мастерок и засунул его за свою верёвочную опоясочку.

When he got to the power plant, he first took his trowel from its hiding place and stuck it behind his rope belt.

Потом уж нырнул в растворную.

Then he ducked into the shed where they made the mortar.

Там после солнца совсем темно ему показалось и не теплей, чем на улице.

It seemed dark here, coming out of the sun, and no warmer than outside.

Сыроватей как-то.

And it felt damper somehow.

Сгрудились все около круглой печурки, поставленной Шуховым, и около той, где песок греется, пуская из себя парок.

The men were huddled around two stoves — the one Shukhov had set up here and the other one where the sand, steaming a little, was being heated.

Кому места не хватило — сидят на ребре ящика растворного.

Those who didn't have a place were sitting on the edge of the trough where the mortar was mixed.

Бригадир у самой печки сидит, кашу доедает.

The gang boss was sitting right by the stove eating his mush.

На печке ему Павло кашу разогрел.

Pavlo'd warmed it up for him.

Шу-шу — среди ребят.

The men were whispering among themselves.

Повеселели ребята.

They were a little more cheerful.

И Иван Денисычу тоже тихо говорят:

They told Ivan Denisovich that the boss.

бригадир процентовку хорошо закрыл.

had managed to wangle better rates for them.

Весёлый пришёл.

He'd come back from the office in a good mood.

Уж где он там работу нашёл, какую — это его, бригадирова, ума дело.

What sort of work he’d dreamed up for them was his business.

Сегодня вот за полдня что сделали?

What had they done in the mooting?

Ничего.

Nothing.

Установку печки не оплатят, и обогревалку не оплатят:

They had nothing coming to them for the stove and the shelter.

это для себя делали, не для производства.

This was for them and didn’t count as output.

А в наряде что-то писать надо.

But something had to go down on the work sheet.

Может, ещё Цезарь бригадиру что в нарядах подмучает — уважителен к нему бригадир, зря бы не стал.

Maybe Caesar would monkey with the cards for them too. The boss was respectful to him and there must be a reason for it.

"Хорошо закрыл" — значит, теперь пять дней пайки хорошие будут.

Tyurin got "better rates," which meant they’d have good bread rations for five days.

Пять, положим, не пять, а четыре только:

Well, maybe four.

из пяти дней один захалтыривает начальство, катит на гарантийке весь лагерь вровень, и лучших и худших.

The higher-ups always cheat on one day out of five. On the "guaranteed" day off they put everybody on an equal footing, both good and bad.

Вроде не обидно никому, всем ведь поровну, а экономят на нашем брюхе.

Just- so-nobody-gets-upset sort of thing, and share and share alike. They saved something on this and it came out of the men's bellies.

Ладно, зэка желудок все перетерпливает:

So what? A prisoner's belly can stand anything.

сегодня как-нибудь, а завтра наедимся.

Get by somehow today and eat tomorrow.

С этой мечтой и спать ложится лагерь в день гарантийки.

That's what they all dream when they lie down to sleep on the day off.

А разобраться — пять дней работаем, а четыре дня едим.

But come to think of it, they ate four days for every five they worked.

Не шумит бригада.

The gang was quiet.

У кого есть — покуривают втихомолку.

The guys with tobacco were smoking on the sly.

Сгрудились во теми — и на огонь смотрят.

They were huddling in the darkness and looking at the. fire.

Как семья большая.

Line one big family.

Она и есть семья, бригада.

It was a family, your gang.

Слушают, как бригадир у печки двум-трем рассказывает.

They were listening to the boss tell a story to a couple of the guys near the stove.

Он слов зря никогда не роняет, уж если рассказывать пустился — значит, в доброй душе.

He never wasted his breath on talk, and if he got going with a story it meant he was in a good mood.

Тоже он в шапке есть не научился, Андрей Прокофьич.

And he’d never learned to eat with his cap on, the boss.

Без шапки голова его уже старая.

He looked old without it.

Стрижена коротко, как у всех, а и в печном огне видать, сколь седины меж его сероватых волос рассеяно.

His head was shaved, like everybody else's, and by the light of the stove you could see the stubble was all gray.

—....Я и перед командиром батальона дрожал, а тут комполка! "

"I was scared enough in front of the Major," he was saying, "but now I was up in front of the Colonel. ‘

"Красноармеец Тюрин по вашему распоряжению..."

‘Private of the Red Army Tyurin reporting,’ I say.

Из-под бровей диких уставился: "

He stared at me and his eyebrows were fierce. '

"А зовут как, а по отчеству?"

'What’s your first name and your father’s first name?’

Говорю. "

he asks.

"Год рождения?" Говорю.

So I tell him. '

Мне тогда, в тридцатом году, что ж, двадцать два годика было, телёнок. "

'And your date of birth?' I tell him that too. I was twenty-two then, in 1930, just a kid. '

"Ну, как служишь, Тюрин?" — "

'Well, how are you serving, Tyurin?' '

"Служу трудовому народу!"

'I serve the working people!’

Как вскипятится, да двумя руками по столу — хлоп! "

He blew up and banged both his fists on the table: '

"Служишь ты трудовому народу, да кто ты сам, подлец?!"

'You serve the working people, but what are you, you bastard?’

Та'к меня варом внутри!... Но креплюсь: "

I boiled up inside, but I held myself in: '

"Стрелок-пулемётчик, первый номер.

'Machine-gunner first class.

Отличник боевой и полити..." — "

Top marks in military and political...' I say. '

"Ка-кой первый номер, гад?

'What do you mean, first class, you swine?

Отец твой кулак!

Your father’s a kulak!

Вот, из Каменя бумажка пришла!

Here are the papers from Kamen!

Отец твой кулак, а ты скрылся, второй год тебя ищут!"

Your father's a kulak and you ran away. They’ve been hunting you for two years now !’

Побледнел я, молчу.

I got pale all over and said nothing.

Год писем домой не писал, чтоб следа не нашли.

I didn’t write home for a year so they wouldn't get on my track.

И живы ли там, ничего не знал, ни дома про меня. "

I didn’t know whether my folks were still alive and they knew nothing about me. '

"Какая ж у тебя совесть, — орёт, четыре шпалы трясутся, — обманывать рабоче-крестьянскую власть?"

'You've got no conscience,' he bawls, 'deceiving the Workers' and Peasants' Government!' and his four shoulder straps were shaking.

Я думал, бить будет.

I thought he was going to beat me up.

Нет, не стал. Подписал приказ — шесть часов и за ворота выгнать...

But he didn't. He signed an order for me to be kicked out in six hours...

А на дворе — ноябрь.

It was November.

Обмундирование зимнее содрали, выдали летнее, б/у, третьего срока носки, шинельку кургузую.

They stripped off my winter uniform and gave me a worn-out summer one with an overcoat that was too short.

Я раз...бай был, не знал, что могу не сдать, послать их...

I was all fucked up and didn't know I could have kept the other uniform and told them to go to hell....

"Уволен из рядов... как сын кулака".

'Dismissed from the ranks as the son of a kulak.'

Только на работу с той справкой.

Some chance of getting a job with that!

Добираться мне поездом четверо суток — литеры железнодорожной не выписали, довольствия не выдали ни на день единый.

It was a four days' train ride home and they didn't give me a ticket. They didn't give me any food either.

Накормили обедом последний раз и выпихнули из военного городка.

They just gave me my last meal in the barracks and kicked me out.

....Между прочим, в тридцать восьмом на Котласской пересылке встретил я своего бывшего комвзвода, тоже ему десятку сунули.

"By the way, in thirty-eight I met my old sergeant in the Kotlas transit camp. He'd gotten ten years too.

Так узнал от него: и тот комполка и комиссар — оба'я расстреляны в тридцать седьмом.

Well, I got to know from him that this Colonel and his commissar were both shot in thirtyseven.

Там уж были они пролетарии или кулаки. Имели совесть или не имели...

It didn't make much difference then whether they were proletarians or kulaks, whether they had a conscience or not...

Перекрестился я и говорю: "

I crossed myself and said: '

"Все ж ты есть, Создатель, на небе.

'There's a God in heaven after all.

Долго терпишь да больно бьёшь".

He's long-suffering, but when he hits you, it hurts.'"

После двух мисок каши закурить хотелось Шухову горше смерти.

After the two bowls of mush, Shukhov wanted a smoke real bad.

И, располагая купить у латыша из седьмого барака два стакана самосада и тогда рассчитаться, Шухов тихо сказал эстонцу-рыбаку:

And figuring he could buy a couple of mugs of tobacco from the Latvian in Barracks 7 and pay back the loan later, he said quietly to the Estonian fisherman:

— Слышь, Эйно, на одну закрутку займи мне до завтра.

"Listen, Eino, lend me a little till tomorrow — just enough for one cigarette.

Ведь я не обману.

You know I won't gyp you."

Эйно посмотрел Шухову в глаза прямо, потом не спеша так же перевёл на брата названого.

Eino looked Shukhov straight in the eyes and then looked at his bosom pal.

Все у них пополам, ни табачинки один не потратит. Чего-то промычали друг другу, и достал Эйно кисет, расписанный розовым шнуром.

They always shared and shared alike and wouldn't use a single shred of tobacco without the other knowing.

Из кисета того вынул щепоть табаку фабричной резки, положил на ладонь Шухову, примерился и ещё несколько ленточек добавил.

They said something to each other under their breath and Eino got out his pouch stitched with pink cord. He took some tobacco and put it in Shukhov's hand.

Как раз на одну завёртку, не больше.

Then he had another look and threw in a few more strands — just enough to make a cigarette but no more.

А газетка у Шухова есть.

Shukhov had some newspaper.

Оторвал, скрутил, поднял уголёк, скатившийся меж ног бригадира, — и потянул! и потянул!

He tore a piece off, rolled a cigarette, and lit it with a cinder that had fallen between the boss's feet.

И кружь такая пошла по телу всему, и даже как будто хмель в ноги и в голову.

And then he dragged and dragged on it, over and over again! He had a giddy feeling all over his body, like it was going to his feet as well as his head.

Только закурил, а уж через всю растворную на него глаза зеленые вспыхнули:

The minute he started to smoke, he saw a pair of green eyes flashing at him from the other end of the shed.

Фетюков.

It was Fetyukov.

Можно б и смиловаться, дать ему, шакалу, да уж он сегодня подстреливал, Шухов видел.

He might have taken pity on that scavenger, but he'd been cadging already today. Shukhov had seen him at it.

А лучше Сеньке Клевшину оставить.

Better leave the butt for Senka Klevshin.

Он и не слышит, чего там бригадир рассказывает, сидит, горюня, перед огнём, набок голову склоня.

He couldn't hear the boss's story, poor devil, and was just sitting there in front of the stove with his head on one side.

Бригадира лицо рябое освещено из печи.

The boss’s face — it was all pockmarked — was lit up by the fire.

Рассказывает без жалости, как не об себе: — Барахольце, какое было, загнал скупщику за четверть цены.

He told his story without pity, like it wasn't about himself:

Купил из-под полы две буханки хлеба, уж карточки тогда были.

"I sold the junk I had for a quarter of its worth to a dealer and bought two loaves of bread on the black market. They'd brought in ration cards by then.

Думал товарными добираться, но и против того законы суровые вышли: стрелять на товарных поездах...

I thought I'd get home by riding freights, but they'd just put out some tough laws against that.

А билетов, кто помнит, и за деньги не купить было, не то что без денег. Все привокзальные площади мужицкими тулупами выстланы. Там же с голоду и подыхали, не уехав.

And you couldn't get tickets then, remember, even with money, never mind without it.

Билеты известно кому выдавали — ГПУ, армии, командировочным.

They only gave ’em out for vouchers or for travel orders.

На перрон тоже не было ходу: в дверях милиция, с обех сторон станции охранники по путям бродят.

You couldn't even get into the station — they had militiamen at the gates and guards on both sides of the tracks.

Солнце холодное клонится, подстывают лужи — где ночевать?...

The sun was going down and the puddles were freezing over. Where could I spend the night?

Осилил я каменную гладкую стенку, перемахнул с буханками — и в перронную уборную.

I climbed a brick wall, jumped over with my two loaves of bread, and got into the station latrine.

Там постоял — никто не гонится.

I hid out there for a while, but there was no one after me.

Выхожу как пассажир, солдатик.

Then I came out, just like I was a passenger, a soldier in uniform.

А на путе' стоит как раз Владивосток — Москва.

The Vladivostok-Moscow was standing right there on the track.

За кипятком — свалка, друг друга котелками по головам.

There was a great scramble for getting boiling water and people were hitting each other on the head with their kettles.

Кружится девушка в синей кофточке с двухлитровым чайником, а подступить к кипятильнику боится. Ноги у нее крохотулечные, обшпарят или отдавят. "

There was a girl in a blue dress with a large teakettle, but she was too scared to try and get some water — afraid she’d get her tiny little feet scalded or crushed. ‘

"На, говорю, буханки мои, сейчас тебе кипятку!"

‘Here, hold these,’ I said and gave her my loaves. ‘I’ll get it for you!' By the time I got it, the train was just ready to go.

Пока налил, а поезд трогает. Она буханки мои дЈржит, плачет, что с ими делать, чайник бросить рада. "

She was standing there with my loaves and crying and didn’t know what to do with them — she wouldn't have minded losing her kettle. ‘

"Беги, кричу, беги, я за тобой!"

‘Run!’ I shouted, ‘Run! I'll come after you!’

Она впереде', я следом.

So she made a dash for the train.

Догнал, одной рукой подсаживаю, — а поезд гону! Я — тоже на подножку.

I caught up with her and pushed her into the coach — the train was already moving — with one arm and then jumped on myself.

Не стал меня кондуктор ни по пальцам бить, ни в грудки спихивать: ехали другие бойцы в вагоне, он меня с ними попутал.

The conductor didn’t try to hit me over the knuckles or push me off — there were other soldiers in the coach and he thought I belonged with them."

Толкнул Шухов Сеньку под бок: на, докури, мол, недобычник.

Shukhov nudged Senka in the ribs for him to take the butt, por devil.

С мундштуком ему своим деревянным и дал, пусть пососёт, нечего тут.

He gave it to him in his wooden holder. Let him have a draw on it, it didn’t matter.

Сенька, он чудак, как артист:

Senka was a real character.

руку одну к сердцу прижал и головой кивает. Ну, да что' с глухого!...

He put his hand on his heart and bowed like an actor on a stage.

Рассказывает бригадир:

The boss went on: "

— Шесть их, девушек, в купе закрытом ехало, ленинградские студентки с практики.

"There were six other girls in the compartment — it was reserved — students from Leningrad they were, going back home from some fieldwork or other.

На столике у них маслице да фуяслице, плащи на крючках покачиваются, чемоданчики в чехолках.

They had bread and butter and all kinds of fancy things on the tables in front of them. Their coats were hung up on hooks and they had covers on their suitcases.

Едут мимо жизни, семафоры зеленые...

They didn't know what real life was — they’d had it easy all the way...

Поговорили, пошутили, чаю вместе выпили.

...We talked and joked and had tea together.

А вы, спрашивают, из какого вагона? Вздохнул я и открылся:

Then they asked me what coach I'd come from.

из такого я, девочки, вагона, что вам жить, а мне умирать...

I sighed and told them the truth. 'Girls,' I said, 'in the coach I come from you can't live....' "

Тихо в растворной.

It was quiet in the shed.

Печка горит.

The stove was blazing.

— Ахали, охали, совещались... Все ж прикрыли меня плащами на третьей полке. Тогда кондуктора с гепеушниками ходили. Не о билете шло — о шкуре.

"After a lot of oh-ing and ah-ing they had a little talk and hid me under their coats on the top bunk.

До Новосибирска дотаили, довезли...

They got me all the way to Novosibirsk like that....

Между прочим, одну из тех девочек я потом на Печоре отблагодарил:

By the way, I met one of those girls later in one of the Pechora camps and did her a favor in return.

она в тридцать пятом в Кировском потоке попала, доходила на общих, я ее в портняжную устроил.

She'd been picked up in thirty-five over the Kirov business and she was just about on her last leg doing 'hard.' I managed to fix her up in one of the workshops."

— Може, раствор робыть? —

"Maybe I should start making the mortar?"

Павло шёпотом бригадира спрашивает.

Pavlo asked the boss in a whisper.

Не слышит бригадир.

But the boss didn't hear him. He went. on with his story:

— Домой я ночью пришёл с огородов.

"I got home late one night and went in through the back garden.

Отца уже угнали, мать с ребятишками этапа ждала. Уж была обо мне телеграмма, и сельсовет искал меня взять.

I went away again the same night and took my kid brother with me.

Трясёмся, свет погасили и на пол сели под стенку, а то активисты по деревне ходили и в окна заглядывали.

I took him down south, to Frunze, where it's warmer. I had no food for him or me.

Тою же ночью я маленького братишку прихватил и повез в тёплые страны, во Фрунзю. Кормить было нечем что его, что себя. Во Фрунзи асфальт варили в котле, и шпана кругом сидела.

They were making tar in a caldron on one of the streets there, and a gang of young thugs was sitting around it.

Я подсел к ним: "Слушай, господа бесштанные! Возьмите моего братишку в обучение, научите его, как жить!" Взяли...

I went and sat down with them and I said, 'Listen here, gentlemen of the gutter, take this kid brother of mine and give him an education.

Жалею, что и сам к блатным не пристал...

Teach him how to live.’ And they did. Sorry I didn't go off with them myself..."

— И никогда больше брата не встречали? —

“And you never saw your brother again?"

кавторанг спросил.

asked the Captain.

Тюрин зевнул.

The boss yawned.

— Не, никогда не встречал. —

"No, I never saw him again."

Ещё зевнул.

And he yawned once more.

Сказал: —

Then he said:

Ну, не горюй, ребята!

“Don’t worry, boys!

Обживёмся и на ТЭЦ.

We’ll make ourselves at home in the power plant.

Кому раствор разводить — начинайте, гудка не ждите.

You boys making the mortar’d better get busy. Don't wait for the whistle."

Вот это оно и есть — бригада.

That's how it was in your gang.

Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал — работать, значит работать.

The higher-ups had a job to get a prisoner to work even in working hours, but your boss only had to say the word, even if it was the meal break, and you worked.

Потому что он кормит, бригадир.

Because it was the boss who fed you.

И зря не заставит тоже.

And he wouldn’t make you work if you didn’t have to.

По гудку если раствор разводить, так каменщикам — стой?

If they didn’t start making the mortar before the whistle, the men laying the bricks would be held up.

Вздохнул Шухов и поднялся.

Shukhov sighed and got up.

— Пойти лёд сколоть.

“I’ll go and clear the ice."

Взял с собой для лЈду топорик и метёлку, а для кладки — молоточек каменотёсный, рейку, шнурок, отвес.

He took a hatchet and a wire brush for the ice, a bricklayer’s gavel, a yardstick, and a plumb line.

Кильдигс румяный посмотрел на Шухова, скривился — мол, чего поперёд бригадира выпрыгнул? Да ведь Кильдигсу не думать, из чего бригаду кормить:

Kilgas looked at Shukhov and made a face as if to ask what he meant by going on ahead of the boss.

ему, лысому, хоть на двести грамм хлеба и помене — он с посылками проживёт.

Kilgas didn’t have to worry about food for the gang. What did he care how much bread they got? He did all right on packages from home.

А все же встаёт, понимает.

All the same he got to his feet.

Бригаду держать из-за себя нельзя.

He knew he couldn’t hold up the gang just for himself.

— Подожди, Ваня, и я пойду! — обзывает.

“Hold it, Ivan, I’ll come along too," he said.

Небось, небось толстощёкий.

Trust old moonface.

На себя б работал — ещё б раньше поднялся.

If he'd been working for himself, he'd have been on his feet even sooner. (

(А ещё потому Шухов поспешил, чтоб отвес прежде Кильдигса захватить, отвес-то из инструменталки взят один.)

(And another reason Shukhov was in a hurry — he wanted to grab the plumb line before Kilgas. They'd only gotten one from the tool shop.)

Павло спросил бригадира:

"Will there be three laying the bricks?"

— Мают класть утрЈх?

Pavlo asked the boss.

Ще одного нэ поставимо?

“Should we put another man on?

Або раствора нэ выстаче?

Or won't there be enough mortar?"

Бригадир насупился, подумал.

The boss frowned and thought a while.

— Четвёртым я сам стану, Павло.

“I'll be the fourth man myself, Pavlo.

А ты тут — раствор!

And what's that about the mortar?

Ящик велик, поставь человек шесть, и так:

The mixer's so big you could put six men on the job.

из одной половины готовый раствор выбирать, в другой половине новый замешивать.

You take the stuff out at one end while it's being mixed at the other.

Чтобы мне перерыву ни минуты!

You just see we're not held up a single minute!"

— Эх! —

Pavlo jumped up.

Павло вскочил, парень молодой, кровь свежая, лагерями ещё не трепан, на галушках украинских ряжка отъеденная. —

He was a young fellow and he had a good color. He still hadn't been too hard hit by life in the camps. And his cheeks were still round from eating those Ukrainian dumplings back home.

Як вы сами класть, так я сам — раствор робыть!

“If you lay bricks," he said, ''I'll make the mortar.

А подывымось, кто бильш наробэ!

And we'll see who works the fastest!

А дэ тут найдлинниша лопата?

Where's the biggest shovel around here?"

Вот это и есть бригада!

That's what these gangs did to a man.

Стрелял Павло из-под леса да на районы ночью налётывал — стал бы он тут горбить!

There was Pavlo who used to carry a gun in the forests and make raids on villages. Why the hell should he kill himself with work in this place?

А для бригадира — это дело другое!

But there's nothing you wouldn't do for your boss.

Вышли Шухов с Кильдигсом наверх, слышат — и Сенька сзади по трапу скрипит.

Shukhov went up with Kilgas. They could hear Senka coming up the ladder after them.

Догадался, глухой.

He’d gotten the idea, deaf as he was.

На втором этаже стены только начаты кладкой:

The walls for the second story had only just been started.

в три ряда кругом и редко где подняты выше.

Three rows of bricks all around and a little higher in places.

Самая эта спорая кладка — от колен до груди, без подмостей.

This was the quickest part of the job — from knee level up to your chest and no need to stand on scaffolds.

А подмости, какие тут раньше были, и козелки — всЈ зэки растащили: что на другие здания унесли, что спалили — лишь бы чужим бригадам не досталось.

The scaffolds had all been carted off by the other prisoners — either taken away to other buildings or burned — just so nobody else could have them.

Теперь, по-хозяйски ведя, уже завтра надо козелки сбивать, а то остановимся.

Now, to do a decent job, they'd have to make new ones the next day. If not they'd be stymied.

Далеко видно с верха ТЭЦ: и вся зона вокруг заснежЈнная, пустынная (попрятались зэки, греются до гудка), и вышки чёрные, и столбы заострённые, под колючку.

You could see a lot from the top of the plant — the whole compound covered with snow and not a soul in sight (the prisoners were all under cover, trying to get warm before the whistle blew), the black watchtowers, and the pointed poles with barbed wire.

Сама колючка по солнцу видна, а против — нет.

You couldn't see the wire if you looked into the sun, only if you looked away from it.

Солнце яро блещет, глаз не раскроешь.

It was shining bright and your eyes couldn't stand the light.

А ещё невдали видно — энергопоезд.

And close by, you could see the steam engine that made the power.

Ну, дымит, небо коптит!

It was smoking like hell and making the sky black.

И — задышал тяжко.

Then it started breathing hard.

Хрип такой больной всегда у него перед гудком.

It always wheezed like a sick man before it sounded the whistle. There it came now.

Вот и загудел. Не много и переработали.

They hadn’t put in that much overtime after all.

— Эй, стака'новец!

"Hey, Stakhanovite!

Ты с отвесиком побыстрей управляйся! —

Hurry up with that plumb line!"

Кильдигс подгоняет.

Kilgas tried to hustle him.

— Да на твоей стене смотри лЈду сколько!

"Look at all that ice on your part of the wall!" Shukhov jeered back at him. "

Ты лёд к вечеру сколешь ли?

"Do you think you can dear it off by the evening?

Мастерка-то бы зря наверх не таскал, — изгаляется над ним и Шухов.

That trowel won’t be much good to you if you don't!”

Хотели по тем стенкам становиться, как до обеда их разделили, а тут бригадир снизу кричит:

They were going to lay the walls they’d settled on in the morning, but then the boss shouted up at them:

— Эй, ребята!

"Hey there!

Чтоб раствор в ящиках не мёрз, по двое станем. Шухов!

We'll work two to a wall so the mortar doesn't freeze in the hods.

Ты на свою стену Клевшина возьми, а я с Кильдигсом буду.

You take Senka on your wall, Shukhov, and I'll work with Kilgas.

А пока Гопчик за меня у Кильдигса стенку очистит.

Meanwhile Pavlo'll clean off Kilgas' wall for me."

Переглянулись Шухов с Кильдигсом.

Shukhov and Kilgas looked at each other.

Верно.

He was right.

Так спорей.

It would be easier like that.

И — схватились за топоры.

They grabbed their picks.

И не видел больше Шухов ни озера дальнего, где солнце блеснило по снегу, ни как по зоне разбредались из обогревалок работяги — кто ямки долбать, с утра недодолбанные, кто арматуру крепить, кто стропила поднимать на мастерских.

Shukhov no longer saw the view with the glare of sun on the snow. And he didn't see the prisoners leaving their shelters either and fanning out over the compound, some to finish digging holes started in the morning and others to put up the rafters on the roofs of the workshops.

Шухов видел только стену свою — от развязки слева, где кладка поднималась ступеньками выше пояса, и направо до угла, где сходилась его стена и Кильдигсова.

All he saw now was the wall in front of him — from the left-hand corner where it was waist-high to the right-hand corner where it joined up with Kilgas'.

Он указал Сеньке, где тому снимать лёд, и сам ретиво рубил его то обухом, то лезвием, так что брызги льда разлетались вокруг и в морду тоже, работу эту он правил лихо, но вовсе не думая.

He showed Senka where to hack off the ice and he hacked away at it himself for all he was worth with the head and blade of his pick, so that chips of ice were flying all around and in his face too. He was doing a good job and he was fast, but his mind wasn’t on it.

А думка его и глаза его вычуивали из-подо льда саму стену, наружную фасадную стену ТЭЦ в два шлакоблока.

In his mind, he could see the wall under the ice, the outside wall of the power plant that was two bricks thick.

Стену в этом месте прежде клал неизвестный ему каменщик, не разумея или халтуря, а теперь Шухов обвыкал со стеной, как со своей.

He didn’t know the man who'd worked on it in his place before. But that guy sure didn’t know his job. He’d messed it up. Shukhov was now getting used to the wall like it was his own.

Вот тут — провалина, ее выровнять за один ряд нельзя, придётся ряда за три, всякий раз подбавляя раствора потолще.

One brick was too far in, and he’d have to lay three rows all over again to make it flush and also lay the mortar on thicker.

Вот тут наружу стена пузом выдалась — это спрямить ряда за два.

Then in another spot the wall was bulging out a little, and he'd have to make that flush too.

И разделил он стену невидимой метой — до коих сам будет класть от левой ступенчатой развязки и от коих Сенька направо до Кильдигса.

He figured how he’d split up the wall. The part he’d lay himself from the beginning, on the left, and what Senka’d lay as far as Kilgas, to the right.

Там, на углу, рассчитал он, Кильдигс не удержится, за Сеньку малость положит, вот ему и легче будет.

There on the corner, he guessed, Kilgas wouldn’t be able to hold back and he’d do some of Senka’s job for him so it would be a little easier on Senka.

А пока те на уголке будут ковыряться, Шухов тут погонит больше полстены, чтоб наша пара не отставала.

And while they were busy at the corner, he’d put up more than half the wall here so they wouldn't get behind.

И наметил он, куда ему сколько шлакоблоков класть.

And he figured out how many bricks he’d lay where.

И лишь подносчики шлакоблоков наверх взлезли, он тут же Алёшку заарканил:

The minute they started bringing bricks up, he grabbed hold of Alyoshka: "

— Мне носи!

"Bring ’em over to me!

Вот сюда клади! И сюда.

Put 'em right over here!"

Сенька лёд докалывал, а Шухов уже схватил метёлку из проволоки стальной, двумя руками схватил и туда-сюда, туда-сюда пошёл ею стену драить, очищая верхний ряд шлакоблоков хоть не дочиста, но до лёгкой сединки снежной, и особенно из швов.

Senka was hacking off the last of the ice, and Shukhov picked up a wire brush and started scrubbing the wall with it all over. He cleaned the top layer of bricks till they were a light gray color like dirty snow and got the ice out of the grooves.

Взлез наверх и бригадир, и пока Шухов ещё с метёлкой чушкался, прибил бригадир рейку на углу.

While he was still busy with his brush Tyurin came up and set his yardstick up at the corner.

А по краям у Шухова и Кильдигса давно стоят.

Shukhov and Kilgas had put theirs up a long time ago.

— Гэй! —

"Hey!”

кричит Павло снизу. —

Pavlo shouted from down below. "Any-

Чи там е' жива людына навэрси?

body still alive up there?

Тримайтэ раствор!

Here we come with the mortar!"

Шухов аж взопрел:

Shukhov got in a sweat.

шнур-то ещё не натянут!

He hadn't put up his leveling string yet.

Запалился. Так решил: шнур натянуть не на ряд, не на два, а сразу на три, с запасом.

He figured he'd put it high enough for three rows at once, and some to spare.

А чтобы Сеньке легче было, ещё прихватить у него кусок наружного ряда, а чуть внутреннего ему покинуть.

And to make things easier for Senka, he took part of the outside row and left him a little of the inside.

Шнур по верхней бровке натягивая, объяснил Сеньке и словами и знаками, где ему класть.

While he was putting up the string, he told Senka with words and signs where to start laying.

Понял, глухой.

He got it, deaf as he was.

Губы закуся, глаза перекосив, в сторону бригадировой стены кивает — мол, дадим огоньку?

He bit his lips and squinted over at the boss's wall as if to say, "We'll show ’em. We'll keep up with 'em."

Не отстанем! Смеётся.

And he laughed.

А уж по трапу и раствор несут.

Now they were bringing the mortar up the ladder.

Раствор будут четыре пары носить.

There'd be eight men on the job, working in twos.

Решил бригадир ящиков растворных близ каменщиков не ставить никаких — ведь раствор от перекладывания только мёрзнуть будет. А прямо носилки поставили — и разбирай два каменщика на стену, клади.

The boss told them not to put troughs with mortar near the bricklayers — the mortar’d only freeze before they got to use it — but to have the stuff brought up to them in the hods so they could take it out right away, two at a time, and slap it on the wall.

Тем временем подносчикам, чтобы не мёрзнуть на верхотуре зря, шлакоблоки поверху подбрасывать.

And so the guys who brought up the hods wouldn't stand around freezing up here on top, they’d carry bricks over to the layers.

Как вычерпают их носилки, снизу без перерыву — вторые, а эти катись вниз.

And when their hods were empty, the next two came up from down below without wasting any time, and the first two went down again.

Там ящик носилочный у печки оттаивай от замёрзшего раствору, ну и сами сколько успеете.

Then they thawed out their hod by the stove to get the frozen mortar off it and try to get as warm as they could themselves. -

Принесли двое носилок сразу — на Кильдигсову стену и на шуховскую. Раствор парует на морозе, дымится, а тепла в нем чуть.

Two hods came up together, one for Kilgas' wall and the other for Shukhov’s. The mortar was steaming in the freezing cold, though there wasn't much warmth in it.

Мастерком его на стену шлёпнув да зазеваешься — он и прихвачен.

When you slapped it on the wall with your trowel you had to work quick so it wouldn’t freeze.

И бить его тогда тесачком молотка, мастерком не собьёшь. А и шлакоблок положишь чуть не так — и уж примерз, перекособоченный.

If it did, you couldn’t get it off again, either with your trowel or the back of your gavel, and if you laid a brick a little out of place it froze to the spot and stuck there.

Теперь только обухом топора тот шлакоблок сбивать да раствор скалывать.

Then the only thing to do was pry it off with the back of the pick and hack the mortar away again.

Но Шухов не ошибается.

But Shukhov never made a mistake.

Шлакоблоки не все один в один.

His bricks were always right in line.

Какой с отбитым углом, с помятым ребром или с приливом — сразу Шухов это видит, и видит, какой стороной этот шлакоблок лечь хочет, и видит то место на стене, которое этого шлакоблока ждёт.

If one of them was broken or had a fault, Shukhov spotted it right off the bat and found the place on the wall where it would fit.

Мастерком захватывает Шухов дымящийся раствор — и на то место бросает и запоминает, где прошёл нижний шов (на тот шов серединой верхнего шлакоблока потом угодить).

He’d scoop up some steaming mortar with his trowel, throw it on, and remember how the groove of the brick ran so he'd get the next one on dead center.

Раствора бросает он ровно столько, сколько под один шлакоблок.

He always put on just enough mortar for each brick.

И хватает из кучки шлакоблок (но с осторожкою хватает — не продрать бы рукавицу, шлакоблоки дерут больно).

Then he’d pick up a brick out of the pile, but with great care so he wouldn’t get a hole in his mitten — they were pretty rough, these bricks.

И ещё раствор мастерком разровняв — шлёп туда шлакоблок!

Then he’d level off the mortar with a trowel and drop the brick on top.

И сейчас же, сейчас его подровнять, боком мастерка подбить, если не так: чтоб наружная стена шла по отвесу, и чтобы вдлинь кирпич плашмя лежал, и чтобы поперек тоже плашмя. И уж он схвачен, примерз.

He had to even it out fast and tap it in place with his trowel if it wasn't right, so the outside wall would be straight as a die and the bricks level both crossways and lengthways, and then they froze in place.

Теперь, если по бокам из-под него выдавилось раствору, раствор этот ребром же мастерка отбить поскорей, со стены сошвырнуть (летом он под следующий кирпич идёт, сейчас и не думай) и опять нижние швы посмотреть — бывает, там не целый блок, а накрошено их, — и раствору опять бросить, да чтобы под левый бок толще, и шлакоблок не просто класть, а справа налево полозом, он и выдавит этот лишек раствора меж собой и слева соседом.

If any mortar was squeezed out from under a brick, you had to scrape it off with the edge of your trowel fast as you could and throw it away (in summer you could use it for the next brick, but not in this weather). This could happen when you had a brick with a piece broken off the end, so you had to lay on a lot more mortar to fill in. You couldn’t just lay a brick like that, but you had to slide it up to the next one, and that’s when you’d get this extra mortar running out. He was hard at work now. Once he ironed out the snags left by the guy who’d worked here before and laid a couple of rows of his own, it’d be easy going.

Глазом по отвесу. Глазом плашмя. Схвачено. Следующий!

But right now he had to watch things like a hawk.

Пошла работа. Два ряда как выложим да старые огрехи подровняем, так вовсе гладко пойдёт. А сейчас — зорче смотреть!

He was working like crazy on the outside row to meet Senka halfway.

И погнал, и погнал наружный ряд к Сеньке навстречу.

Now Senka was getting closer to Shukhov.

И Сенька там на углу с бригадиром разошёлся, тоже сюда идёт.

He'd started together with the boss at the comer, but the boss was now going the other way.

Подносчикам мигнул Шухов — раствор, раствор под руку перетаскивайте, живо!

Shukhov signaled the fellows carrying the hods to bring the stuff up to him on the double.

Такая пошла работа — недосуг носу утереть.

He was so busy he didn’t have time to wipe his nose.

Как сошлись с Сенькой да почали из одного ящика черпать — а уж и с заскребом.

When he and Senka came together, they started taking mortar out of the same hod. There wasn’t enough to go around.

— Раствору! —

"Mortar!"

орёт Шухов через стенку.

Shukhov yelled over the wall.

— Да-е-мо'! —

"Here she comes!"

Павло кричит.

Pavlo shouted back.

Принесли ящик.

Another hod came along, and they used up what was still soft.

Вычерпали и его, сколько было жидкого, а уж по стенкам схватился — выцарапывай сами!

But a lot of it was frozen to the sides and they told the fellows to scrape it off themselves.

Нарастёт коростой — вам же таскать вверх-вниз.

There was no sense in them carrying all the frozen stuff down again.

Отваливай!

"Okay, that's it.

Следующий!

Next one."

Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз.

Shukhov and the other bricklayers didn’t feel the cold any more.

От быстрой захватчивой работы прошёл по ним сперва первый жарок — тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет.

They were now going all out and they were hot — the way you are at the start of a job like this when you get soaking wet under your coat and jacket and both shirts.

Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше.

But they didn’t stop for a second and went on working like crazy.

И часом спустя пробил их второй жарок — тот, от которого пот высыхает.

After an hour, they got so hot the sweat dried on them.

В ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок лёгкий, потягивающий — не могли их мыслей отвлечь от кладки.

The main thing was they didn’t get the cold in their feet. Nothing else mattered. The slight cutting wind didn't take their minds off the work.

Только Клевшин нога об ногу постукивал:

Only Klevshin kept banging one foot against the other.

у него, бессчастного, сорок шестой размер, валенки ему подобрали от разных пар, тесноватые.

He wore size nine, but each boot was a different size and both were tight.

Бригадир от поры до поры крикнет: "Раство-ору!" И Шухов своё: "Раство-ору!"

Tyurin kept shouting for more mortar and so did Shukhov.

Кто работу крепко тянет, тот над соседями тоже вроде бригадира становится.

Any fellow who really worked hard always became a sort of gang boss for a time.

Шухову надо не отстать от той пары, он сейчас и брата родного по трапу с носилками загонял бы.

The main thing for Shukhov was not to lag behind, and for this he’d have chased his own brother up and down that ladder with a hod.

Буйновский сперва, с обеда, с Фетюковым вместе раствор носил.

At first it was the Captain and Fetyukov who carried the stuff up together.

По трапу и круто, и оступчиво, не очень он тянул поначалу, Шухов его подгонял легонько:

The ladder was steep and slippery, and for a time the Captain went pretty slow. Shukhov tried to push him a little: "Come on there, Captain.

— Кавторанг, побыстрей! Кавторанг, шлакоблоков!

We need more bricks, Captain."

Только с каждыми носилками кавторанг становился расторопнее, а Фетюков все ленивее:

But the Captain got better all the time and Fetyukov got slacker and slacker.

идёт, сучье вымя, носилки наклонит и раствор выхлюпывает, чтоб легче нести.

He kept tilting the hod — the sonofabitch — and spilled some of the mortar to ease the load.

Костыльнул его Шухов в спину разок:

Once Shukhov gave him a poke in the back. "

— У, гадская кровь!

"You lazy slob.

А директором был — небось с рабочих требовал ?

I bet you really took it out on the fellows in that factory you managed!"

— Бригадир! — кричит кавторанг. — Поставь меня с человеком!

“Boss,” the Captain shouted, "give me a man to work with.

Не буду я с этим м...ком носить!

I can’t go on with this shithead."

Переставил бригадир:

So Tyurin switched them around.

Фетюкова шлакоблоки снизу на подмости кидать, да так поставил, чтоб отдельно считать, сколько он шлакоблоков вскинет, а Алёшку баптиста — с кавторангом.

He put Fetyukov on the job throwing bricks up to the scaffold in a place where they could see how much work he was doing. And he put Alyoshka with the Captain.

Алёшка — тихий, над ним не командует только кто не хочет.

Alyoshka was a quiet fellow and he took orders from anybody who felt like giving them. "Full steam ahead, sailor," the Captain shouted at him. "

— Аврал, салага! — ему кавторанг внушает. — Видишь, кладка пошла!

"Look at the way they’re laying those bricks."

Улыбается Алёшка уступчиво:

Alyoshka gave him that meek smile of his. "

— Если нужно быстрей — давайте быстрей.

"If we have to go faster, then let’s go.

Как вы скажете.

Whatever you say."

И потопали вниз.

And they went down the ladder.

Смирный — в бригаде клад.

A meek fellow like that is a real godsend in any gang.

Кому-то вниз бригадир кричит.

The boss shouted down to somebody.

Оказывается, ещё одна машина со шлакоблоками подошла.

It seemed another truck with bricks had come.

То полгода ни одной не было, то как прорвало их.

They hadn’t brought a brick for six months and now they were coming thick and fast. This was.

Пока и работать, что шлакоблоки возят. Первый день.

the time to work, while they were still bringing them.

А потом простой будет, не разгонишься.

It was only the first day. If things got held up later on they'd never get back in the swing of it.

И ещё вниз ругается бригадир. Что-то о подъёмнике.

Down below the boss was swearing again, something about the hoist.

И узнать Шухову хочется, и некогда:

Shukhov would've liked to find out what was going on, but he didn’t have the time.

стену выравнивает.

He was finishing off a row.

Подошли подносчики, рассказали: пришёл монтёр на подъёмнике мотор исправлять и с ним прораб по электроработам, вольный.

A couple of the hod men came up and told him an electrician had come to fix the motor on the hoist.

Монтёр копается, прораб смотрит.

The foreman in charge of electrical work had come with him. He was a "free" worker and he just stood looking while the electrician tinkered with the motor.

Это — как положено:

That's how it always was.

один работает, один смотрит.

One fellow looked on while the other worked.

Сейчас бы исправили подъёмник — можно б и шлакоблоки им подымать, и раствор.

If they could fix the hoist now they could use it to bring up the bricks and mortar.

Уж повёл Шухов третий ряд (и Кильдигс тоже третий начал), как по трапу прётся ещё один дозорщик, ещё один начальник — строительный десятник Дэр.

Shukhov was already on his third row of bricks (and so was Kilgas) when another of those higher- ups who were always looking over your shoulder came up the ladder. This was the building foreman, Der. He was from Moscow.

Москвич. Говорят, в министерстве работал.

They said he’d once worked in a ministry there.

Шухов от Кильдигса близко стоял, показал ему на Дэра.

Shukhov was standing close to Kilgas and he jerked his thumb over at Der.

— А-а! —

"Aha."

Я с начальством вообще дела не имею. Только если он с трапа свалится, тогда меня позовёшь.

"I don’t have anything to do with that sort, but if he falls off the ladder just call me.”

Сейчас станет сзади каменщиков и будет смотреть.

Der would now sneak up behind them and watch them work.

Вот этих наблюдателей пуще всего Шухов не терпит.

Shukhov just couldn’t stand these nosy guys.

Вот этих наблюдателей пуще всего Шухов не терпит.

Shukhov just couldn’t stand these nosy guys.

В инженеры лезет, свинячья морда!

Der was trying to rise in the world and get himself made an engineer, the damn swine.

А один раз показывал, как кирпичи класть, так Шухов обхохотался.

He’d once tried to show them how to lay bricks and Shukhov just laughed himself sick.

По-нашему, вот построй один дом своими руками, тогда инженер будешь.

To his and everybody else's way of thinking, you should build a house with your own hands before you started talking about being an engineer.

В ТемгенЈве каменных домов не знали, избы из дерева.

In Shukhov's home village there were no stone houses, only wooden shacks.

И школа тоже рубленая, из заказника лес привозили в шесть саженей.

And the school was built of logs too — they got as much wood as they liked from the forest.

А в лагере понадобилось на каменщика — и Шухов, пожалуйста, каменщик.

But now in the camp he had to do a bricklayer's job. So okay, he did.

Кто два дела руками знает, тот ещё и десять подхватит.

Anybody who knew two trades could pick up a dozen more just like that.

Нет, не свалился Дэр, только споткнулся раз.

Der didn't fall off the ladder, he only tripped a couple of times.

Взбежал наверх чуть не бегом.

He almost ran up.

— Тю-урин! — кричит, и глаза навыкате. —

"Tyurin," he yelled, and his eyes were popping out of his head. "

Тю-рин!

"Tyurin !"

А вслед ему по трапу Павло взбегает с лопатой, как был.

Pavlo ran up the ladder after him with his shovel in his hands.

Бушлат у Дэра лагерный, но новенький, чистенький.

Der was wearing a quilted coat like everybody else in the camp, Lut it was new and clean.

Шапка отличная, кожаная. А номер и на ней, как у всех: Б-731.

He had a good leather cap on his head, but he had a number on it like everybody else — B-731.

— Ну? —

"What is it?"

Тюрин к нему с мастерком вышел.

Tyurin came up to him with his trowel.

Шапка бригадирова съехала накось, на один глаз.

His cap had slipped to one side and covered his eye.

Что-то небывалое.

Something was up.

И пропустить никак нельзя, и раствор стынет в корытце.

Shukhov didn't want to miss it, but the mortar was freezing in his hod.

Кладёт Шухов, кладёт и слушает.

He kept right on working while he listened.

— Да ты что?! —

"What the hell is this?"

Дэр кричит, слюной брызгает. —

Der bawled. He was foaming at the mouth.

Это не карцером пахнет!

“You'll get more than a stretch in the can for this.

Это уголовное дело, Тюрин!

This is a criminal matter, Tyurin.

Третий срок получишь!

You'll get another sentence for this on top of the two you already have."

Только тут прострельнуло Шухова, в чем дело.

Now it hit Shukhov what it was-all about.

На Кильдигса глянул — и тот уж понял.

He shot a glance at Kilgas — he'd already caught on.

Толь!

It was the roofing-felt!’

Толь увидал на окнах.

Der had seen it on the windows.

За себя Шухов ничуть не боится, бригадир его не продаст.

Shukhov wasn't a bit worried about himself — his boss wouldn't give him away — but he was scared for Tyurin.

Боится за бригадира. Для нас бригадир — отец, а для них — пешка.

The boss was like a father to you, but to them he was nothing at all.

За такие дела второй срок на севере бригадиру вполне паяли.

Up here in the North they were always slapping on new sentences for things like this.

Ух, как лицо бригадирово перекосило!

God, the way the boss's face twitched all over.

Ка-ак швырнёт мастерок под ноги! И к Дэру — шаг!

The way he threw his trowel on the floor and went over to Der.

Дэр оглянулся — Павло лопату наотмашь подымает.

Der looked around. Pavlo was standing there with his shovel up.

Лопату-то! Лопату-то он не зря прихватил...

He hadn't brought it up with him for nothing...

И Сенька, даром что глухой, — понял:

And Senka, deaf as he was, had seen what it was all about.

тоже руки в боки и подошёл.

And he came out with his hands on his hips.

А он здоровый, леший.

He was strong as an ox.

Дэр заморгал, забеспокоился, смотрит, где пятый угол.

Der started blinking. He was worried and he looked around for a way out.

Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь наверху:

The boss leaned over close to Der and said kind of quiet, but so you could hear it up there: "

— Прошло ваше время, заразы, срока' давать!

"Times have changed for scum like you, handing out new sentences!

Ес-сли ты слово скажешь, кровосос, — день последний живёшь, запомни!

If you say a word, you bloodsucker, you won't be alive much longer. Get it?"

Трясёт бригадира всего. Трясёт, не уймётся никак.

The boss was shaking all over and he couldn't stop.

И Павло остролицый прямо глазом Дэра режет, прямо режет.

And Pavlo was looking murder at Der. He had a face like a hawk.

— Ну что вы, что вы, ребята! —

"Take it easy, boys. Take it easy," Der said.

Дэр бледный стал — и от трапа подальше.

He was all pale and he edged away from the ladder a little.

Ничего бригадир больше не сказал, поправил шапку, мастерок поднял изогнутый и пошёл к своей стене.

The boss didn’t say another word. He straightened his cap, picked up his bent trowel, and went back to his wall.

И Павло с лопатой медленно пошёл вниз.

And Pavlo went slowly downstairs again with his shovel.

Ме-едленно...

Very slowly....

Да-а. Вот она, кровь-то резаных этих... Троих зарезали, а лагеря не узнать. И оставаться Дэру страшно, и спускаться страшно.

Der was scared to stay up here, and he was scared to go back down the ladder too.

Спрятался за Кильдигса, стоит.

He went and stood near Kilgas.

А Кильдигс кладёт — в аптеке так лекарства вешают:

Kilgas laid bricks like a druggist weighing out medicine.

личностью доктор и не торопится ничуть.

He had a face like a doctor and he was never in a rush.

К Дэру он все спиной, будто его и не видал.

He stood with his back to Der line he hadn't seen him.

Подкрадывается Дэр к бригадиру.

Der sidled up to the boss.

Где и спесь его вся.

He was singing a different tune now. "

— Что ж я прорабу скажу, Тюрин?

"What do I say to the work-supervisor, Tyurin?”

Бригадир кладёт, головы не поворачивая:

The boss went on laying bricks and didn't tum his head: "

— А скажете — было так.

"Tell him — it was there before.

Пришли — так было.

Say it was here when we came."

Постоял ещё Дэр.

Der hung around a little longer.

Видит, убивать его сейчас не будут.

He saw they wouldn't kill him now.

Прошёлся тихонько, руки в карманы заложил.

He walked up and down with his hands in his pockets.

— Э, Ща — восемьсот пятьдесят четыре, — пробурчал. —

"Hey, S-854," he growled at Shukhov. "

Раствора почему тонкий слой кладёшь?

"Why you laying that mortar on so thin?"

На ком-то надо отыграться.

He had to take it out on somebody.

У Шухова ни к перекосам, ни к швам не подкопаешься — так вот раствор тонок.

He couldn’t find fault with anything else so he picked on the mortar.

— Дозвольте заметить, — прошепелявил он, а с насмешечкой: — что, если слой толстый сейчас ложить, весной эта ТЭЦ потечёт вся.

"You might like to know, my dear sir,” Shukhov said through that gap in his teeth and leered at him, "if I lay this stuff on thick now, this power plant'll just melt away in the spring."

— Ты — каменщик и слушай, что тебе десятник говорит, — нахмурился Дэр и щеки поднадул, привычка у него такая.

Der scowled. "You're a bricklayer and you have to do what your foreman tells you." And he puffed up his cheeks the way he always did.

Ну, кой-где, может, и тонко, можно бы и потолще, да ведь это если класть не зимой, а по-человечески.

Well, maybe Shukhov was laying it on a little thin in places and it could be a little thicker, but only if you worked in the right weather, not in this freezing cold.

Надо ж и людей пожалеть. Выработка нужна.

They should have a heart, but all they think about is output.

Да чего объяснять, если человек не понимает!

But how could you get this across to people who didn't have any brains?

И пошёл Дэр по трапу тихо.

Der took his time going down the ladder.

— Вы мне подъёмник наладьте! — бригадир ему со стены вослед. —

"You fix up that hoist for me," Tyurin shouted after him. "

Что мы — ишаки? На второй этаж шлакоблоки вручную!

"What do you think we are, mules or something, hauling bricks up here by hand?"

— Тебе подъём оплачивают, — Дэр ему с трапа, но смирно.

"You get a rate for haulage," Der answered from the ladder, but he wasn't shouting any more.

— "На тачках"?

"You mean that crap in the rules and regulations about 'Wheelbarrows, For the Use of'?

А ну, возьмите тачку, прокатите по трапу. "

I'd like to see you running a wheelbarrow up that ladder.

"На носилках" оплачивайте!

Give us a rate ‘Hods, For the Use of.'"

— Да что мне, жалко?

"You don't think I'd mind, do you?

Не проведёт бухгалтерия "на носилках".

Trouble is, the bookkeeping section wouldn't pass it."

— Бухгалтерия!

"You and your damn bookkeepers!

У меня вся бригада работает, чтоб четырёх каменщиков обслужить.

I've got the whole gang working here just to keep four bricklayers busy.

Сколько я заработаю?

What’s it going to look like on the work sheet?”

Кричит бригадир, а сам кладёт без отрыву.

He didn't stop laying bricks for a second while he was saying all this.

“Mortar!”

he shouted down.

“Mortar!”

Shukhov shouted right after him.

ВсЈ подровняли на третьем ряду, а на четвёртом и развернуться.

They'd finished up the third row of bricks and they could really get going on the fourth.

Надо б шнур на рядок вверх перетянуть, да живет и так, рядок без шнура прогоним.

He ought to raise the level of the string, but he didn't want to waste time and he'd manage as it was and do the next row without it.

Пошёл себе Дэр по полю, съёжился.

Der went off across the compound.

В контору, греться. Неприютно ему небось.

He was shivering and was going to the office to get warm.

А и думать надо, прежде чем на такого волка идти, как Тюрин.

He hadn't felt too good up at the power plant. He should’ve thought twice before taking on a tough customer like Tyurin.

С такими бригадирами он бы ладил, ему б и хлопот ни о чем: горбить не требуют, пайка высокая, живет в кабине отдельной — чего ещё?

He could've gotten along fine with the gang bosses — he didn't have to kill himself working, he had a big ration and a room to himself, so what more did he want?

Так ум выставляет.

He just couldn't help throwing his weight around and acting smart.

Пришли снизу, говорят — и прораб по электромонтажным ушёл, и монтёр ушёл — нельзя подъёмника наладить.

Somebody came up and said the electrician and the work-supervisor had gone away and hadn't managed to fix up the hoist.

Значит, ишачь!

So they just had to go on doing the work of mules.

Сколько Шухов производств повидал, техника эта или сама ломается, или зэки ее ломают.

Shukhov had been on lots of different jobs and it was always the same story. Machines either broke down themselves or they were broken by the prisoners. He remembered how they'd broken the conveyor belt in the lumber camp.

Брёвнотаску ломали: в цепь дрын вставят и поднажмут. Чтоб отдохнуть.

They put a stick in the works and pressed on it.

Балан-то велят к балану класть, не разогнёшься.

They wanted a rest. You had to keep piling those logs on without a break.

— Шлакоблоков!

"More bricks, more bricks, more bricks!"

Шлакоблоков! — кричит бригадир, разошёлся. И в мать их, и в мать, подбросчиков и подносчиков.

the boss was yelling, and he told them to go screw their mothers, the whole damn bunch of them, the hod men and the fellows bringing the bricks.

— Павло спрашивает, с раствором как? — снизу шумят.

"Pavlo wants to know what to do about the mortar,” they shouted up from below.

— Разводить как!

"How much more do you want?"

— Так разведённого пол-ящика!

"We've still got half a trough down there."

— Значит, ещё ящик!

"Well, give us another one."

Ну, заваруха! Пятый ряд погнали.

Things were really moving fast now — they were on the fifth row of bricks.

То, скрючимшись, первый гнали, а сейчас уж под грудь, гляди!

They'd had to bend double for the first one and now the wall was up to their chests.

Да ещё б их не гнать, как ни окон, ни дверей, глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь.

It was easy enough.with no windows and no doors — just two solid walls and all the bricks in the world.

И надо б шнур перетянуть, да поздно.

They should've put the string up higher, but it was too late.

— Восемьдесят вторая инструменты сдавать понесла, — Гопчик докладает.

Gopchik spread the word that 82 had gone to hand in their tools.

Бригадир на него только глазами сверкнул.

Tyurin looked murder at him. "

— Своё дело знай, сморчок!

"Get on with the job, you little squirt.

Таскай кирпичи!

Keep those bricks moving."

Оглянулся Шухов.

Shukhov looked around.

Да, солнышко на заходе.

Yeah, the sun was going down.

С краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький.

It was all red and there was a kind of gray haze around it.

А разогнались — лучше не надо.

And just when they'd gotten into stride.

Теперь уж пятый начали — пятый и кончить. Подровнять.

They were on the fifth row now and that would be the last today.

Подносчики — как лошади запышенные. Кавторанг даже посерел.

The fellows bringing the mortar were winded like horses.

Ему ведь лет, кавторангу, сорок не сорок, а около.

The Captain looked kind of gray in the face. He was forty, after all, or thereabout.

Холод градусы набирает.

It was getting colder all the time.

Руки в работе, а пальцы все ж поламывает сквозь рукавички худые.

Work or no work, your fingers felt numb already in these thin mittens.

И в левый валенок мороза натягивает.

And the cold was coming into Shukhov's left boot.

Топ-топ им Шухов, топ-топ.

He kept stomping it on the floor.

К стене теперь нагибаться не надо стало, а вот за шлакоблоками — поломай спину за каждым, да ещё за каждой ложкой раствора.

He didn’t have to bend down to lay the wall any more, but he had the backbreaking business of bending down for every brick and every scoop of mortar.

— Ребята! Ребята! —

"Hey, you guys, hey!”

Шухов теребит. —

He started badgering the men bringing the bricks and mortar. "

Вы бы мне шлакоблоки на стенку! на стенку подымали!

"Can’t you get those bricks over here?”

Уж кавторанг и рад бы, да нет сил.

The Captain would have done it gladly, but he didn’t have the strength.

Непривычный он. А Алёшка:

He wasn’t used to this sort of work.

— Хорошо, Иван Денисыч. Куда класть — покажите.

But Alyoshka said, "Okay, Ivan Denisovich, whatever you say.”

Безотказный этот Алёшка, о чем его ни попроси.

Alyoshka would never say no. He always did whatever you asked.

Каб все на свете такие были, и Шухов бы был такой.

If only everybody in the world was like that, Shukhov would be that way too.

Если человек просит — отчего не пособить?

If someone asked you, why not help him out?

Это верно у них.

They were right on that, these people.

По всей зоне и до ТЭЦ ясно донеслось: об рельс звонят. СъЈм! Прихватил с раствором.

From way over on the other side of the compound — it came over loud and clear at the power plant — they could hear them pounding the rail.

Эх, расстарались!...

The signal to knock off! They’d made too much mortar. That's what came of trying too hard.

— Давай раствор!

"Mortar!

Давай раствор! —

Mortar!”

кричит бригадир.

the boss shouted.

А там ящик новый только заделан!

They’d just mixed a lot more so they’d have to go on laying now.

Теперь — класть, выхода нет:

There was no other way.

если ящика не выбрать, завтра весь тот ящик к свиньям разбивай, раствор окаменеет, его киркой не выколупнёшь.

If they didn’t empty the mixer they'd have to smash it up the next morning because the mortar would be hard as iron and they'd never be able to hack it out.

— Ну, не удай, братцы! —

"Come on, keep at it, fellows!"

Шухов кличёт.

Shukhov was shouting.

Кильдигс злой стал.

Kilgas didn’t like this.

Не любит авралов.

He didn’t like rush jobs but he went on for all he was worth. He couldn’t do anything else. Pavlo came running upstairs with a hod on his back and a trowel in his hand.

У них в Латвии, говорит, работали все потихоньку, и богатые все были. А жмёт и он, куда денешься!

He wanted to help with the bricklaying too, so there were five trowels on the job now.

Снизу Павло прибежал, в носилки впрягшись, и мастерок в руке. И тоже класть. В пять мастерков.

There wasn’t much time to lay bricks in the tough spots.

Теперь только стыки успевай заделывать!

Shukhov always picked out the right brick beforehand.

Заране глазом умерит Шухов, какой ему кирпич на стык, и Алёшке молоток подталкивает: — На, теши мне, теши!

He pushed the gavel over to Alyoshka and told him, "Here, knock it into shape for me."

Быстро — хорошо не бывает.

You can't work well if you’re in too much of a hurry.

Сейчас, как все за быстротой погнались, Шухов уж не гонит, а стену доглядает.

Now that the others were going full blast, Shukhov slowed down and took a good look at the wall.

Сеньку налево перетолкнул, сам — направо, к главному углу.

He went to the main corner on the right and sent Senka over to the left-hand one.

Сейчас, если стену напустить или угол завалить — это про'пасть, завтра на полдня работы.

If there was any trouble with the corners they'd lose a lot of time the next morning.

— Стой! —

"Stop!"

Павло от кирпича отбил, сам его поправляет.

He grabbed a brick from Pavlo and laid it himself.

А оттуда, с угла, глядь — у Сеньки вроде прогибик получается.

Then he saw at the other end that Senka was doing the wrong thing at his corner.

К Сеньке кинулся, двумя кирпичами направил.

He dashed over and straightened things out with a couple of bricks.

Кавторанг припёр носилки, как мерин добрый.

The Captain trudged up with another hod. He was as willing as an old carthorse.

— Ещё, — кричит, — носилок двое!

"Two more to come!" he shouted.

С ног уж валится кавторанг, а тянет.

He could hardy stand on his feet any more, the Captain, but he kept on going.

Такой мерин и у Шухова был до колхоза, Шухов-то его приберегал, а в чужих руках подрезался он живо.

Shukhov had an old horse like that at home once. He took good care of that old horse, but he worked himself to death.

И шкуру с его сняли.

And then they skinned the hide off him.

Солнце и закрайком верхним за землю ушло.

The sun was really going down now.

Теперь уж и без Гопчика видать: не только все бригады инструмент отнесли, а валом повалил народ к вахте. (

They didn’t need Gopchik to tell them — they could see all the other gangs had handed in their tools and were crowding over to the guardroom. (

(Сразу после звонка никто не выходит, дурных нет мёрзнуть там.

(Nobody ever went over right away after they’d pounded the rail — they weren’t crazy enough to stand around there freezing.

Сидят все в обогревалках.

They stayed put in their shelters.

Но настаёт такой момент, что сговариваются бригадиры, и все бригады вместе сыпят.

But then after a while the gang bosses would agree among themselves on the right moment for all the gangs to come out together.

Если не договориться, так это ж такой злоупорный народ, арестанты, — друг друга пересиживая, будут до полуночи в обогревалках сидеть.)

The prisoners were so pigheaded that otherwise they’d just hang around till midnight, waiting for the others.)

Опамятовался и бригадир, сам видит, что перепозднился.

Tyurin got some sense now. He could see how late they were.

Уж инструментальщик, наверно, его в десять матов обкладывает.

The fellow in the tool shed must be cursing him like crazy.

— Эх, — кричит, — дерьма не жалко!

"Hey!" he shouted. "Don’t worry about all that shit.

Подносчики!

Who cares about it?

Катите вниз, большой ящик выскребайте, и что наберёте — отнесите в яму вон ту и сверху снегом присыпьте, чтоб не видно!

Get downstairs and empty out that mixer. Take the stuff and put it in that hole over there and cover it over with snow so nobody can see it.

А ты, Павло, бери двоих, инструмент собирай, тащи сдавать.

And you, Pavlo, get a couple of other guys, collect all the tools, and tum them in.

Я тебе с Гопчиком три мастерка дошлю, вот эту пару носилок последнюю выложим.

I’ll send the last three trowels over with Gopchik. We’ll just finish off these two hods here."

Накинулись. Молоток у Шухова забрали, шнур отвязали.

They rushed over and grabbed Shukhov's gavel out of his hand and took his string down.

Подносчики, подбросчики — все убегли вниз в растворную, делать им больше тут нечего.

Then the hod men and the brick carriers beat it down the ladder. There was nothing more for them to do up here.

Остались сверху каменщиков трое — Кильдигс, Клевшин да Шухов.

There were just the three bricklayers left — Kil- gas, Klevshin, and Shukhov.

Бригадир ходит, обсматривает, сколько выложили.

Tyurin went around and looked at what they’d done.

Доволен.

He was pleased.

— Хорошо положили, а? За полдня.

Not bad, eh, for one afternoon’s work?

Без подъёмника, без фуЈмника.

And without that fucking hoist too.

Шухов видит — у Кильдигса в корытце мало осталось.

Shukhov saw Kilgas still had a little mortar left.

Тужит Шухов — в инструменталке бригадира бы не ругали за мастерки.

He was worried about Tyurin getting hell in the tool shed for not bringing the. trowels back on time.

— Слышь, ребята, — Шухов доник, — мастерки-то несите Гопчику, мой — несчитанный, сдавать не надо, я им доложу.

"Listen, boys.” Shukhov had a bright idea. "You give yours to Gopchik so he can take ’em over and I’ll finish off the job with mine. They don’t know I’ve got it so they won’t have to check it in.”

Смеётся бригадир:

The boss laughed. "

— Ну как тебя на свободу отпускать?

"What the hell are we going to do without you when you’ve served your time?

Без тебя ж тюрьма плакать будет!

We'll all be crying our hearts out for you.”

Смеётся и Шухов. Кладёт.

Shukhov laughed too and then went on with the job.

Унес Кильдигс мастерки.

Kilgas went off with the trowels.

Сенька Шухову шлакоблоки подса'вывает, раствор Кильдигсов сюда в корытце перевалили.

Senka started passing bricks to Shukhov and put Kilgas’ mortar into his hod.

Побежал Гопчик через все поле к инструменталке, Павла догонять.

Gopchik ran to the tool shed to try and catch up with Pavlo.

И 104-я сама пошла через поле, без бригадира.

And the rest of 104 started off for the guardroom without the boss.

Бригадир — сила, но конвой — сила посильней.

True, the boss’s word went a long way, but what the escort guards said was law.

Перепишут опоздавших — и в кондей.

If they booked you for being late, you could land in the cooler.

Грозно сгустело у вахты.

There was a great crowd around the guardroom.

Все собрались.

Everybody was there.

Кажись, что и конвой вышел — пересчитывают.

From the looks of it the escort had begun counting them.

(Считают два раза при выходе: один раз при закрытых воротах, чтоб знать, что можно ворота открыть; второй раз — сквозь открытые ворота пропуская.

They counted you twice on the way out — once with the gates still shut, so they knew if they could open them, and then a second time when you were going through the gates.

А если померещится ещё не так — и за воротами считают.)

And if they thought there was something wrong, they did a recount outside.

— Драть его в лоб с раствором! —

To hell with that mortar.

машет бригадир. —

The boss waved his arm.

Выкидывай его через стенку!

“Dump it over the wall and clear out.”

— Иди, бригадир!

“You better beat it, boss.

Иди, ты там нужней! — (

You’re needed over there.”

(Зовёт Шухов его Андрей Прокофьевичем, но сейчас работой своей он с бригадиром сравнялся. Не то чтоб думал так: "Вот я сравнялся", а просто чует, что так.) И шутит вслед бригадиру, широким шагом сходящему по трапу: —

And just as a joke, as the boss clumped down the ladder, he said: "

Что, гадство, день рабочий такой короткий?

"Why do the sonsofbitches give us such a short working day?

Только до работы припадёшь — уж и съЈм!

You’ve just about gotten into the job and they pull you off it!”

Остались вдвоём с глухим.

Shukhov was on his own with the deaf fellow now.

С этим много не поговоришь, да с ним и говорить незачем:

You couldn’t talk with him very much, but you didn’t have to either.

он всех умней, без слов понимает.

He was smarter than everybody and caught on to everything without having to be told.

Шлёп раствор!

Slap on the mortar!

Шлёп шлакоблок!

Slap on the bricks !

Притиснули. Проверили. Раствор. Шлакоблок.

Press ’em down and look ’em over!

Раствор. Шлакоблок...

Mortar, brick, mortar, brick....

Кажется, и бригадир велел — раствору не жалеть, за стенку его — и побегли.

The boss had said not to worry about the mortar. ("Dump it over the wall and dear out.") But Shukhov was kind of funny about these things.

Но так устроен Шухов по-дурацкому, и никак его отучить не могут:

And he couldn't help it even after eight years of camps.

всякую вещь и труд всякий жалеет он, чтоб зря не гинули.

He still worried about every little thing and about all kinds of work. He couldn't stand seeing things wasted.

Раствор! Шлакоблок! Раствор! Шлакоблок!

Mortar, brick, mortar, brick....

— Кончили, мать твою за ногу! —

"That does it,” Senka shouted. "

Сенька кричит. — Айда!

"Let's get the hell out of here."

Носилки схватил — и по трапу.

He grabbed the hod and went down the ladder.

А Шухов, хоть там его сейчас конвой псами трави, отбежал по площадке назад, глянул.

But Shukhov — the guards could set the dogs on him for all he cared now — ran back to have a last look.

Ничего.

Not bad.

Теперь подбежал — и через стенку, слева, справа.

He went up and looked over the wall from left to right.

Эх, глаз — ватерпас!

His eye was true as a level.

Ровно!

The wall was straight as a die.

Ещё рука не старится.

His hands were still good for something!

Побежал по трапу.

He ran down the ladder.

Сенька — из растворной и по пригорку бегом.

Senka was already halfway down the rise.

— Ну! Ну! — оборачивается.

"Come on, come on," Senka said over his shoulder.

— Беги, я сейчас! —

"You go ahead. I'm coming," Shukhov said and waved his hand.

Шухов машет. А сам — в растворную.

And he went back inside.

Мастерка так просто бросить нельзя.

He couldn't leave his trowel just like that.

Может, завтра Шухов не выйдет, может, бригаду на Соцгородок затурнут, может, сюда ещё полгода не попадёшь — а мастерок пропадай?

Maybe he wouldn't be on the job tomorrow. Or maybe they'd put the gang on the Socialist Community Development and they wouldn't be here for another six months. He'd never see his trowel again.

Зана'чить так заначить!

So he had to stash it aWay.

В растворной все печи погашены.

Both stoves had gone out.

Темно. Страшно.

It was dark and he felt sort of scared.

Не то страшно, что темно, а что ушли все, недосчитаются его одного на вахте, и бить будет конвой.

He wasn't scared about the dark itself but because he was here alone. And he'd be missed at the checkout and the guards might beat him up.

А все ж зырь-зырь, довидел камень здоровый в углу, отвалил его, под него мастерок подсунул и накрыл.

All the same he took a close look around till he found a rock in the comer. He rolled it back,' put the trowel under it, and covered it up.

Порядок!

Now everything was okay!

Теперь скорей Сеньку догонять.

All he had left to do was catch up with Senka fast as he could.

А он отбежал шагов на сто, дальше не идёт.

But Senka'd only gone a few lards and was waiting for him. He wasn't the kind to leave you in the lurch.

Никогда Клевшин в беде не бросит. Отвечать — так вместе.

If you were in trouble, he was always there to take the rap with you.

Побежали вровень — маленький и большой.

The two of them ran off together.

Сенька на полторы головы выше Шухова, да и голова-то сама у него экая здоровая уродилась.

Senka was taller than Shukhov by half a head, and he had a great big head at that.

Есть же бездельники — на стадионе доброй волей наперегонки бегают.

There are some people with nothing better to do than race each other around a track just for sport and of their own free will.

Есть же бездельники — на стадионе доброй волей наперегонки бегают.

There are some people with nothing better to do than race each other around a track just for sport and of their own free will.

Вот так бы их погонять, чертей, после целого дня рабочего, со спиной, ещё не разогнутой, в рукавицах мокрых, в валенках стоптанных — да по холоду.

How would they like it, the bastards, if they had to do it after a real day's work, without a chance to straighten their backs, with their mittens soaked in sweat, and their boots worn all thin — and in freezing cold like this?

Запалились, как собаки бешеные, только слышно: хы-хы! хы-хы!

They were panting like hell.

Вот прямо на толпу бегут, страшно.

Now they were almost back with the others, and it frightened them.

Сотни глоток сразу как заулюлюкали: и в мать их, и в отца, и в рот, и в нос, и в ребро.

A hundred voices bawled at them: "

Как пятьсот человек на тебя разъярятся — ещё б не страшно!

"Scum! Bastards! Motherfuckers... !" It's a terrible thing when hundreds of men start shouting at you all at once. What really bothered them was what would the escort guards do to them?

Но главное — конвой как?

But it looked like the guards didn't give a damn.

Нет, конвой ничего. И бригадир тут же в последнем ряду.

Tyurin was here at the back of the crowd.

Объяснил, значит, на себя вину взял.

He’d told them and taken the blame on himself.

А ребята орут, а ребята матюгаются!

The men were still screaming murder.

Так орут — даже Сенька многое услышал, дух перевёл да как завернёт со своей высоты!

They were screaming so even Senka, deaf as he was, could hear it. And he got so mad he started shouting back.

Всю жизнь молчит — ну, и как гахнет!

He was a quiet sort of fellow but now he laced into them. He shook his fist and he looked like he'd go for them.

Кулаки поднял, сейчас драться кинется. Замолчали. Смеются кой-кто.

And then the men quieted down and some of them laughed.

— Эй, сто четвёртая!

“Hey, 104," somebody shouted. "

Так он у вас не глухой? —

"We thought that guy of yours was deaf.

кричат. — Мы проверяли.

We were only checking up."

Смеются все. И конвой тоже.

They all laughed, even the escorts.

— Разобраться по пять!

“Line up by fives!"

А ворот не открывают.

They didn’t open the gates.

Сами себе не верят.

They weren’t sure everything was all right yet.

Подали толпу от ворот назад. (К воротам все прилипли, как глупые, будто от того быстрей будет.)

And they shoved the crowd back (they’d all pushed up to the gate, the dopes, as if that’d get ’em out sooner).

— Р-разобраться по пять! Первая! Вторая! Третья!...

“Line up by fi-i-ves !"

И как пятёрку назовут, та вперёд проходит метров на несколько.

And they started moving forward by fives, a few yards at a the, as they were called.

Отпыхался Шухов пока, оглянулся — а месяц-то, батюшка, нахмурился багрово, уж на небо весь вылез.

Shukhov had gotten his breath back now and he looked up at the sky.

И ущербляться, кесь, чуть начал.

The moon had come up full and it looked all purple, and maybe it was on the wane already.

Вчера об эту пору выше много он стоял.

It had been much higher up this time the day before.

Шухову весело, что все сошло гладко, кавторанга под бок бьёт и закидывает:

Shukhov was glad they’d gotten off so easy, and he poked the Captain in the ribs, sort of kidding him.

— Слышь, кавторанг, а как по науке вашей — старый месяц куда потом девается?

“Captain, tell me what it says in those books you’ve studied about what happens to the old moon when it goes down."

— Как куда?

"What d'you mean? Where does it go?

Невежество!

You’re just ignorant.

Просто не виден!

It's simply you can't see it!"

Шухов головой крутит, смеётся:

Shukhov shook his head and laughed. "

— Так если не виден — откуда ж ты знаешь, что он есть?

"But if you can't see it, how do you know it's there?"

— Так что ж, по-твоему, — дивится капитан, — каждый месяц луна новая?

"So you think" — the Captain just looked at him— "so you think we get a brand-new moon every month?"

— А что чу'дного?

"Well, don't we?

Люди вон что ни день рождаются, так месяцу раз в четыре недели можно?

If people are born every day, why shouldn't there be a brand-new moon every four weeks?"

— Тьфу! —

"Come off it."

плюнул капитан. —

The Captain spat. "

Ещё ни одного такого дурного матроса не встречал.

"I've never met such a dumb sailor in my life.

Так куда ж старый девается?

Where d'you the old one goes to?"

— Вот я ж и спрашиваю тебя — куда? —

"Well, that's what I'm asking you," Shukhov said,

Шухов зубы раскрыл. — Ну? Куда?

and you could see the gap in his teeth.-

Шухов вздохнул и поведал, шепелявя чуть:

"Well, you tell me."

— У нас так говорили:

Shukhov sighed and said with that funny lisp of his: "

старый месяц Бог на звезды крошит.

"The old people at home used to say God breaks the old moon up into stars."

— Вот дикари! — Капитан смеётся. —

"What ignorance," the Captain said and laughed. "

Никогда не слыхал!

"Never heard that one before.

Так ты что ж, в Бога веришь, Шухов?

Do you believe in God then, Shukhov?"

— А то? —

"And why not?"

удивился Шухов. —

Shukhov said. "

Как громыхнёт — пойди, не поверь!

"When He thun- ders up there in the sky, how can you help believe in Him?"

— И зачем же Бог это делает?

"And why does God do that?,’

— Чего?

"Do what?"

— Месяц на звезды крошит — зачем?

"Break the moon up into stars,” the Captain said.

— Ну, чего не понять! —

"Don’t you sec?”

Шухов пожал плечами. —

And Shukhov shrugged his shoulders. "

Звезды-те от времени падают, пополнять нужно.

"The stars keep falling down, so you've got to have new ones in their place.”

— Повернись, мать... —

"Get a move on there, you motherfuckers!"

конвой орёт. —

the guards yelled. "

Разберись!

"Line up!”

Уж до них счёт дошёл.

They were being counted now.

Прошла пятёрка двенадцатая пятой сотни, и их двое сзади — Буйновский да Шухов.

The Captain and Shukhov were the last in line.

Конвой сумутится, толкует по дощечкам счётным.

The escort guards got worried and looked at the board they were checking off from.

Не хватает!

Somebody miss- ing!

Опять у них не хватает.

It wasn't the first time.

Хоть бы считать-то умели, собаки!

If they could only count!

Насчитали четыреста шестьдесят два, а должно быть, толкуют, четыреста шестьдесят три.

By their count it was four hundred and sixty-two, but they had an idea there ought to be four hundred and sixty-three.

Опять всех оттолкали от ворот (к воротам снова притиснулись) — и ну:

They pushed the men back from the gates (they'd crowded up to them again). And now it started all over: "

— Р-разобраться по пять!

"Line up by fives!

Первая! Вторая!

One, two...!"

Эти пересчёты ихие тем досадливы, что время уходит уже не казённое, а своё.

The worst thing about these recounts was it cut into your time, not theirs. And you still had to walk those two miles back to the camp and line up in front of the friskers before they let you in.

Это пока ещё степью до лагеря допрешься да перед лагерем очередь на шмон выстоишь!

So everybody from all the sites was in one hell of a hurry to get back and make it inside the camp before anybody else.

Все объекты бегма бегут, друг перед другом расстарываются, чтоб раньше на шмон и, значит, в лагерь раньше юркнуть. Какой объект в лагерь первый придёт, тот сегодня и княжествует: столовая его ждёт, на посылки он первый, и в камеру хранения первый, и в индивидуальную кухню, в КВЧ3 за письмами или в цензуру своё письмо сдать, в санчасть, в парикмахерскую, в баню — везде он первый.

The first ones inside had a head start — they were first in the mess hall, first to get their packages if they had any, first into the kitchen to get the stuff they'd asked to have cooked in the morning, first to the CES to pick up letters from home, first to the censors to hand in a letter for mailing, first to the barbers, the medics and the bathhouse — in fac4 first everywhere.

Да бывает, конвою тоже скорее нас сдать — да к себе в лагерь.

And the escorts weren’t sorry to see the last of them and hand them over at the camp. It was no fun for them either.

Солдату тоже не разгуляешься: дел много, времени мало.

They had a lot to do and not much time for themselves.

А вот не сходится счёт их.

They’d gotten mixed up in the count again.

Как последние пятёрки стали перепускать, померещилось Шухову, что в самом конце трое их будет. А нет, опять двое.

Shukhov thought when they started letting them through by fives there’d be three in the last row, but no, it was two again.

Счётчики к начкару, с дощечками. Толкуют. Начкар кричит:

The fellows keeping count went up to the chief of the escort with their boards and linked it over.

— Бригадир сто четвёртой!

The chief shouted: "Boss of 104!”

Тюрин выступил на полшага:

Tyurin moved up half a step:

— Я.

“Here!”

— У тебя на ТЭЦ никого не осталось?

"Do you have anybody on at the power plant still?

Подумай.

Think!"

— Нет.

“No.”

— Подумай, голову оторву!

“Use your brains or I'll beat ’em out."

— Нет, точно говорю.

“No, I say.”

А сам на Павла косится — не заснул ли кто там, в растворной?

But he looked sideways at Pavlo. Maybe some- body'd fallen asleep in the power plant.

— Ра-а-азберись по бригадам! —

“Line up by gangs!”

кричит начкар.

the chief of the escort shouted.

А стояли по пятёркам, как попало, кто с кем.

But they were standing by fives, all mixed up and not by gangs.

Теперь затолкались, загудели. Там кричат: "

Now they started shoving into each other and shouting: "

"Семьдесят шестая — ко мне!"

"Over here, 76 !" "

Там: "Тринадцатая!

"Here I am, 13!" "

Сюда!" Там: "Тридцать вторая!"

"This way, 32 !"

А 104-я как сзади всех была, так и собралась сзади. И видит Шухов:

Gang 104 was right at the end of the line and they formed up there.

бригада вся с руками порожними, до того заработались дурни, что и щепок не подсобрали.

Shukhov saw most of them had nothing in their hands. They'd been so busy they hadn't picked up any pieces of wood, the crazy bastards.

Только у двоих вязаночки малые.

Only two of them had small bundles.

Игра эта идёт каждый день:

It was the same game every day.

перед съёмом собирают работяги щепочек, палочек, дранки ломаной, обвяжут тесемочкой тряпичной или верёвочкой худой, и несут.

Before the signal to knock off the men picked up scraps of wood, sticks, and broken laths and tied them up with a piece of rag or worn-out rope to take back to camp.

Первая облава — у вахты прораб или из десятников кто.

First they frisked you for it by the guardroom coming out — either the work-supervisor or a foreman.

Если стоит, сейчас велит все кидать (миллионы уже через трубу спустили, так они щепками наверстать думают). Но у работяги свой расчёт:

If one of them was standing there they told you to throw it on the ground (they'd already sent millions of rubles up the chimney and they thought they could make up for it with these splinters of wood).

если каждый из бригады хоть по чутку палочек принесёт, в бараке теплей будет.

But what the prisoners figured was if every man from every gang brought just one little piece back with him, it'd be that much warmer in the barracks.

А то дают дневальным на каждую печку по пять килограмм угольной пыли, от нее тепла не дождёшься.

Because the orderlies only brought in ten pounds of coal dust for each stove and you didn't get much warmth from that.

Поэтому и так делают, что палочек наломают, напилят покороче, да суют их себе под бушлат.

So what they did was break these pieces up or saw them short as they could and stick them under their coats.

Так прораба и минуют.

To get past the work-supervisor.

Конвой же здесь, на объекте, никогда не велит дрова кидать:

The escort guards never told you to throw firewood down out here on the site.

конвою тоже дрова нужны, да нести самим нельзя.

They needed firewood too, but they couldn't carry it themselves.

Одно дело — мундир не велит, другое — руки автоматами заняты, чтобы по нас стрелять.

For one thing, they weren't supposed to in uniform, and for another, they were holding their tommy guns with both hands to shoot at the prisoners if they had to.

Конвой как к лагерю подведёт, тут и скомандует: "

But once they got them back to camp it was a different story and they gave the order: "

"От такого до такого ряда бросить дрова вот сюда".

"Row Such-and-Such to Row Such-and-Such, drop your wood here!” But they had a heart.

Но берут по-божески: и для лагерных надзирателей оставить надо, и для самих зэков, а то вовсе носить не будут.

They had to leave some for the warders and even some for the prisoners or there'd be none at all for anybody.

Так и получается: носи дрова каждый зэк и каждый день. Не знаешь, когда донесёшь, когда отымут.

So what happened was every prisoner carried wood every day but you never knew if you'd get it through or when they'd take it away from you.

Пока Шухов глазами рыскал, нет ли где щепочек под ногами подсобрать, а бригадир уже счёл и доложил начкару:

At the same time Shukhov was looking around the place to see if there was anything to pick up, the boss counted them al and said to the chief escort: "104

— Сто четвёртая — вся!

all here."

И Цезарь тут, от конторских к своим подошёл.

Caesar'd left the fellows in the office too and come over.

Огнём красным из трубки на себя попыхивает, усы его чёрные обындевели, спрашивает:

You could see the red light from the pipe he was puffing away at and his mustache was all white with frost. He asked the Captain: "

— Ну как, капитан, дела?

"Well, how're things, Captain?"

Гретому мёрзлого не понять. Пустой вопрос — дела как?

A guy who's warm doesn’t know what it's like to be frozen or he wouldn't ask stupid questions like that.

— Да как? — поводит капитан плечами. —

The Captain shrugged his shoulders and said: "

Наработался вот, еле спину распрямил.

"How're things, you say? Well, I’ve broken my back with work and I can hardly stand up straight."

Ты, мол, закурить догадайся дать.

What he wanted to say was: "Don't you see I want a smoke?"

Даёт Цезарь и закурить.

And Caesar gave him some tobacco.

Он в бригаде одного кавторанга и придерживается, больше ему не с кем душу отвесть.

The Captain was the only man in the gang he tried to stay friends with. There was nobody else around he could have a heart-to-heart talk with now and then.

— В тридцать второй человека нет!

Now everybody started shouting: "Man missing in 32!

В тридцать второй! — шумят все.

In 32 !"

Улупил помощник бригадира 32-й и ещё с ним парень один — туда, к авторемонтным, искать.

The assistant gang boss from 32 and another fellow shot off to look in the repair shop.

А по толпе: кто? да что? — спрашивают. И дошло до Шухова:

The men in the crowd were asking who it was and what it was all about.

нету молдавана маленького чернявого.

Shukhov heard it was that short dark Moldavian.

Какой же это молдаван?

Which one of them did they mean?

Не тот ли молдаван, что, говорят, шпионом был румынским, настоящим шпионом?

The one they said was a Romanian spy, a real one?

Шпионов — в каждой бригаде по пять человек, но это шпионы деланные, снарошки.

There were five spies in. every gang. But it was all phony.

По делам проходят как шпионы, а сами пленники просто. И Шухов такой же шпион.

It said they were spies in their records but it was just they'd been POW's. Shukhov was that kind of spy.

А тот молдаван — настоящий.

But the Moldavian was a real one.

Начкар как глянул в список, так и почернел весь.

The chief of the escort looked at his list and his face turned black.

Ведь если шпион сбежал — это что начкару будет?

If a spy'd gotten away he'd really be in for it.

А толпу всю и Шухова зло берет.

Shukhov and the whole crowd got mad too.

Ведь это что за стерва, гад, падаль, паскуда, загребанец?

Who did he think he was, this goddamn skunk, the son-of-a-bitch, the fucking bastard!

Уж небо темно, свет, считай, от месяца идёт, звезды вон, мороз силу ночную забирает — а его, пащенка, нет! Что, не наработался, падло?

It was dark already and the moon was up, the stars were out, and the night cold was getting fiercer, and now this sonofa- bitch had to go and get lost.

Казённого дня мало, одиннадцать часов, от света до света?

Was the working day too short for him, the fucker, with only eleven hours from dawn to sundown?

Прокурор добавит, подожди!

Maybe the judge'd give him a little more!

И Шухову чудно', чтобы кто-то так мог работать, звонка не замечая.

Even Shukhov thought it was funny for somebody to go on working like that and not hear the signal to knock off.

Шухов совсем забыл, что сам он только что так же работал, — и досадовал, что слишком рано собираются к вахте.

He’d clean forgot how he’d kept on working himself a little while back and gotten mad because people were going over to the guardroom too early, but now he was standing there freezing and bitching along with the others.

Сейчас он зяб со всеми, и лютел со всеми, и ещё бы, кажется, полчаса подержи их этот молдаван, да отдал бы его конвой толпе — разодрали б, как волки телёнка!

And if that Moldavian kept them hanging around here another half-hour, he thought, and the escorts handed him over to the crowd, they'd tear the goddamn bastard to pieces like wolves.

Вот когда стал мороз забирать!

The cold was getting into them now.

Никто не стоит — или на месте переступает, или ходит два шага вперёд, два назад.

Nobody could stand still. They stomped their feet on the ground or edged back and forth.

Толкуют люди — мог ли убежать молдаван?

Some guys were asking if the Moldavian could’ve gotten away.

Ну, если днём ещё убег — другое дело, а если схоронился и ждёт, чтобы с вышек охрану сняли, не дождётся.

If he’d beat it in the daytime it was one thing, but if he was hiding out now and waiting for the guards to leave the watchtowers he had another guess coming — they’d never leave without him.

Если следа под проволокой не осталось, где уполз, — трое суток в зоне не разыщут и трое суток будут на вышках сидеть.

If there was no mark under the wires to show where he’d gotten away they’d search the compound for three days and keep the fellows up there on the watchtowers till they found him. For a whole week if need be.

И хоть неделю — тоже. Это уж их устав, старые арестанты знают.

That was the rule and every old camp hand knew it.

Вообще, если кто бежал — конвою жизнь кончается, гоняют их безо сна и еды.

If anybody got out it was hell on the guards and they were kept on the go without food or sleep.

Так та'к иногда разъярятся — не берут беглеца живым. Пристреливают.

It made 'em so mad they often didn't bring the fellow back alive.

Уговаривает Цезарь кавторанга:

Caesar was telling the Captain: "

— Например, пенсне на корабельной снасти повисло, помните?

"Wel, you remember that scene with those eyeglasses changing up there on the rigging, don't you?"

— М-да... — Кавторанг табачок покуривает.

“Mnnn ye-es," the Captain said — he was smoking Caesar's tobacco.

— Или коляска по лестнице — катится, катится.

"Or the scene with that baby carriage coding slowly, slowly down the steps?"

— Да... Но морская жизнь там кукольная.

"But it gives you a cockeyed idea of life in the navy."

— Видите ли, мы избалованы современной техникой съемки...

"But the trouble is we're rather spoiled by modem close-up techniques."

— Офицеры все до одного мерзавцы... — Исторически так и было!

"Yes, those maggots crawling in the meat were as big as earthworms.

— А кто ж их к бой водил?... Потом и черви по мясу прямо как дождевые ползают. Неужели уж такие Были?

They couldn't really have been that size, could they?"

— Но более мелких средствами кино не покажешь!

"But you can't do that sort of thing small-scale on film."

— Думаю, это б мясо к нам в лагерь сейчас привезли вместо нашей рыбки говЈнной, да не мо'я, не скребя, в котёл бы ухнули, так мы бы...

"If they brought that kind of meat to the camp, I can tell you, and put it in the caldron instead of that rotten fish we get, I bet we'd..."

— А-а-а! — завопили зэки. — У-у-у!

The prisoners started screaming: "

Увидели:

"Yaaaaah !"

из авторемонтных три фигурки выскочило, значит с молдаваном.

They saw three shapes coming out of the repair shop. So they'd gotten the Moldavian.

— У-у-у! —

"Uuuuuh !"

люлюкает толпа от ворот.

The crowd at the gates booed.

А как те ближе подбежали, так:

And when they got a little closer:

— Чу-ма-а! Шко-одник! Шушера!

"Bastard, crock, shit-head, no-good sonofabitch!"

Сука позорная! Мерзотина! Стервоза!! И Шухов тоже кричит: — Чу-ма!

And Shukhov joined in too.

Да ведь шутка сказать, больше полчаса времени у пятисот человек отнял!

It was no joke robbing five hundred men of half an hour.

Вобрал голову, бежит, как мышонок.

The Moldavian came out with his head hanging down and he looked smaller than a mouse.

— Стой! —

"Halt!"

конвой кричит. И записывает: —

one of the guards shouted and started writing in his book. "

Ка — четыреста шестьдесят. Где был?

"K-406, where've you been?"

А сам подходит и прикладом карабин поворачивает.

The sergeant came over to him and he was twisting the butt of his rifle.

Из толпы всЈ кричат:

Some of the crowd went on yelling: "

— Сволочь! Блевотина! Паскуда!

"Craphead, son of a whore, stinking bastard!"

А другие, как только сержант стал карабин прикладом оборачивать, затихли.

But some shut up when they saw the sergeant toying with his rifle.

Молчит молдаван, голову нагнул, от конвоя пятится.

The Moldavian stood there with his head down and said nothing. He sort of backed away from the guard.

Помбригадир 32-й выступил вперёд:

The assistant boss of 32 came up front and said: "

— Он, падло, на леса штукатурные залез, от меня прятался, а там угрелся и заснул.

"The bastard was up there on the scaffold for the plasterers. He went up there to get away from me and he got warm and fell asleep."

И по захрястку его кулаком! И по холке!

And he rammed his fist into the back of the fellow's neck.

А тем самым отогнал от конвоира.

He let him have it real good. That was just to get him clear of the guard.

Отшатнулся молдаван, а тут мадьяр выскочил иа той же 32-й да ногой его под зад, да ногой под зад! (Мадьяры вообще румын не любят.)

The Moldavian staggered and a Hungarian from 32 shot over and kicked him in the ass.

Это тебе не то, что шпионить.

This was a lot tougher than spying.

Шпионить и дурак может.

Any fool could..

У шпиона жизнь чистая, весёлая.

be a spy. Spying was all right.

А попробуй в каторжном лагере оттянуть десяточку на общих!

It was a nice clean game and real fun, not like slaving away in a penal camp for ten years.

Опустил конвоир карабин. А начкар орёт:

The guard lowered his rifle and the chief of the escort bawled out: "

— А-тайди от ворот!

"Get away from those gates.

Ра'-зобраться по пять!

Line up by fi-i-ves !"

Вот собаки, опять считать!

So they were going to do another count, the dirty dogs.

Чего ж теперь считать, как и без того ясно?

What was the point of making another count? Everything was clear as it was.

Загудели зэки.

The prisoners groaned.

Все зло с молдавана на конвой переметнулось.

They forgot about the Moldavian now and all their hate turned on the escorts.

Загудели и не отходят от ворот.

They wouldn't back away from the gates.

— Что-о? —

"What's all this about?"

начкар заорал. —

the chief escort screamed. "

На снег посадить?

"D'you want to sit on your asses in the snow?

Сейчас посажу. До утра держать буду! Ничего мудрого, и посадит.

That's where I'll put you if you like and that's where I'll keep you till morning!"

Сколь раз сажали.

And he sure would. He wouldn't think twice about it if he wanted.

И клали даже: "Ложись! Оружие к бою!" Бывало это все, знают зэки. И стали легонько от ворот оттрагивать.

It'd happened plenty of times before and sometimes they had to go down on their knees with the guards pointing their guns at the ready.

— Ат-ходи!

The prisoners knew all about that sort of thing so they started backing away from the gates. "Get back!

Ат-ходи! —

Get back!"

понуждает конвой.

the guard shouted to get them moving quicker.

— Да и чего, правда, к воротам-то жмётесь, стервы? —

"Yeah! Why're you bunching up at the gates like that, bastards?"

задние на передних злятся.

the fellows at the back shouted. They were sore at the ones up front.

И отходят под натиском.

So what else could they do?

— Ра-зобраться по пять! Первая! Вторая! Третья!

"Line up by fi-i-ves !"

А уж месяц в силу полную светит.

The moon was really shining bright.

Просветлился, багровость с него сошла. Поднялся уж на четверть добрую.

It wasn’t purple any more and it was way up by now.

Пропал вечер!...

They’d lost their evening!

Молдаван проклятый. Конвой проклятый.

That damn Moldavian, those damn guards.

Жизнь проклятая...

What a rotten lousy life!

Передние, кого просчитали, оборачиваются, на цыпочки лезут смотреть — в пятёрке последней двое останется или трое.

The fellows up front were standing on their toes and looking back to see who’d been missed in the count and if the last row had two or three.

От этого сейчас вся жизнь зависит.

Right now their lives depended on it.

Показалось было Шухову, что в последней пятёрке их четверо останется.

It looked to Shukhov like there were four fellows in the back row. He — got limp all over he was so scared.

Обомлел со страху: лишний! Опять пересчитывать!

Now there was one too many so they’d start the count from scratch again.

А оказалось, Фетюков, шакал, у кавторакга окурок достреливал, зазевался, в свою пятёрку не переступил вовремя, и тут вышел вроде лишний.

It was that scavenger Fetyukov who'd gotten out of his own line of five to scrounge the butt of the Captain’s cigarette and didn’t get back in time. So that’s why he was there looking sort of out of place. The second-in-charge of the escort gave him a clout on the neck.

Помначкар со зла его по шее, Фетюкова. Правильно!

It was the best thing he ever did in his life.

В последней — три человека.

And now there were only three men back there.

Сошлось, слава тебе Господи!

The number was right now, thank God.

— А-тайди от ворот! —

"Get away from the gates!"

опять конвой понуждает.

the guards yelled again.

Но в этот раз зэки не ворчат, видят:

But the men didn’t grumble this time.

выходят солдаты из вахты и оцепляют плац с той стороны ворот.

They could see the soldiers coming out of the guardroom on the other side of the gate and ringing off the ground outside.

Значит, выпускать будут.

Which meant they were getting ready to let them through.

Десятников вольных не видать, прораба тоже, несут ребятишки дрова.

There was no sign of the work-supervisor or his foremen — they were “free” workers. So they might get their firewood through this check.

Распахнули ворота. И уж там, за ними, у переводин бревенчатых, опять начкар и контролёр:

They opened the gates wide and the chief escort was standing outside by the wooden railings with another fellow who had to doublecheck.

— Пер-рвая! Вторая!

“First, second, third...!”

Третья!...

he yelled.

Ещё раз если сойдётся — снимать будут часовых с вышек.

If the count came out right this time they’d take the sentries off the watchtowers.

А от вышек дальних вдоль зоны хо-го сколько топать!

They had a hell of a long way to walk'back over the compound from those towers.

Как последнего зэка из зоны выведут и счёт сойдётся — тогда только по телефону на все вышки звонят:

And they didn’t phone and tell them to come down till the last prisoner was out.

сойти! И если начкар умный — тут же и трогает, знает, что зэку бежать некуда и что те, с вышек, колонну нагонят.

If you got an escort chief with any brains he’d start marching you back to the camp right away because he knew the prisoners couldn’t make a run for it now and the fellows from the watchtowers would catch up with them.

А какой начкар дурак — боится, что ему войска не хватит против зэков, и ждёт.

But if the chief on duty was a dope he always waited because he was scared he wouldn’t have enough men to deal with the prisoners.

Из тех остолопов и сегодняшний начкар. Ждёт.

Today’s guy was that kind of blockhead, and he waited.

Целый день на морозе зэки, смерть чистая, так озябли. И, после съёма стоячи, целый час зябнуть.

The prisoners had been out in the cold all day and they were so frozen they were ready to drop.

Но и все ж их не так мороз разбирает, как зло:

They’d been waiting around like this a whole hour now but it wasn’t so much the cold that got ’em.

пропал вечер!

What really made them sore was the thought of that lost evening.

Уж никаких дел в зоне не сделаешь.

There’d be no time for al those things they wanted to do back in camp. Somebody was asking the Captain in the row next to Shukhov: "

— А откуда вы так хорошо знаете быт английского флота? — спрашивают в соседней пятёрке.

"How come you know so much about life in the British Navy?"

— Да, видите ли, я прожил почти целый месяц на английском крейсере, имел там свою каюту.

"Well, you see, I spent a whole month almost on a British cruiser, had a cabin to myself there.

Я сопровождал морской конвой. Был офицером связи у них. — Ах, вот как!

I was on convoys as a liaison officer.

Ну, уже достаточно, чтобы вмазать вам двадцать пять.

Then after the war some British admiral who should've had more sense sent me a little souvenir with an inscription that said: 'In gratitude.' I was really shocked and I cursed like hell, so now I'm inside with all the others.

— Нет, знаете, этого либерального критицизма я не придерживаюсь. Я лучшего мнения о нашем законодательстве.

It's not much fun sitting here with this Bandera bunch.''

(Дуди-дуди, Шухов про себя думает, не встревая.

It looked sort of eerie all over, with the bare plain, the empty compound, and the moon gleaming on the snow. The guards had already gotten in place ten paces away from each other and their guns at the ready.

Сенька Клевщин с американцами два дня жил, так ему четвертную закатили, а ты месяц на ихем корабле околачивался, — так сколько ж тебе давать?)

There was this black herd of prisoners, and in among them, in a black coat like everybody else, was that man, S-311, who'd worn golden shoulder straps in his time and been pals with a British admiral. And now he had to carry hods with Fetyukov.

— Но уже после войны английский адмирал, черт его дёрнул, прислал мне памятный подарок. "

There's nothing you can't do to a man... The escort was all ready and they skipped the "sermon" this time.

"В знак благодарности". Удивляюсь и проклинаю!...

"Forward march — and make it snappy!"

Чудно'. Чудно' вот так посмотреть: степь голая, зона покинутая, снег под месяцем блещет. Конвоиры уже расстановились — десять шагов друг от друга, оружие на изготовку.

The hell they'd make it snappy I They didn't stand a chance of beating the other columns to camp, so they sure weren’t in any hurry.

Стадо чёрное этих зэков, и в таком же бушлате — Щ-311 — человек, кому без золотых погонов и жизни было не знато, с адмиралом английским якшался, а теперь с Фетюковым носилки таскает.

They all had the same idea and they didn’t have to tell each other. ("You’ve kept us waiting around all this time, so now let’s see how you like it. Bet you’re in a hurry to get warm too!")

Человека можно и так повернуть, и так...

"Get a move on,” the chief escort shouted. "Get a move on, front rank !"

Ну, собрался конвой. Без молитвы прямо: — Шагом марш!

The hell they’d get a move on!

Побыстрей! Нет уж, хрен вам теперь — побыстрей!

They trailed along with their eyes on the ground like they were on their way to a funeral.

Ото всех объектов отстали, так спешить нечего.

They didn’t have a thing to lose now.

Ото всех объектов отстали, так спешить нечего.

They didn’t have a thing to lose now.

Зэки и не сговариваясь поняли все: вы нас держали — теперь мы вас подержим. Вам небось тоже к теплу хоц-ца...

They’d be the last back in camp anyway The guards hadn’t given them a square deal, so let ’em yell their heads off as much as they liked.

— Шире шаг! — кричит начкар. — Шире шаг, направляющий! Хрен тебе — "шире шаг"!

The escort chief went on shouting at them for a while but he saw it was no use — they wouldn't go any faster.

Покричал-покричал начкар "шире шаг!" — понял:

The escort chief didn’t have the right to make them go any faster. (

не пойдут зэки быстрей.

(In the mornings that's what saved their lives. They went out to the job real slow.

И стрелять нельзя: идут пятёрками, колонной, согласно. Нет у начкара власти гнать зэков быстрей. (

Anybody who went fast didn't stand a chance to live out his time in the camp.

(Утром только этим зэки и спасаются, что на работу тянутся медленно. Кто быстро бегает, тому сроку в лагере не дожить — упарится, свалится.)

That way you got too hot before you even started on the job and you wouldn't last long.)

Так и пошли ровненько, аккуратно. Скрипят себе снежком.

So they took their own sweet time and all you could hear was the snow crunching under their boots.

Кто разговаривает тихонько, а кто и так.

Some of them talked a little, but others didn't bother.

Стал Шухов вспоминать — чего это он с утра ещё в зоне не доделал?

Shukhov tried to think what it was had gone wrong in camp this morning. Then it came to him.

И вспомнил — санчасть!

The sick list!

Вот диво-то, совсем про санчасть забыл за работой.

Funny he'd forgot all about it at work.

Как раз сейчас прием в санчасти.

The medics would be seeing people about now.

Ещё б можно успеть, если не поужинать.

He could still make it if he skipped supper.

Так теперь вроде и не ломает.

But that pain was pretty much gone.

И температуры не намерят...

He wasn't even sure they’d bother to see if he had a fever.

Время тратить!

He’d just be wasting his time.

Перемогся без докторов.

He'd gotten over it without the quacks.

Доктора эти в бушлат деревянный залечат.

Those guys could be the death of you.

Не санчасть его теперь манила — а как бы ещё к ужину добавить?

He forgot all about the medics now and started thinking how to get a little more for supper.

Надежда вся была, что Цезарь посылку получит, уж давно ему пора.

What he hoped was Caesar might’ve gotten a new package from home. There hadn't been one for quite a while and it was high time.

И вдруг колонну зэков как подменили. Заколыхалась, сбилась с ровной ноги, дёрнулась, загудела, загудела — и вот уже хвостовые пятёрки и середь них Шухов не стали догонять идущих впереди, стали подбегать за ними.

But now all at once something happened in the column, like a wave going through it, and they all got out of step.

Пройдут шагов несколько и опять бегом.

The column sort of jerked forward and buzzed like a swarm of bees. The fellows in the back — that's where Shukhov was — had to run now to keep up with the men out front.

Как хвост на холм вывалил, так и Шухов увидел:

Shukhov could see what it was all about when the column cleared a rise they'd been passing.

справа от них, далеко в степи, чернелась ещё колонна, шла она нашей колонне наперекос и, должно быть увидав, тоже припустила.

Way over on the plain there was another column heading for the camp, right across their path. These fellows must’ve spotted them too and put a spurt on.

Могла быть эта колонна только мехзавода, в ней человек триста.

This must be the fellows from the tool factory. There were about three hundred of them.

И им, значит, не повезло, задержали тоже.

So they’d had lousy luck too and been kept waiting around!

А их за что?

What had happened with them?

Их, случается, и по работе задерживают: машину какую не доремонтировали.

Sometimes they had to stay on to finish work on some machine or other.

Да им-то по'пустя, они в тепле целый день.

But it wasn’t so tough for them. They were inside all day and kept warm at least

Ну, теперь кто кого! Бегут ребята, просто бегут.

Now they’d have to see who’d make it first.

И конвой взялся рысцой, только начкар покрикивает:

They started to run, and the guards ran with them. The escort chief was yelling: "

— Не растягиваться!

"No straggling back there!

Сзади подтянуться! Подтянуться!

Bunch up at the back!”

Да драть тебя в лоб, что ты гавкаешь?

Why the hell was he yelling?

Неужто мы не подтягиваемся?

Didn’t he see they were doing just that?

И кто о чем говорил, и кто о чем думал — всЈ забыли, и один остался во всей колонне интерес:

Everybody forgot what they’d been talking or thinking about. There was only one thing they had their minds on now — get ahead of those other guys and beat 'em to it!

— Обогнать! Обжать!

So everything was turned upside down.

И так все смешалось, кислое с пресным, что уже конвой зэкам не враг, а друг.

Everything was all mixed up now — bitter was sweet and sweet was bitter. Even the guards were with them. They were all in it together.

Враг же — та колонна, другая.

The people they hated now were the guys over in that other column.

Развеселились сразу все, и зло прошло.

They al felt better and they weren’t half as mad.

— Давай! Давай! —

"Come on, get going up there!"

задние передним кричат.

the fellows in back were shouting.

Дорвалась наша колонна до улицы, а мехзаводская позади жилого квартала скрылась.

Their column was now on one of the streets that led into the camp and they'd lost sight of the guys from the tool works behind a housing block on another street.

Пошла гонка втёмную.

But they were still racing each other.

Тут нашей колонне торней стало, посеред улицы.

Now they were in the street.

И конвоирам с боков тоже не так спотычливо.

The going was easier and it wasn't so rough underfoot for. the guards either.

Тут-то мы их и обжать должны!

They were bound to beat those others to it!

Ещё потому мехзаводцев обжать надо, что их на лагерной вахте особо долго шмонают.

Another reason they had to get in ahead of that bunch from the tool works — those guys got a real going-over from the friskers and took up the longest time at the guardroom of anybody.

С того случая, как в лагере резать стали, начальство считает, что ножи делаются на мехзаводе, в лагерь притекают оттуда.

It all started with the killing of those stool pigeons — the higher-ups had gotten the idea it was the fellows in the tool works who’d made the knives and brought them in.

И потому на входе в лагерь мехзаводцев особо шмонают.

That's why they frisked them like they did before they let them through.

Поздней осенью, уж земля стуженая, им все кричали:

Way back last fall — the ground was getting cold by then — they started yelling at them every time: "

— Снять ботинки, мехзавод!

"Take your boots off, tool works!

Взять ботинки в руки!

Hold them up in your hands!"

Так босиком и шмонали.

So they had to stand there in their bare feet for the frisk.

А и теперь, мороз не мороз, ткнут по выбору:

And now, in the freezing cold, the guards made ’em take off just one of their boots and they pointed at the one they wanted. "

— А ну-ка, сними правый валенок!

"Come on, take off your right boot!

А ты — левый сними!

And you there, take off the left one!"

Снимет валенок зэк и должен, на одной ноге пока прыгая, тот валенок опрокинуть и портянкой потрясти — мол, нет ножа.

So they had to hop around on one leg and tum ’em upside down and shake out their foot-cloths to show they didn’t have a knife.

А слышал Шухов, не знает — правда ли, неправда, — что мехзаводцы ещё летом два волейбольных столба в лагерь принесли и в тех-то столбах были все ножи запрятаны. По десять длинных в каждом. Теперь их в лагере и находят изредка — там, здесь.

Shukhov had heard — he didn’t know if it was true or not — these fellows from the tool works had brought in a couple of volley-ball posts in the summer and they’d hid all the knives in those posts — ten in each — and knives were stil turning up all over the place.

Так полубе'гом клуб новый миновали, и жилой квартал, и деревообделочный — и выперли на прямой поворот к лагерной вахте. — Ху-гу-у! —

They went past the new recreation hall on the double, past some houses and the carpentry shop, and turned a comer on the stretch that went up to the guardroom.

колонна так и кликнет единым голосом.

The column let out a great roar like it was one man. This was just the spot they wanted to be, where the two streets came together.

На этот-то стык дорог и метили!

The fellows from the tool shop were way behind — five hundred yards down the road. They could let up now.

Мехзаводцы — метров полтораста справа, отстали. Ну, теперь спокойно пошли. Рады все в колонне.

Everybody in the column was on top of the world.

Заячья радость: мол, лягушки ещё и нас боятся.

It was like a bunch of scared rabbits gloating over another bunch of scared rabbits.

И вот — лагерь.

Now they were back at the camp.

Какой утром оставили, такой он и сейчас:

It was the same as they'd left it in the morning — it was night then and it was night now.

ночь, огни по зоне над сплошным забором и особо густо горят фонари перед вахтой, вся площадка для шмона как солнцем залита.

There were plenty of lights around the fence but it was nothing to what they had around the guardroom. The place the friskers were waiting for them was light as day.

Но, ещё не доходя вахты... — Стой! — кричит помначкар.

But before they could get there the second-incharge of the escort yelled:

И, отдав автомат свой солдату, подбегает к колонне близко (им с автоматом не велят близко). —

“Halt!” He handed his gun to a soldier and ran up close to the column (they weren't supposed to come too near the men with their guns). "

Все, кто справа стоят и дрова в руках, — брось дрова направо!

"All those on the right with firewood, throw it over here!"

А снаружи-то их открыто и несли, ему всех видно.

The fellows on the outside weren't trying to hide it. Little bundles of firewood started flying through the air.

Одна, другая вязочка полетела, третья.

Some of them tried to pass the stuff to men in the middle of the column.

Иные хотят укрыть дровишки колонны, а соседи на них:

But these other guys yelled at them:

— Из-за тебя и у других отымут!

“They'll take it away from everybody else and all because of you!

Бросай по-хорошему!

Throw it over there like he tells you!"

Кто арестанту главный враг? Другой арестант.

Who is the prisoner’s worst enemy?

Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство.

The guy next to him. If they didn't fight each other, it'd be another story...

— Ма-арш! —

"Forward march!”

кричит помначкар.

the second-in-charge shouted.

И пошли к вахте.

So they went over to the guardroom.

К вахте сходятся пять дорог, часом раньше на них все объекты толпились.

Five streets came together at the guardroom. An hour before they'd all been crowded with the men corning in from the other sites.

Если по этим всем дорогам да застраивать улицы, так не иначе на месте этой вахты и шмона в будущем городе будет главная площадь.

When all these streets were finished, the main square in the town they were building would be right here by the guardroom where they were going to frisk them. And the people.

И как теперь объекты со всех сторон прут, так тогда демонстрации будут сходиться.

who'd be corning to live in this new town would parade here on the big days, just like the prisoners were pouring in now.

Надзиратели уж на вахте грелись.

The warders were already at the guardroom warming themselves.

Выходят, поперек дороги становятся.

They came out and stood across from the prisoners: "

— Рас-стегнуть бушлаты! Телогрейки расстегнуть!

"Open up your coats and jackets!”

И руки разводят. Обнимать собираются, шмоная. По бокам хлопать.

And they put their arms out sort of getting ready for the frisk.

Ну как утром, в общем.

Same as in the morning.

Сейчас расстёгивать не страшно, домой идём.

It wasn't so bad opening up their clothes now. They were nearly home.

Так и говорят все — "домой".

That's just what they said — “home.”

О другом доме за день и вспомнить некогда.

You didn’t have any other home to think about when you were out there working.

Уж голову колонны шмонали, когда Шухов подошёл к Цезарю и сказал:

They were frisking the guys at the front of the column now, and Shukhov went over to Caesar and said: "

— Цезарь Маркович! Я от вахты побегу сразу в посылочную и займу очередь.

"Caesar Markovich, when we’re through, I'll go to the package room right away and hold a place for you in line."

Повернул Цезарь к Шухову усы литые, чёрные, а сейчас белые снизу:

Caesar turned around. The ends of his neat black mustache were all white with frost. Then Caesar said to him: "

— Чего ж, Иван Денисыч, занимать?

"What's the point in that, Ivan Denisovich?

Может, и посылки не будет.

Suppose I don't have any package?”

— Ну, а не будет — мне лихо какое?

"Maybe not, but what the hell!

Десять минут подожду, не придёте — я и в барак.

I'll hang around for ten minutes and if you don't come I'll go over to the barracks."

(Сам Шухов думает: не Цезарь, так, может, кто другой придёт, кому место продать в очереди).

What Shukhov had at the back of his mind was — even if Caesar hadn't gotten anything, he could sell his place in the line to some other guy.

Видно, истомился Цезарь по посылке:

It looked like Caesar wanted a package real bad. "

— Ну ладно, Иван Денисыч, беги, занимай.

"Okay, Ivan Denisovich. Go over and get in line.

Десять минут жди, не больше.

But don't wait more than ten minutes."

А уж шмон вот-вот, достигает.

They were getting close to the friskers now.

Сегодня от шмона прятать Шухову нечего, подходит он безбоязно.

Shukhov had nothing to hide from them today and he didn't worry.

Расстегнул бушлат, не торопясь, и телогрейку тоже распустил под брезентовым пояском.

He took his time undoing his coat and the piece of rope around his jacket.

И хотя ничего он за собой запрещённого не помнил сегодня, но насторожённость восьми лет сидки вошла в привычку.

And though he didn't think he had anything on him he shouldn't, his eight years in camps had made him careful.

И он сунул руку в брючный наколенный карман — проверить, что там пусто, как он и знал хорошо.

So he shoved his hand in the pocket on the knee of his pants to make sure it was empty.

Но там была ножовка, кусок ножовочного полотна!

And there was the piece of steel he'd picked up on the site!

Ножовка, которую из хозяйственности он подобрал сегодня среди рабочей зоны и вовсе не собирался проносить в лагерь.

He'd only taken it so it wouldn't go to waste and he didn't mean to bring it back to the camp.

Он не собирался ее проносить, но теперь, когда уже донес, — бросать было жалко край!

He didn't mean to bring it back — but he had, and it'd be a great pity to throw it away.

Ведь ее отточить в маленький ножичек — хоть на сапожный лад, хоть на портновский!

He could grind it down into a small knife for mending boots or making clothes.

Если б он думал ее проносить, он бы придумал хорошо и как спрятать.

If he'd meant to smuggle it in he’d have found a good way to hide it.

А сейчас оставалось всего два ряда перед ним, и вот уже первая из этих пятёрок отделилась и пошла на шмон.

But there were only two rows of men in front of him at the friskers and the first five were there already.

И надо было быстрее ветра решать:

He had to think fast.

или, затенясь последней пятёркой, незаметно сбросить ее на снег (где ее следом найдут, но не будут знать чья), или нести!

He could throw it out in the snow while he was still covered by the backs of the men in front (they’d find it later, but they’d never know where it came from) or he could try and get it through.

За ножовку эту могли дать десять суток карцера, если бы признали ее ножом.

If they found it on him and said it was a knife, he could get ten days in the can.

Но сапожный ножичек был заработок, был хлеб!

But a knife like that could bring something in.

Бросать было жалко.

It could mean more bread.

И Шухов сунул ее в ватную варежку.

He couldn't stand throwing it away so he slipped it in one of his mittens.

Тут скомандовали пройти на шмон следующей пятёрке. И на полном свету их осталось последних трое: Сенька, Шухов и парень из 32-й, бегавший за молдаваном.

Now the row of five in front was ordered up to the friskers, so there were just three of them left out there under the bright light — Senka, Shukhov, and the young fellow from 32 who'd helped bring the Moldavian in.

Из-за того, что их было трое, а надзирателей стояло против них пять, можно было словчить — выбрать, к кому из двух правых подойти.

There were only three of them to five warders so Shukhov could play it smart and choose between the two on the right. He picked the old one with gray whiskers instead of the young one with the red cheeks.

Шухов выбрал не молодого румяного, а седоусого старого. Старый был, конечно, опытен и легко бы нашёл, если б захотел, но потому что он был старый, ему должна была служба его надоесть хуже серы горючей.

Of course the old man knew his stuff and would have no trouble finding it if he wanted, but the thing was he was old, so he must be fed up with his job.

А тем временем Шухов обе варежки, с ножовкой и пустую, снял с рук, захватил их в одну руку (варежку пустую вперёд оттопыря), в ту же руку схватил и верёвочку-опояску, телогрейку расстегнул дочиста, полы бушлата и телогрейки угодливо подхватил вверх (никогда он так услужлив не был на шмоне, а сейчас хотел показать, что открыт он весь — на, бери меня!) —

Then Shukhov took off both mittens, the one with the piece of steel and the other, and held them in one hand (he stuck the empty mitten out a little in front); He put the piece of rope he used for a belt in the same hand, opened his jacket wide, and lifted up the sides of his coat (he'd never put himself out for the friskers like this before but now he wanted to make 'em feel he had nothing to hide).

и по команде пошёл к седоусому.

He went up to the old man with the gray whiskers.

Седоусый надзиратель обхлопал Шухова по бокам и спине, по наколенному карману сверху хлопнул — нет ничего, промял в руках полы телогрейки и бушлата, тоже нет, и, уже отпуская, для верности смял в руке ещё выставленную варежку Шухова — пустую.

The old man ran his hands over Shukhov's back and sides and felt the pocket on his knee and the sides of his coat and jacket, but there was nothing there. To make sure before he let him go, he tried the mitten with nothing in it that Shukhov had stuck under his nose. Shukhov was in a sweat.

Надзиратель варежку сжал, а Шухова внутри клешнями сжало. Ещё один такой жим по второй варежке — и он горел в карцер на триста грамм в день, и горячая пища только на третий день.

If this warder did the same with the other one he'd wind up in the cooler with eight ounces of bread a day and hot food only every third day.

Сразу он представил, как ослабеет там, оголодает и трудно ему будет вернуться в то жилистое, не голодное и не сытое состояние, что сейчас.

He thought how weak and hungry he'd be there and how hard it would be to get back on his feet, lean and halfstarved as he was.

И тут же он остро, возносчиво помолился про себя: "

And he prayed hard as he could: "

"Господи! Спаси! Не дай мне карцера!"

"God in Heaven, help me and keep me out of the can!”

И все эти думки пронеслись в нем только, пока надзиратель первую варежку смял и перенёс руку, чтоб так же смять вторую заднюю (он смял бы их зараз двумя руками, если бы Шухов держал варежки в разных руках, а не в одной).

All this went through his head when the warder felt the first mitten and then reached out for the one behind it (he'd have tried them both at once if Shukhov hadn't held them in the same hand).

Но тут послышалось, как старший на шмоне, торопясь скорей освободиться, крикнул конвою:

But then the chief warder — he wanted to get the thing over with soon as he could — shouted to the guards: "

— Ну, подводи мехзавод!

"Let’s have the fellows from the tool works."

И седоусый надзиратель, вместо того чтобы взяться за вторую варежку Шухова, махнул рукою — проходи, мол. И отпустил.

So the old man with the gray whiskers didn’t bother with Shukhov's other mitten and waved him through.

Шухов побежал догонять своих.

Shukhov ran to catch up with the others.

Они уже выстроены были по пять меж двумя долгими бревенчатыми переводинами, похожими на коновязь базарную и образующими как бы загон для колонны.

They were already lined up by fives between two long wooden rails — like the ones they hitch horses to in marketplaces. It made a kind of paddock.

Бежал он лёгкий, земли не чувствуя, и не помолился ещё раз, с благодарностью, потому что некогда было, да уже и некстати.

He felt like he was walking on air but he didn't say a prayer of thanks because there wasn't any time and there was no sense in it now.

Конвой, который вёл их колонну, весь теперь ушёл в сторону, освобождая дорогу для конвоя мехзавода, и ждал только своего начальника.

The guards who'd brought their column in got out of the way to make room for the escorts who were marching the tool works in. They were waiting for their chief.

Дрова все, брошенные их колонной до шмона, конвоиры собрали себе, а дрова, отобранные на самом шмоне надзирателями, собраны были в кучу у вахты.

They'd picked up all the firewood the column had thrown down before the frisk. The firewood the warders took was piled up by the guardroom.

Месяц выкатывал все выше, в белой светлой ночи настаивался мороз.

The moon was going up higher all the time and the night cold was getting stronger.

Начальник конвоя, идя на вахту, чтоб там ему расписку вернули за четыреста шестьдесят три головы, поговорил с Пряхой, помощником Волкового, и тот крикнул:

On his way to the guardroom to sign in the four hundred and sixty-three men the escort chief stopped and had a word with Pryakha — this was Volkovoy's deputy — and he shouted: "K-460!"

— Кэ — четыреста шестьдесят! Молдаван, схоронившийся в гущу колонны, вздохнул и вышел к правой переводине.

The Moldavian, who'd tried to keep out of sight in the middle of the column, gave a sigh and — came up to the rail on the right.

Он так же все голову держал поникшей и в плечи вобранной.

He still had his head down and his shoulders were all hunched up.

— Иди сюда! —

"Over here!"

показал ему Пряха вокруг коновязи.

Pryakha wanted him to come around the other side.

Молдаван обошёл.

The Moldavian went around.

И велено ему было руки взять назад и стоять тут.

They told him to put his hands behind his back and wait there.

Значит, будут паять ему попытку к побегу.

So he was going to get it in the neck for "attempted escape."

В БУР возьмут.

They'd put him in the can.

Не доходя ворот, справа и слева за загоном, стали два вахтёра, ворота в три роста человеческих раскрылись медленно, и послышалась команда:

Two guards stood on the left and right of the paddock just in front of the gate. These gates were high as three men. They opened them up and then the order came: "

— Раз-зберись по пять! ("

"Line up by fi-i-ves !" (

("Отойди от ворот" тут не надо: всякие ворота всегда внутрь зоны открываются, чтоб, если зэки и толпой изнутри на них напёрли, не могли бы высадить.)

(They didn't have to tell you to get away from the gate here because the gates to the camp always opened in so the prisoners couldn't rush them and break them down.) "

Первая! Вторая! Третья!...

"One, two, three... !"

Вот на этом-то вечернем пересчёте, сквозь лагерные ворота возвращаясь, зэк за весь день более всего обветрен, вымерз, выголодал — и черпак обжигающих вечерних пустых щей для него сейчас, что дождь в сухмень, — разом втянет он их начисто.

The prisoners were at their coldest and hungriest when they checked in through these gates in the evening, and their bowl of hot and watery soup without any fat was like rain in a drought. They gulped it down. They cared more for this bowlful than freedom, or for their life in years gone by and years to come.

Этот черпак для него сейчас дороже воли, дороже жизни всей прежней и всей будущей жизни. Входя сквозь лагерные ворота, зэки, как воины с похода, — звонки, кованы, размашисты — па'-сторонись! Придурку от штабного барака смотреть на вал входящих зэков — страшно.

They came back through the gates like soldiers from the wars with a lot of noise and cocky as hell.

Вот с этого-то пересчёта, в первый раз с тех пор, как в полседьмого утра дали звонок на развод, зэк становится свободным человеком.

It was best to keep out of their way. The orderly from HQ got scared when he saw them come in. Now for the first time since roll call at six-thirty that morning the men were on their own.

Прошли большие ворота зоны, прошли малые ворота предзонника, по линейке ещё меж двух прясел прошли — и теперь рассыпайся кто куда.

They went through the big outside gates, through the smaller one inside, across the yard through another pair of rails, and broke loose all over the compound.

Кто куда, а бригадиров нарядчик ловит:

All except the gang bosses, who were stopped by a work-controller: "

— Бригадиры! В ППЧ!

"Gang bosses, go to the PPS!"

Это значит — на завтра хомут натягивать. Шухов бросился мимо БУРа, меж бараков — и в посылочную. А Цезарь пошёл, себя не роняя, размеренно, в другую сторону, где вокруг столба уже кишмя кишело, а на столбе была прибита фанерная дощечка и на ней карандашом химическим написаны все, кому сегодня посылка.

Shukhov raced past the punishment block and the barracks over to the package room and Caesar strolled over the other way where people were swarming around a post with a plywood board nailed to it.

На бумаге в лагере меньше пишут, а больше — на фанере.

The names of all the people with packages were written up there with a pencil. They didn't use much paper in the camps.

Оно как-то твёрже, вернее — на доске.

They wrote mostly on these boards. Plywood lasted longer.

На ней и вертухаи и нарядчики счёт головам ведут.

The work-controllers and the screws used it when they counted heads.

А назавтра соскоблил — и снова пиши.

They could wipe it dean and write on it again the next day.

Экономия.

It was a great saving.

Кто в зоне остаётся, ещё так шестерят:

There was always some scrounging to be done around this post by people who hadn't been working outside.

прочтут на дощечке, кому посылка, встречают его тут, на линейке, сразу и номер сообщают.

They'd find out from this board who'd gotten a package, go and meet the fellow at the gate, and tell him the number.

Много не много, а сигаретку и такому дадут.

You could pick up a cigarette or two like that.

Добежал Шухов до посылочной — при бараке пристройка, а к той пристройке ещё прилепили тамбур.

Shukhov ran up to the package room. It was a sort of lean-to with an entryway.

Тамбур снаружи без двери, свободно холод ходит, — а в нем все ж будто обжитей, ведь под крышею.

The entryway had no door and the cold went right through it, but you were under cover so it wasn't too bleak.

В тамбуре очередь вдоль стенки загнулась.

Men were standing in a line all around the wall.

Занял Шухов.

Shukhov got in it too.

Человек пятнадцать впереди, это больше часу, как раз до отбоя.

There were fifteen fellows ahead of him so there'd be an hour's wait and that'd take him up to lights out.

А уж кто из тэцовской колонны пошёл список смотреть, те позади Шухова будут. И мехзаводские все.

If anybody else from his bunch had a package — he'd have to go and look at the list first — he'd be way behind Shukhov.

Им за посылкой как бы не второй раз приходить, завтра с утра.

So would all the fellows from the tool works. They might have to come back again early in the morning.

Стоят в очереди с торбочками, с мешочками.

They stood in line with little bags and sacks and things.

Там, за дверью (сам Шухов в этом лагере ещё ни разу не получал, но по разговорам), вскрывают ящик посылочный топориком, надзиратель все своими руками вынимает, просматривает.

Over inside, behind the door ( Shukhov hadn't gotten a package since he'd been in this camp, but he knew from what people said), a warder pried open the wooden box with your stuff in it, took it all out and went through it real careful.

Что разрежет, что переломит, что прощупает, пересыплет.

He cut things up, broke them in pieces, and gave them a good going- over.

Если жидкость какая, в банках стеклянных или жестяных, откупорят и выливают тебе, хоть руки подставляй, хоть полотенце кулёчком.

If it was anything liquid in a glass jar or a can they opened it and poured it out for you. All you could do to try and catch it was cup your hands or get a bag under it.

А банок не отдают, боятся чего-то.

They didn't hand cans or jars over to you.

Если из пирогов, сладостей подиковинней что или колбаса, рыбка, так надзиратель и откусит. (

It made 'em kind of jumpy. If there was any pastry or candy or something fancy like that, or any sausage or fish, the warder always bit off a hunk. (

(А качни права попробуй — сейчас придерётся, что' запрещено, а что' не положено — и не выдаст.

(And it wasn't worth while kicking up a fuss because then he'd say it was forbidden and you weren't supposed to have it.)

С надзирателя начиная, кто посылку получает, должен давать, давать и давать.)

Anybody who got a package had to give handouts all along the line, starting with the warder.

А когда посылку кончат шмонать, опять же и ящика посылочного не дают, а сметай себе все в торбочку, хоть в полу бушлатную — и отваливай, следующий.

And when they were through poking around in your package they wouldn't let you have the box — you had to stuff it all into a bag or into the lining of your coat. Then they kicked you out and called the next fellow.

Так заторопят иного, что он и забудет чего на стойке.

They sometimes hustled you so much you left something behind on the counter.

За этим не возвращайся.

And it was no use coming back for it.

Нету.

It wouldn't be there any more.

Ещё когда-то в Усть-Ижме Шухов получил посылку пару раз.

Back in the Ust-Izhma days Shukhov had gotten packages a couple of times.

Но и сам жене написал: впустую, мол, проходят, не шли, не отрывай от ребятишек.

But he wrote to his wife and told her not to send any more because there wasn't much left by the time it reached him.

Хотя на воле Шухову легче было кормить семью целую, чем здесь одного себя, но знал он, чего те передачи стоят, и знал, что десять лет с семьи их не потянешь.

Better keep it for the kids. Though it was easier for Shukhov to feed his whole family back home than it was just to keep himself alive in the camp, he knew the price they paid for these packages and he knew he couldn't go on taking the bread out of their mouth for ten years.

Так лучше без них.

So he'd rather do without.

Но хоть так он решил, а всякий раз, когда в бригаде кто-нибудь или в бараке близко получал посылку (то есть почти каждый день), щемило его, что не ему посылка.

All the same every time anybody in his gang or in his part of the barracks got a package — and this was nearly every day — he felt a kind of pang inside because it wasn't him.

И хоть он накрепко запретил жене даже к пасхе присылать и никогда не ходил к столбу со списком, разве что для богатого бригадника, — он почему-то ждал иногда, что прибегут и скажут: — Шухов!

And though he told his wife she must never send him anything, even for Easter, and he never went to that post with the list on it — unless it was to take a look for some other guy who was well off — still he sometimes had the crazy idea somebody might run up to him one day and say: "

Да что ж ты не идёшь?

"Shukhov, what are you waiting for?

Тебе посылка!

You've got a package!"

Но никто не прибегал... И вспомнить деревню ТемгенЈво и избу родную ещё меньше и меньше было ему поводов...

But nobody ever did, and he thought about his home village of Temgenyovo and the wooden shack where they lived.

Здешняя жизнь трепала его от подъёма и до отбоя, не оставляя праздных воспоминаний.

Here he was on the go from reveille to lights out and there was no time for daydreaming.

Сейчас, стоя среди тех, кто тешил своё нутро близкой надеждой врезаться зубами в сало, намазать хлеб маслом или усластить сахарком кружку, Шухов держался на одном только желании:

He was standing in line with these people who were keeping their bellies happy with the hope they'd soon be sinking their teeth into a chunk of fatback, eating their bread with butter, and sweetening their tea with sugar.

успеть в столовую со своей бригадой и баланду съесть горячей, а не холодной. Холодная и полцены не имела против горячей.

But Shukhov had only one thing to hope for — he might still make it to the mess hall with the rest of his gang in time to eat his gruel before it got cold.

Он рассчитывал, что если Цезаря фамилии в списке не оказалось, то уж давно он в бараке и умывается.

It didn't do you half as much good if it was cold. He figured if Caesar's name wasn't on the list he'd be back in the barracks by now and getting cleaned up.

А если фамилия нашлась, так он мешочки теперь собирает, кружки пластмассовые, тару.

But if Caesar's name was on it he'd now be getting together bags and plastic mugs to put the stuff in.

Для того десять минут и пообещался Шухов ждать.

That's why Shukhov said he'd wait ten minutes — just to give him time.

Тут, в очереди, услышал Шухов и новость:

Shukhov picked up some news from the fellows in the line.

воскресенья опять не будет на этой неделе, опять зажиливают воскресенье.

There wasn't going to be any Sunday again this week. They were going to be swindled out of it.

Так он и ждал, и все ждали так: если пять воскресений в месяце, то три дают, а два на работу гонят.

That was nothing new, they'd known it all along — if there were five Sundays in the month, they let you off on three and chased you out to work on the other two.

Так он и ждал, а услышал — повело всю душу, перекривило:

He knew this — but when he heard it he felt sick all over and it turned his stomach.

воскресеньице-то кровное кому не жалко?

You couldn't help feeling bad about losing your Sunday.

Ну да правильно в очереди говорят:

Though it was right what the fellows were saying in the line.

выходной и в зоне надсадить умеют, чего-нибудь изобретут — или баню пристраивать, или стену городить, чтобы проходу не было, или расчистку двора.

Even if you got Sunday off, they still found jobs for you to do around the camp — putting up a new bathhouse or building a new wall to keep you from getting through somewhere, or clearing up the yard.

А то смену матрасов, вытряхивание, да клопов морить на вагонках.

Then there was always airing the mattresses and shaking them out or delousing the bunks.

Или проверку личности по карточкам затеют.

Or they’d have an "identity parade" to check your pus against your picture.

Или инвентаризацию: выходи со всеми вещами во двор, сиди полдня.

Or they’d say it was time for stock-taking and you had to spread all your junk out in the yard and they kept you hanging around there half the day.

Больше всего им, наверно, досаждает, если зэк спит после завтрака.

The thing that really got ’em was if the prisoners slept after breakfast.

Очередь, хоть и медленно, а подвигалась.

The line wasn’t moving very fast.

Зашли без очереди, никого не спросясь, оттолкнув переднего, — парикмахер один, один бухгалтер и один из КВЧ.

Three fellows —a camp barber, a bookkeeper, and one of the guys from the CES — pushed up front, and they weren't too polite about it either.

Но это были не серые зэки, а твёрдые лагерные придурки, первые сволочи, сидевшие в зоне.

These weren't just poor slobs like the rest but high and mighty trusties and the biggest bastards in the camp.

Людей этих работяги считали ниже дерьма (как и те ставили работяг).

To the men’s way of thinking they were worse than shit, and they didn’t have much use for the men either.

Но спорить с ними было бесполезно:

There was no sense talking back to them.

у придурни меж собой спайка и с надзирателями тоже.

They all stuck together and they were in good with the warders.

Оставалось все же впереди Шухова человек десять, и сзади семь человек набежало — и тут-то в пролом двери, нагибаясь, вошёл Цезарь в своей меховой новой шапке, присланной с воли. (

There were ten fellows ahead of Shukhov and seven more in back of him. Now Caesar came along. He had to duck down to get in through the doorway in the new fur cap he’d gotten from home. (That was another thing, these hats.

(Тоже вот и шапка. Кому-то Цезарь подмазал, и разрешили ему носить чистую новую городскую шапку.

Caesar had given a bribe to somebody in the right place so they let him keep this fancy new cap, the sort they wore in the big cities.

А с других даже обтрепанные фронтовые посдирали и дали лагерные, свинячьего меха.)

But others who’d been brought in with their service caps, straight from the front, had them taken away and got the plain pigskin caps they gave you in the camp.)

Цезарь Шухову улыбнулся и сразу же с чудаком в очках, который в очереди все газету читал: — Аа-а!

Caesar shot a smile at Shukhov and started talking right away with some crazy guy in glasses who was reading a newspaper in the line. "

Петр Михалыч!

"Glad to see you, Pyotr Mikhailovich, old man."

И — расцвели друг другу, как маки.

And they glowed at each other like a couple of poppies.

Тот чудак:

The nut with the glasses said: "

— А у меня "Вечерка" свежая, смотрите!

"Look, I’ve just gotten an Evening News fresh from Moscow.

Бандеролью прислали.

It came in the mail."

— Да ну?! —

"You don’t say!"

И суётся Цезарь в ту же газету.

And Caesar stuck his nose in the newspaper too. (

А под потолком лампочка слепенькая-слепенькая, чего там можно мелкими буквами разобрать?

(There wasn’t much light from the bulb on the ceiling. How the hell could they read those tiny letters!) "

— Тут интереснейшая рецензия на премьеру Завадского!...

"There is a most interesting article here on the opening night of the new Zavadsky."

Они, москвичи, друг друга издаля' чуют, как собаки. И, сойдясь, все обнюхиваются, обнюхиваются по-своему.

These fellows from Moscow can smell each other a long way off and when they get together they kind of sniff at each other like dogs.

И лопочут быстро-быстро, кто больше слов скажет.

And they jabber away real fast to see who can say the most words.

И когда так лопочут, так редко русские слова попадаются, слушать их — все равно как латышей или румын.

You didn’t hear many real Russian words in all this talk. They might just as well have been Latvians or Romanians.

Однако в руке у Цезаря мешочки все собраны, на месте.

But Caesar hadn’t forgot all his little bags and sacks.

— Так я это... Цезарь Маркович... —

"Caesar Markovich, is it all right if I go now?"

шепелявит Шухов. — Может, пойду?

Shukhov asked through that gap in his teeth.

— Конечно, конечно. —

"Of course, of course.”

Цезарь усы чёрные от газеты поднял. —

Caesar lifted his black mustache up from the paper. "

Так, значит, за кем я?

"But tell me now, who’s in front of me and who’s behind me in the line?"

Кто за мной?

Shukhov told him where his place was.

Растолковал ему Шухов, кто за кем, и, не ждя, что Цезарь сам насчёт ужина вспомнит, спросил:

And he didn’t wait for Caesar to think of it himself but asked him about his supper. "

— А ужин вам принести?

"Want me to bring you your supper?" (

(Это значит — из столовой в барак, в котелке.

(This meant he’d have to carry it from the mess hall to the barracks in a can. You weren't supposed to.

Носить никак нельзя, на то много было приказов.

They were very strict about this and kept bringing out rules against it.

Ловят, и на землю из котелка выливают, и в карцеры сажают — и все равно носят и будут носить, потому что у кого дела, тот никогда с бригадой в столовую не поспеет).

If they caught you they poured the stuff out on the ground and dragged you off to the cooler. The men went on doing it all the same because anybody who had something to do before supper could never make it on time to the mess hall with his gang.)

Спросил, принести ли ужин, а про себя думает: "

When he asked about bringing Caesar’s supper over, he was thinking: "

"Да неужто ты шквалыгой будешь? Ужина мне не подаришь?

"You're not going to be stingy now, are you, and not let me have your supper?"

Ведь на ужин каши нет, баланда одна голая!..."

They didn't get any mush for supper but only thin gruel.

— Нет, нет, — улыбнулся Цезарь, — ужин сам ешь, Иван Денисыч!

"No, no." Caesar smiled. "You eat it yourself."

Только этого Шухов и ждал!

That was all Shukhov was waiting for.

Теперь-то он, как птица вольная, выпорхнул из-под тамбурной крыши — и по зоне, и по зоне!

He tore out of the package room like a bat out of hell and chased across the compound. There were prisoners wandering around all over the place.

Снуют зэки во все концы! Одно время начальник лагеря ещё такой приказ издал: никаким заключенным в одиночку по зоне не ходить. А куда можно — вести всю бригаду одним строем.

One time the Commandant had given an order that prisoners couldn't walk around by themselves but had to be marched everywhere by gangs — except to the medics or the latrines, where they couldn’t take them all together.

А куда всей бригаде сразу никак не надо — скажем, в санчасть или в уборную, — то сколачивать группы по четыре-пять человек, и старшего из них назначать, и чтобы вёл своих строем туда, и там дожидался, и назад — тоже строем.

They made up squads of four or five men and put one of them in charge to march them wherever they had to go, wait for them there, and march them back.

Очень начальник лагеря упирался в тот приказ. Никто перечить ему не смел.

There’d been a Commandant who was strict as hell about this order and nobody liked to cross him.

Очень начальник лагеря упирался в тот приказ. Никто перечить ему не смел.

There’d been a Commandant who was strict as hell about this order and nobody liked to cross him.

Надзиратели хватали одиночек, и номера писали, и в БУР таскали — а поломался приказ.

The warders jumped on anybody going around by himself and put ’em in the cells. But the whole thing broke down.

Натихую, как много шумных приказов ломается.

It didn’t happen all at once, it sort of faded out little by little like a lot of these high-sounding orders. Suppose the screws called you out, well, you couldn’t go along with a whole bunch.

А тот в КВЧ надумал, газеты читать, да кто ж с ним пойдёт?

Or some guy who got it in his head to go over to the CES and read the newspapers, who the hell did he think’d go along with him? And then there were fellows going over to get their felt boots repaired or their things dried out.

А тому валенки на починку, а тому в сушилку, а тому из барака в барак просто (из барака-то в барак пуще всего запрещено!) — как их удержишь?

And then those who just wanted to go from their own barracks to the next one (this was the thing they were real tough on but it wasn’t so easy to stop it).

Приказом тем хотел начальник ещё последнюю свободу отнять, но и у него не вышло, пузатого.

That pot-bellied bastard of a Commandant had made this order to take their last bit of freedom away, but it didn't work out like that.

По дороге до барака, встретив надзирателя и шапку перед ним на всякий случай приподняв, забежал Шухов в барак.

On his way back Shukhov ran into a warder, took his cap off just to be on the safe side, and ducked into his barracks.

В бараке — галдёж: у кого-то пайку днём увели, на дневальных кричат, и дневальные кричат.

There was one hell of a racket inside — somebody's bread ration had been pinched while they were all out at work and everybody was shouting at the orderlies, and the orderlies were shouting back.

А угол 104-й пустой.

There was nobody from 104 there.

Уж тот вечер считает Шухов благополучным, когда в зону вернулись, а тут матрасы не переворочены, шмона днём в бараках не было.

Shukhov always figured they were in luck if they got back to camp and the mattresses hadn't been turned inside out while they were gone.

Метнулся Шухов к своей койке, на ходу бушлат с плеч скидывая.

He ran to his bunk and started taking his coat off on the way.

Бушлат — наверх, варежки с ножовкой — наверх, щупанул матрас в глубину — утренний кусок хлеба на месте!

He threw it up on top and his mittens with the piece of steel too and felt inside his mattress. That hunk of bread was still there!

Порадовался, что зашил.

Good thing he'd sewed it in.

И — бегом наружу! В столовую!

So he dashed out again and went to the mess hall.

Прошнырнул до столовой, надзирателю не попавшись. Только зэки брели навстречу, споря о пайках.

He slipped across and didn't run into a single warder — just men coming back and quarreling about the rations.

На дворе все светлей в сиянии месячном.

The moonlight in the yard was getting more and more bright.

Фонари везде поблёкли, а от бараков — чёрные тени.

The lights in the camp looked dim and there were black shadows from the barracks.

Вход в столовую — через широкое крыльцо с четырьмя ступенями, и то крыльцо сейчас — в тени тоже.

There were four big steps up to the mess hall and they were in the shadow too.

Но над ним фонарик побалтывается, визжит на морозе.

There was a little bulb over the door and it was swinging and creaking in the freezing cold.

Радужно светятся лампочки, от мороза ли, от грязи.

And there. was a kind of rainbow around all the lights but it was hard to say if this was from the frost or because they were so dirty.

И ещё был приказ начальника лагеря строгий: бригадам в столовую ходить строем по два.

And the Commandant had another strict rule — each gang had to march up to the mess hall two by two.

Дальше приказ был: дойдя до столовой, бригадам на крыльцо не всходить, а перестраиваться по пять и стоять, пока дневальный по столовой их не впустит.

Then the order was — when they got to the steps they had to line up again by fives and stand there till the mess-hall orderly let them up.

Дневальным по столовой цепко держался Хромой.

This was Clubfoot's job and he wouldn't let go of it for anything in the world.

Хромоту свою в инвалидность провёл, а дюжий, стерва.

With that limp of his he'd gotten himself classed as an invalid, the bastard, but there really wasn't a thing wrong with him.

Завёл себе посох березовый и с крыльца этим посохом гвоздит, кто не с его команды лезет. А не всякого.

He had a stick cut from a birch tree and he lashed out with it from the top of the steps if anybody tried to go up before he gave the word.

Быстрометчив Хромой и в темноте в спину опознает — того не ударит, кто ему самому в морду даст.

But he was careful who he hit. Clubfoot was sharp-eyed as they come and he could spot you in the dark from behind.

Прибитых бьёт.

He never went for anybody who could hit back and let him have it in the puss. He only beat a fellow when he was down.

Шухова раз гвозданул.

He'd let Shukhov have it once.

Название — "дневальный".

And this was the kind they called "orderlies," but if you thought about it they didn't take orders from anybody.

А разобраться — князь! — с поварами дружит!

And they were in cahoots with the cook.

Сегодня не то бригады поднавалили все в одно время, не то порядки долго наводили, только густо крыльцо облеплено, а на крыльце Хромой, шестёрка Хромого и сам завстоловой.

Today a lot of gangs must have crowded up at the same time or maybe they were having trouble keeping order. The men were all over the steps.

Без надзирателей управляются, полканы.

There were three of them up there — Clubfoot, the trusty who worked under him, and even the fellow in charge of the mess hall, big as life — and they were trying to handle things on their own, the crapheads.

Завстоловой — откормленный гад, голова как тыква, в плечах аршин.

The manager of the mess hall was a fat bastard with a head like a pumpkin and shoulders a yard wide.

До того силы в нем избывают, что ходит он — как на пружинах дёргается, будто ноги в нем пружинные и руки тоже.

He had so much strength he didn't know what to do with it and he bounced up and down like on springs and his hands and legs jerked all the time.

Носит шапку белого пуха без номера, ни у кого из вольных такой шапки нет.

His cap was made of white fur soft as down and he didn't have a number on it.

И носит меховой жилет барашковый, на том жилете на груди — маленький номерок, как марка почтовая, — Волковому уступка, а на спине и такого номера нет.

There weren’t many people “outside” with a cap like that.. He had a lamb's-wool jacket and there was a number on it the size of a postage stamp — just big enough to keep Volkovoy happy — but he didn't have a number on his back.

Завстоловой никому не кланяется, а его все зэки боятся.

He didn't give a damn for anybody and all the men were scared of him.

Он в одной руке тысячи жизней держит.

He had a thousand lives in the palm of his hand.

Его хотели побить раз, так все повара на защиту выскочили, мордовороты на подбор.

Once they'd tried to beat him up but the cooks all rushed out to help him. And a choice bunch of ugly fat-faced bastards they were too.

Беда теперь будет, если 104-я уже прошла, — Хромой весь лагерь знает в лицо и при заве ни за что с чужой бригадой не пустит, нарочно изгалится.

Shukhov would be in trouble if 104 had gone in already. Clubfoot knew everybody in camp by sight, and when the manager was there he never let anybody through if he wasn't with his own gang. Just for the hell of it.

Тоже и за спиной Хромого через перила крылечные иногда перелезают, лазил и Шухов.

The fellows sometimes climbed the rails going up the steps and got in behind Clubfoot's back. Shukhov had done this too. But you couldn't get away with it when the manager was there. He'd knock you all the way from here to the hospital block.

А сегодня при заве не перелезешь — съездит по салазкам, пожалуй, так, что в санчасть потащишься. Скорей, скорей к крыльцу, средь черных всех одинаковых бушлатов дознаться во теми, здесь ли ещё 104-я.

Shukhov had to get over to the steps fast as he could and see if 104 was still here — everybody looked the same at night in their black coats.

А тут как раз поднапёрли, поднапёрли бригады (деваться некуда — уж отбой скоро!)

But there were so many of them milling around now like they were storming a fortress (what could they do, it was getting close to lights out?)

и как на крепость лезут — одну, вторую, третью, четвертую ступеньку взяли, ввалили на крыльцо!

and they pushed their way up those four steps and crowded at the top.

— Стой,....я'ди! —

"Stop, you fucking sonsofbitches !"

Хромой орёт и палку поднял на передних. —

Clubfoot yelled, and hit out at them with his stick. "

Осади! Сейчас кому-то бальник расквашу!

"Get back or I'll bash your heads in!"

— Да мы при чем? —

"What can we do?"

передние орут. —

those up front yelled.

Сзади толкают!

“They’re pushing from the back!"

Сзади-то сзади, это верно, толкачи, но и передние не шибко сопротивляются, думают в столовую влететь.

And it was true, the pushing came from the back but the fellows in front weren’t really trying to hold them back.

Тогда Хромой перехватил свой посох поперек грудей, как шлагбаум закрытый, да изо всей прыти как кинется на передних!

They wanted to break through to the mes hall Then Clubfoot held his stick across his chest to make a kind of barrier. And he threw all his weight behind it.

И помощник Хромого, шестёрка, тоже за тот посох схватился, и завстоловой сам не побрезговал руки марать — тоже.

His trusty got his hand on the stick too and helped him push. Even the manager didn’t worry about getting his precious hands dirty and took hold of the stick.

Двинули они круто, а силы у них немереные, мясо едят — отпятили!

They shoved real hard. They had plenty of strength with all that meat they ate.

Сверху вниз опрокинули передних на задних, на задних, прямо повалили, как снопы.

Those up front were pushed back and fell on the men behind. They went down like tenpins.

— Хромой грЈбаный... в лоб тебя драть!... —

"Fuck you, Clubfoot!"

кричат из толпы, но скрываясь.

some of the guys in the crowd shouted. But they made sure they weren't seen.

Остальные упали молча, подымаются молча, поживей, пока их не затоптали.

The others kept their mouth shut and just scrambled to their feet fast so’s not to get trampled on. And they got the steps cleared.

Очистили ступеньки. Завстоловой отошёл по крыльцу, а Хромой на ступеньке верхней стоит и учит:

The manager went back inside and Clubfoot stood on the top step and shouted: "

— По пять разбираться, головы бараньи, сколько раз вам говорить?! Когда нужно, тогда и пущу!

"How many times do I have to tell you to line up by fives, you blockheads!

Углядел Шухов перед самым крыльцом вроде Сеньки Клевшина голову, обрадовался жутко, давай скорее локтями туда пробиваться.

I’ll let you in when we’re good and ready." Shukhov thought he saw Senka Klevshin’s head way up front.

Спины сдвинули — ну, нет сил, не пробьёшься.

He was real glad and started pushing his way through fast. But the men were jammed tight and he couldn’t make it.

— Двадцать седьмая! —

"Hey, 27 !”

Хромой кричит. —

Clubfoot shouted. "

Проходи!

"Get moving !”

Выскочила 27-я по ступенькам, да скорей к дверям.

Gang 27 ran up the steps and inside on the double.

А за ней опять попёрлись все по ступенькам, и задние прут.

The rest rushed the steps again and the men in back pushed hard.

И Шухов тоже прет силодЈром.

Shukhov pushed for all he was worth too.

Крыльцо трясут, фонарь над крыльцом повизгивает.

The steps were shaking and the bulb over the doorway was making a sort of creaking noise.

— Опять, падлы? — Хромой ярится.

"Won’t you ever learn, you scum?”

Да палкой, палкой кого-то по плечам, по спине, да спихивает, спихивает одних на других.

Clubfoot was mad as hell. He hit a couple of the fellows on the back and shoulders with his stick and pushed them over on the others.

Очистил снова.

He cleared the steps again.

Видит Шухов снизу — взошёл рядом с Хромым Павло.

Shukhov could see Pavlo go up the steps to Clubfoot.

Бригаду сюда водит он, Тюрин в толкотню эту не ходит пачкаться.

Pavlo’d taken charge of the gang because Tyurin didn’t like to get mixed up in this kind of mob.

— Раз-берись по пять, сто четвэртая! —

"Line up by fives 104 !”

Павло сверху кричит. —

Pavlo shouted from up there. "

А вы посуньтесь, друзья!

"Let ’em through you guys up front!”

Хрен тебе друзья посунутся!

The hell they’d let ’em through!

— Да пусти ж, ты, спина!

"Hey there, let me through!

Я из той бригады! — Шухов трясёт.

That's my gang!”

Тот бы рад пустить, но жмут и его отовсюду.

Shukhov grabbed hold of the man in front of him. The fellow would have been glad to get out of the way but he was wedged in there too.

Качается толпа, душится — чтобы баланду получить.

The crowd weaved from side to side.

Законную баланду.

They were really killing themselves to get that gruel they had coding.

Тогда Шухов иначе:

So Shukhov tried another tack.

слева к перилам прихватился, за столб крылечный руками перебрал и — повис, от земли оторвался.

He clutched the rail going up the steps on the left, pulled himself up by his arms, and swung through to the other side.

Ногами кому-то в колена ткнулся, его по боку огрели, матернули пару раз, а уж он пронырнул:

He hit somebody on the knee with his feet. They kicked back at him and called him every name they could of. But he'd made it.

стал одной ногой на карниз крыльца у верхней ступеньки и ждёт.

He stood on the top step and waited there.

Увидели его свои ребята, руку протянули.

The other fellows from his gang saw him and stuck out their hands.

Завстоловой, уходя, из дверей оглянулся:

The manager looked out from the door and said to Clubfoot: "

— Давай, Хромой, ещё две бригады!

"Let’s have another two gangs."

— Сто четвёртая! — Хромой крикнул. —

"104!" Clubfoot yelled. "

А ты куда, падло, лезешь?

"And where d’you think you’re going, you bastard!"

И — посохом по шее того, чужого.

he said to a fellow from another gang and hit him on the neck with his stick.

— Сто четвэртая! — Павло кричит, своих пропускает.

"104!” Pavlo shouted after him and started letting his own men through.

— Фу-у! — выбился Шухов в столовую. И не ждя, пока Павло ему скажет, — за подносами, подносы свободные искать.

Shukhov ran in the mess hall and — he didn't wait for Pavlo to tell him — started to pick up empty trays.

В столовой, как всегда, — пар клубами от дверей, за столами сидят один к одному, как семечки в подсолнухе, меж столами бродят, толкаются, кто пробивается с полным подносом.

The mes hall looked the same as ever — great clouds of steam, and men jammed tight at the tables like com on a cob or wandering around and trying to push through with trays full of bowls.

Но Шухов к этому за столько лет привычен, глаз у него острый и видит:

But Shukhov had gotten used to this in all his years in the camps.

Щ-208 несёт на подносе пять мисок всего, значит — последний поднос в бригаде, иначе бы — чего ж не полный?

He had a sharp eye and right away spotted S-208 drying a tray with only five bowls on it for one of the other gangs. The tray wasn’t full so it meant was the last time he'd need it.

Настиг его и в ухо ему сзади наговаривает: — Браток!

Shukhov got over to him and said in his ear from behind: "

Я на поднос — за тобой!

"Gimme that tray when you're through, pal."

— Да там у окошка ждёт один, я обещал...

"But there's another guy over at the hatch waiting for it.”

— Да лапоть ему в рот, что ждёт, пусть не зевает!

"Let the bastard wait. He should've been sharper."

Договорились.

So they made a deal — S-208 put his bowls on the table and Shukhov snatched the tray.

Донес тот до места, разгрузил, Шухов схватился за поднос, а и тот набежал, кому обещано, за другой конец подноса тянет.

But the other guy ran over and grabbed it by the end. He was smaller than Shukhov.

А сам щуплей Шухова. Шухов его туда же подносом двинул, куда тянет, он отлетел к столбу, с подноса руки сорвались.

So Shukhov shoved it at him and sent him flying against one of the posts holding up the roof.

Шухов — поднос под мышку и бегом к раздаче.

He put the tray under his arm and dashed over to the hatch.

Павло в очереди к окошку стоит, без подносов скучает.

Pavlo was standing in line and he was sore because there were no trays.

Обрадовался: — Иван Денисович! —

He was glad to see Shukhov.

И переднего помбрига 27-й отталкивает: — Пусти! Чого зря стоишь? У мэнэ подносы е'!

The assistant gang boss of 27 was just in front of Pavlo at the head of the line.

Глядь, и Гопчик, плутишка, поднос волокет.

Pavlo gave him a shove.

— Они зазевались, — смеётся, — а я утянул!

"Get outa the way! Don't hold things up! I've got trays!" Gopchik the little rascal was lugging one over too. He was laughing.

Из Гопчика правильный будет лагерник.

"I grabbed it while some other guys weren't looking." Gopchik would go a long way in the camp and make a real old hand.

Ещё года три подучится, подрастёт — меньше как хлеборезом ему судьбы не прочат.

He needed a couple more years to learn all the tricks and grow up and then he'd have it made — like cutting the bread rations in the stores. Or even a bigger job.

Второй поднос Павло велел взять Ермолаеву, здоровому сибиряку (тоже за плен десятку получил). Гопчика послал приискивать, на каком столе "вечерять" кончают.

Pavlo told Yermolayev to take the other tray — Yermolayev was a big Siberian and he'd gotten ten years for being a POW too — and sent Gopchik to look out for places.

А Шухов поставил свой поднос углом в раздаточное окошко и ждёт.

Shukhov pushed his tray sideways through a hatch and waited.

— Сто четвэртая! — Павло докладает в окошко. Окошек всего пять:

“104!" Pavlo called into the hatch.

три раздаточных общих, одно для тех, кто по списку кормится (больных язвенных человек десять да по блату бухгалтерия вся), ещё одно — для возврата посуды (у того окна дерутся, кто миски лижет).

There were five of these hatches — three for dishing out the food, one for men on the sick list (there were ten men with ulcers who got special food, and all the bookkeepers had wangled this diet for themselves too), and the fifth for handing back the bowls. Here the men fought to see who’d get to lick ’em out.

Окошки невысоко — чуть повыше пояса.

These hatches weren't very high up — a little above your waist.

Через них поваров самих не видно, а только руки их видно и черпаки.

All you could see through them was hands with ladles.

Руки у повара белые, холёные, а волосатые, здоровы'. Чистый боксёр, а не повар. Карандаш взял и у себя на списке на стенке отметил:

The cook had soft white hands but they were damn big and had hair all over them, more like a boxer's than a cook's. He picked up a pencil and checked off from his list on the wall: "104 —

— Сто четвёртая — двадцать четыре!

twenty- four !"

Пантелеев-то приволокся в столовую.

Panteleyev was here too.

Ничего он не болен, сука.

Like hell he’d been sick, that sonofabitch !

Повар взял здоровый черпачище литра на три и им — в баке мешать, мешать, мешать (бак перед ним новозалитый, недалеко до полна, пар так и валит).

The cook picked up a great big ladle and stirred the stuff in the caldron — it’d just been filled nearly up to the top. There were clouds of steam coming out of it.

И, перехватив черпак на семьсот пятьдесят грамм, начал им, далеко не окуная, черпать.

Then he picked up another ladle that held one and a half pints — enough for four bowls — and began to dish out. But he didn’t dip down very deep. "

— Раз, два, три, четыре...

"One, two, three, four...”

Шухов приметил, какие миски набраты, пока ещё гущина на дно бака не осела, и какие по-холостому — жижа одна.

Shukhov watched to see which bowls he filled before the good part settled back on the bottom of the caldron and which had only the watery stuff off the top.

Уставил на своём подносе десять мисок и понёс.

He put ten bowls on the tray and went away.

Гопчик ему машет от вторых столбов:

Gopchik was waving at him from a place by the second pair of posts. "

— Сюда, Иван Денисыч, сюда!

"This way, Ivan Denisovich, over here!"

Миски нести — не рукавом трясти.

You had to be careful carrying these bowls.

Плавно Шухов переступает, чтобы подносу ни толчка не передалось, а горлом побольше работает:

Shukhov watched his step, sort of gliding along so as not to jolt them, and kept shouting al the time: ‘

— Эй, ты, Хэ — девятьсот двадцать!... Поберегись, дядя!...

‘Hey you, K-920, look where you’re going...!

С дороги, парень!

Get out of the way, fellow...!"

В толчее такой и одну-то миску, не расплескавши, хитро пронесть, а тут — десять.

It was tough enough carrying one bowl in that crowd without spilling it, never mind ten.

И все же на освобождённый Гопчиком конец стола поставил подносик мягонько, и свежих плесков на нем нет.

But he got them over to the end of the table Gopchik had cleared off, put the tray down on it real gentle, and didn’t spill a drop.

И ещё смекнул, каким поворотом поставил, чтобы к углу подноса, где сам сейчас сядет, были самые две миски густые.

And he managed to place it so the two best bowls would be on the side he was going to sit at.

И Ермолаев десять поднёс.

Yermolayev brought over another ten.

А Гопчик побежал, и с Павлом четыре последних принесли в руках.

And then Gopchik ran back to the hatch.and came back with Pavlo. They were carrying the last four in their hands.

Ещё Кильдигс принёс хлеб на подносе.

Kilgas brought their bread ration on another tray.

Сегодня по работе кормят — кому двести, кому триста, а Шухову — четыреста.

Today the ration was according to output. Some got six ounces, others eight. Shukhov got ten.

Взял себе четыреста, горбушку, и на Цезаря двести, серединку.

He took his ten (it had a lot of good crust on it) and Caesar's six — from the middle of the loaf.

Тут и бригадники со всей столовой стали стекаться — получить ужин, а уж хлебай, где сядешь.

Now the men in their gang were coming from all over the mess hall to get their supper. It was up to them to find a place to sit down and eat it.

Шухов миски раздаёт, запоминает, кому дал, и свой угол подноса блюдёт.

Shukhov handed out the bowls and kept an eye on who’d gotten one, and guarded his comer of the tray.

В одну из мисок густых опустил ложку — занял, значит.

He put his spoon in one of the two good bowls to stake a claim.

Фетюков свою миску из первых взял и ушёл:

Fetyukov took his bowl — he was one of the first — and went off.

расчёл, что в бригаде сейчас не разживёшься, а лучше по всей столовой походить — пошакалить, может, кто не доест (если кто не доест и от себя миску отодвинет — за нее, как коршуны, хватаются иногда сразу несколько).

He figured there wouldn't be good pickings in his own gang and it’d be better to snoop around the mess hall and scavenge — there might be somebody who’d left something. Anytime a guy didn’t finish his gruel and pushed the bowl away, others swooped down on it like vultures and tried to grab it — a whole bunch. of them sometimes.

Подсчитали порции с Павлом, как будто сходятся.

Shukhov checked over the helpings with Pavlo and everything looked all right. He pushed one of the good bowls to Pavlo for Tyurin.

Для Андрея Прокофьевича подсунул Шухов миску из густых, а Павло перелил в узкий немецкий котелок с крышкой: его под бушлатом можно пронесть, к груди прижав.

Pavlo poured it in a flat German army canteen — it was easy to carry it pressed close to his chest under his coat.

Подносы отдали.

They gave up their trays to some other fellows.

Павло сел со своей двойной порцией, и Шухов со своими двумя.

Pavlo sat down to his double helping, and so did Shukhov.

И больше у них разговору ни об чем не было, святые минуты настали.

They didn't say another word to each other. These minutes were holy.

Снял Шухов шапку, на колена положил.

Shukhov took off his cap and put it on his knee.

Проверил одну миску ложкой, проверил другую.

He dipped his spoon in both his bowls to see what they were like. It wasn't bad.

Ничего, и рыбка попадается.

He found a little bit of fish even.

Вообще-то по вечерам баланда всегда жиже много, чем утром: утром зэка надо накормить, чтоб он работал, а вечером и так уснёт, не подохнет.

The gruel was always thinner than in the morning — they had to feed you in the morning so you'd work, but in the evening they knew you just flopped down and went to sleep.

Начал он есть.

He began to eat.

Сперва жижицу одну прямо пил, пил.

He started with the watery stuff on the top and drank it right down.

Как горячее пошло, разлилось по его телу — аж нутро его все трепыхается навстречу баланде.

The warmth went through his body and his insides were sort of quivering waiting for that gruel to come down.

Хор-рошо!

It was great!

Вот он, миг короткий, для которого и живет зэк!

This was what a prisoner lived for, this one little moment.

Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что день долгий, ни что воскресенья опять не будет.

Shukhov didn't have a grudge in the world now — about bow long his sentence was, about bow long their day was, about that Sunday they wouldn't get.

Сейчас он думает:

All he thought now was: ‘

переживём!

‘We'll get through !

Переживём все, даст Бог кончится!

We'll get through it all And God grant it'll all come to an end.”

С той и с другой миски жижицу горячую отпив, он вторую миску в первую слил, сбросил и ещё ложкой выскреб.

He drank the watery stuff on the top of the other bowl, poured what was left into the first bowl and scraped it clean with his spoon.

Так оно спокойней как-то, о второй миске не думать, не стеречь ее ни глазами, ни рукой.

It made things easier. He didn't have to worry about the second bowl or keep an eye on it and guard it with his hands.

Глаза освободились — на соседские миски покосился.

So he could let his eyes wander a little and look at other bowls around him.

Слева у соседа — так одна вода.

The fellow on the left had nothing but water.

Вот гады, что делают, свои же зэки!

The way these bastards in the kitchen treated a man! You'd never they were just prisoners too!

И стал Шухов есть капусту с остатком жижи.

Shukhov started to pick out the cabbage in his bowl.

Картошинка ему попалась на две миски одна — в Цезаревой миске.

There was only one piece of potato and that turned up in the bowl he got from Caesar.

Средняя такая картошинка, мороженая, конечно, с твердинкой и подслажЈнная.

It wasn't much of a potato. It was frostbitten of course, a little hard and on the sweet side.

А рыбки почти нет, изредка хребтик оголенный мелькнёт.

And there was hardly any fish, just a piece of bone here and there without any flesh on it.

Но и каждый рыбий хребтик и плавничок надо прожевать — из них сок высосешь, сок полезный.

But every little fishbone and every piece of fin had to be sucked to get all the juice out of it — it was good for you.

На все то, конечно, время надо, да Шухову спешить теперь некуда, у него сегодня праздник:

All this took time but Shukhov was in no hurry now.

в обед две порции и в ужин две порции оторвал.

He'd had a real good day — he'd managed to get an extra helping at noon and for supper too.

Такого дела ради остальные дела и отставить можно.

So he could skip everything else he wanted to do that evening. Nothing else mattered now.

Разве к латышу сходить за табаком.

The only thing was he ought to go see the Latvian to get some tobacco.

До утра табаку может и не остаться.

There might not be any left by morning.

Ужинал Шухов без хлеба: две порции да ещё с хлебом — жирно будет, хлеб на завтра пойдёт.

Shukhov ate his supper without bread — a double portion and bread on top of it would be too rich.

Брюхо — злодей, старого добра не помнит, завтра опять спросит.

So he’d save the bread. You get no thanks from your belly — it always forgets what you’ve just done for it and comes begging again the next day.

Шухов доедал свою баланду и не очень старался замечать, кто вокруг, потому что не надо было:

Shukhov was finishing his gruel and hadn't really bothered to take in who was sitting around him.

за новым ничем он не охотился, а ел своё законное.

He didn’t have to because he’d eaten his own good share of gruel and wasn't on the lookout for anybody else's.

И все ж он заметил, как прямо через стол против него освободилось место и сел старик высокий Ю-81. Он был, Шухов знал, из 64-й бригады, а в очереди в посылочной слышал Шухов, что 64-я-то и ходила сегодня на Соцгородок вместо 104-й и целый день без обогреву проволоку колючую тянула — сама себе зону строила.

But all the same he couldn't help seeing a tall old man, Y-81, sit down on the other side of the table when somebody got up. Shukhov knew he was from Gang 64, and in the line at the package room he'd heard it was 64 that had gone to the Socialist Community Development today in place of 104. They'd been there all day out in the cold putting up barbed wire to make a compound for themselves.

Об этом старике говорили Шухову, что он по лагерям да по тюрьмам сидит несчётно, сколько советская власть стоит, и ни одна амнистия его не прикоснулась, а как одна десятка кончалась, так ему сразу новую совали.

Shukhov had been told that this old man’d been in camps and prisons more years than you could count and had never come under any amnesty. When one ten-year stretch was over they slapped on another.

Теперь рассмотрел его Шухов вблизи.

Shukhov took a good look at him close up.

Изо всех пригорбленных лагерных спин его спина отменна была прямизною, и за столом казалось, будто он ещё сверх скамейки под себя что подложил.

In the camp you could pick him out among all the men with their bent backs because he was straight as a ramrod. When he sat at the table it looked like he was sitting on something to raise himself up higher.

На голове его голой стричь давно было нечего — волоса все вылезли от хорошей жизни.

There hadn't been anything to shave off his head for a long time-he'd lost all his hair because of the good life.

Глаза старика не юрили вслед всему, что делалось в столовой, а поверх Шухова невидяще упёрлись в своё.

His eyes didn't shift around the mess hall all the time to see what was going on, and he was staring over Shukhov's head and looking at something nobody else could see.

Он мерно ел пустую баланду ложкой деревянной, надщербленной, но не уходил головой в миску, как все, а высоко носил ложки ко рту.

He ate his thin gruel with a worn old wooden spoon, and he took his time. He didn't bend down low over the bowl like all the others did, but brought the spoon up to his mouth.

Зубов у него не было ни сверху, ни снизу ни одного: окостеневшие десны жевали хлеб за зубы.

He didn't have a single tooth either top or bottom — he chewed the bread with his hard gums like they were teeth.

Лицо его все вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня тесаного, темного.

His face was all worn-out but not like a "goner's" — it was dark and looked like it had been hewed out of stone.

И по рукам, большим, в трещинах и черноте, видать было, что немного выпадало ему за все годы отсиживаться придурком. А засело-таки в нем, не примирится:

And you could tell from his big rough hands with the dirt worked in them he hadn't spent many of his long years doing any of the soft jobs.

трехсотграммовку свою не ложит, как все, на нечистый стол в росплесках, а — на тряпочку стираную.

You could see his mind was set on one thing — never to give in. He didn't put his eight ounces in all the filth on the table like everybody else but laid it on a clean little piece of rag that'd been washed over and over again.

Однако Шухову некогда было долго разглядывать его.

But Shukhov couldn't spend any more time looking at the old man.

Окончивши есть, ложку облизнув и засунув в валенок, нахлобучил он шапку, встал, взял пайки, свою и Цезареву, и вышел.

When he finished eating he licked his spoon and pushed it in the top of his boot. He jammed his cap on his head, got up, took his own bread ration and Caesar's, and went out.

Выход из столовой был через другое крыльцо, и там ещё двое дневальных стояло, которые только и знали, что скинуть крючок, выпустить людей и опять крючок накинуть.

You had to leave through another door. There were a couple of orderlies standing there. They had nothing else to do but unlock the door to let people out and then close it after them.

Вышел Шухов с брюхом набитым, собой довольный, и решил так, что хотя отбой будет скоро, а сбегать-таки к латышу.

Shukhov came out with a full belly and he felt good. He thought he might look in on the Latvian, though there wasn't much time to go before lights out.

И, не занося хлеба в девятый, он шажисто погнал в сторону седьмого барака.

So he headed for Barracks 7 and didn’t stop off at his own barracks to leave the bread there.

Месяц стоял куда высоко и как вырезанный на небе, чистый, белый.

The moon was way up now. It was all white and clear and looked like it had been cut out of the sky.

Небо все было чистое. И звезды кой-где — самые яркие.

And the sky was clear too and the stars were as bright as could be.

Но на небо смотреть ещё меньше было у Шухова времени.

The last thing he had time for now was looking at the sky.

Одно понимал он — что мороз не отпускает.

But he saw one thing — the cold wasn’t letting up.

Кто от вольных слышал, передавали: к вечеру ждут тридцать градусов, к утру — до сорока.

Some of the fellows had heard from the "free" workers outside that it’d go down to twenty in the night and forty by morning.

Слыхать было очень издали: где-то трактор гудел в посёлке, а в стороне шоссе экскаватор повизгивал.

From somewhere outside the camp he could hear the noise of a tractor, and a bulldozer was grinding away on the new road they were building.

И от каждой пары валенок, кто в лагере где шел или перебегал, — скрип.

And every time anybody walked or ran through the camp you could hear the crunch of their felt boots in the snow.

А ветру не было.

There was no wind.

Самосад должен был Шухов купить, как и покупал раньше, — рубль стакан, хотя на воле такой стакан стоил три рубля, а по сорту и дороже.

Shukhov would have to pay the same as always for the tobacco — one ruble a mug, though "outside" it cost three rubles, and even more for the better stuff.

В каторжном лагере все цены были свои, ни на что не похожие, потому что денег здесь нельзя было держать, мало у кого они были и очень были дороги.

Prices in the camp were not like anywhere else because you couldn't have money here. Not many people had any and it was very expensive.

За работу в этом лагере не платили ни копья (в Усть-Ижме хоть тридцать рублей в месяц Шухов получал).

In the "Special" camps they didn’t pay you a penny (but in Ust-Izhma Shukhov got thirty rubles a month).

А если кому родственники присылали по почте, тех денег не давали все равно, а зачисляли на лицевой счёт. С лицевого счёту в месяц раз можно было в ларьке покупать мыло туалетное, гнилые пряники, сигареты "Прима".

Ancl if you got any money from home they didn’t hand it over to you but put it in an account in your own name, and once a month you could spend something out of this account in the stores for fancy soap, moldy cookies, and "Prima" cigarettes.

Нравится товар, не нравится — а на сколько заявление начальнику написал, на столько и накупай. Не купишь — все равно деньги пропали, уж они списаны.

And you had to write to the Commandant beforehand and tell him what you wanted to buy, and if you didn't like the stuff you could either take it or leave it, and if you didn't take it you could say good — by to your money anyway — they'd already taken it out of your account.

К Шухову деньги приходили только от частной работы: тапочки сошьёшь из тряпок давальца — два рубля, телогрейку вылатаешь — тоже по уговору.

Shukhov got his money by doing odd jobs — making slippers (for two rubles) out of the rags the customer gave you or patching up a jacket (you named the price for the job).

Седьмой барак не такой, как девятый, не из двух больших половин.

Barracks 7 was not like 9, where he was.

В седьмом бараке коридор длинный, из него десять дверей, в каждой комнате бригада, натыкано по семь вагонок в комнату.

His had two big halves, but 7 had a long passageway with ten doors off it, and each gang had a room to itself, seven bunks to a room.

Ну, ещё кабина под парашной, да старшего барака кабина.

And each room had its own latrine and the guy in charge of the barracks had his own cubicle.

Да художники живут в кабине.

The artists lived here in their own cubicles too.

Зашёл Шухов в ту комнату, где его латыш.

Shukhov went into the part where the Latvian was.

Лежит латыш на нижних нарах, ноги наверх поставил, на откосину, и с соседом по-латышски горгочет.

He was lying on a lower bunk with his feet up on the ledge and he was jabbering in Latvian with the fellow next to him.

Подсел к нему Шухов. Здравствуйте, мол. Здравствуйте, тот ног не спускает.

Shukhov sat down on the edge of the bunk and said hello, and the Latvian said hello but didn't take his legs down.

А комната маленькая, все сразу прислушиваются — кто пришёл, зачем пришёл.

In small rooms like these the men pricked up their ears to see who'd come and what he was after.

Оба они это понимают, и поэтому Шухов сидит и тянет:

They both knew this. That's why Shukhov sat there talking about nothing very much. (

(“How're things?"

“Not bad." "

"Very cold today."

“Yes.”)

Дождался Шухов, что все опять своё заговорили (про войну в Корее спорят:

Shukhov waited till the others got back to their talk — about the war in Korea.

оттого-де, что китайцы вступились, так будет мировая война или нет), наклонился к латышу:

They were arguing whether there'd be a world war or not now the Chinese had come in. And then he leaned dose to the Latvian: "

— Самосад есть?

"Got any tobacco?"

— Есть.

"Sure."

— Покажи.

“Lemme see."

Латыш ноги с откосины снял, спустил их в проход, приподнялся.

The Latvian took his feet off the ledge, dropped them on the floor, and sat up.

Жи'ла этот латыш, стакан как накладывает — всегда трусится, боится на одну закурку больше положить.

He was real tight- fisted, this Latvian, and when he put the stuff in the plastic mug he was always scared he'd give you one smoke more than you paid for.

Показал Шухову кисет, вздержку раздвинул.

He showed Shukhov his pouch and opened it up.

Взял Шухов щепотку на ладонь, видит:

Shukhov took a little tobacco and put it on his hand.

тот самый, что и прошлый раз, буроватый и резки той же.

He saw it was the same as last time, the same brownish color and the same cut.

К носу поднёс, понюхал — он.

He held it to his nose and smelled it.

А латышу сказал: — Вроде не тот. — Тот! Тот! — рассердился латыш. —

Yes, it was the same stuff, but what he said to the Latvian was:

У меня другой сорт нет никогда, всегда один.

“Don't look the same to me."

— Ну, ладно, — согласился Шухов, — ты мне стаканчик набей, я закурю, может, и второй возьму.

“Yes it is." The Latvian got mad. "I always have the same.

Он потому сказал набей, что тот внатруску насыпает.

It is always the same." "Okay," Shukhov said. ‘Pack that mug for me and I’ll have a smoke out of it, and then maybe I’ll take another mug." He said "pack" because this fellow always sprinkled it in sort of loose.

Достал латыш из-под подушки ещё другой кисет, круглей первого, и стаканчик свой из тумбочки вынул.

The Latvian got another pouch from under his pillow — it was fatter than the other one. And he took his mug out of the locker.

Стаканчик хотя пластмассовый, но Шуховым меренный, гранёному равен.

This mug was made of plastic but Shukhov knew just how much it'd hold and that it was as good as something made of glass.

Сыплет.

And the Latvian started filling it.

— Да ты ж пригнетай, пригнетай! —

"Press it down now, press it down!”

Шухов ему и пальцем тычет сам.

And Shukhov poked his. finger in to show him how.

— Я сам знай! —

"I know how, I know how.”

сердито отрывает латыш стакан и сам пригнетает, но мягче.

The Latvian got mad again and pulled the mug away and pressed down himself — but not so hard.

И опять сыплет.

Then he went on filling it.

А Шухов тем временем телогрейку расстегнул и нащупал изнутри в подкладочной вате ему одному ощутимую бумажку.

Meantime Shukhov opened his jacket and found the place in the wadded lining where he kept his two-ruble bill.

И двумя руками переталкивая, переталкивая ее по вате, гонит к дырочке маленькой, совсем в другом месте прорванной и двумя ниточками чуть зашитой.

He eased it along through the wadding till he got to a little hole he’d made in another place and sewed up with two stitches.

Подогнав к той дырочке, он нитки ногтями оторвал, бумажку ещё вдвое по длине сложил (уж и без того она длинновато сложена) и через дырочку вынул. Два рубля.

He pushed the bill this far, pulled out the stitches with his nails, folded the bill lengthways, and took it out of the h6le.

Старенькие, не хрустящие.

It was old and limp and didn’t rustle any more.

А в комнате орут:

Somebody in the room was yelling: "

— Пожале-ет вас батька усатый!

"You think that old bastard in Moscow with the mustache is going to have mercy on you?

— Пожале-ет вас батька усатый!

"You think that old bastard in Moscow with the mustache is going to have mercy on you?

Он брату родному не поверит, не то что вам, лопухам!

He wouldn’t give a damn about his own brother, never mind slobs like you!"

Чем в каторжном лагере хорошо — свободы здесь от пуза.

The great thing about a penal camp was you had a hell of a lot of freedom.

А здесь кричи с верхних нар что хошь — стукачи того не доносят, оперы рукой махнули.

But here you could yell your head off about anything you liked and the squealers didn't even bother to tell on you. The security fellows couldn't care less.

Только некогда здесь много толковать...

The only trouble was you didn't have much time to talk about anything.

— Эх, внатруску кладёшь, — пожаловался Шухов.

"Hey, you're putting it in loose," Shukhov grumbled.

— Ну, на, на! —

"All right, all right."

добавил тот щепоть сверху.

And the Latvian put a little more on top.

Шухов вытянул из нутряного карманчика свой кисет и перевалил туда самосад из стакана.

Shukhov took his own pouch out of the inside pocket he'd sewed himself and emptied the mugful of tobacco into it.

— Ладно, — решился он, не желая первую сладкую папиросу курить на бегу. —

"Okay," he said. "Give me another mugful." He didn't bother about trying it out beforehand because he didn't want to have his first sweet smoke in a hurry.

Набивай уж второй.

He haggled a little more with the Latvian and emptied another mugful into his pouch.

Ещё попрепиравшись, пересыпал он себе и второй стакан, отдал два рубля, кивнул латышу и ушёл.

He handed over his two rubles, nodded to the Latvian, and left.

А на двор выйдя, сразу опять бегом и бегом к себе. Чтобы Цезаря не пропустить, как тот с посылкой вернётся.

Then he chased back to his own barracks so he wouldn't miss Caesar when he came back with that package.

Но Цезарь уже сидел у себя на нижней койке и гужевался над посылкой.

But Caesar was already sitting in his lower bunk and gaping at the stuff.

Что он принёс, разложено было у него по койке и по тумбочке, но только свет туда не падал прямой от лампы, а шуховским же верхним щитом перегораживался, и было там темновато.

He'd spread it all out on his bed and on the locker, but it was a little dark because the light from the bulb on the ceiling was cut off by Shukhov's bunk.

Шухов нагнулся, вступил между койками кавторанга и Цезаря и протянул руку с вечерней пайкой.

Shukhov bent down, got between the Captain's bunk and Caesar's, and handed over the bread ration. "

— Ваш хлеб, Цезарь Маркович.

"Your bread, Caesar Markovich."

Он не сказал: "Ну, получили?" — потому, что это был бы намёк, что он очередь занимал и теперь имеет право на долю. Он и так знал, что имеет.

He didn't say, "So you got it,” because this would've been hinting about how he stood in line for him and that he had a right to a cut.

Но он не был шакал даже после восьми лет общих работ — и чем дальше, тем крепче утверждался.

He knew he had, but even after eight years of hard labor he was still no scavenger and the more time went on, the more he stuck to his guns.

Однако глазам своим он приказать не мог.

But he wasn't master of his eyes.

Его глаза, ястребиные глаза лагерника, обежали, проскользнули вмиг по разложенной на койке и на тумбочке цезаревской посылке, и, хотя бумажки были недоразвернуты, мешочки иные закрыты, — этим быстрым взглядом и подтверждающим нюхом Шухов невольно разведал, что Цезарь получил колбасу, сгущённое молоко, толстую копчёную рыбу, сало, сухарики с запахом, печенье ещё с другим запахом, сахар пилёный килограмма два и ещё, похоже, сливочное масло, потом сигареты, табак трубочный, и ещё, ещё что-то.

Like all the others he had the eyes of a hawk, and in a flash they ran over the things Caesar had laid out on the bed and the locker. But though he still hadn't taken the paper off them or opened the bags, Shukhov couldn't help telling by this quick look — and a sniff of the nose — that Caesar had gotten sausage, canned milk, a large smoked fish, fatback, crackers with one kind of smell and cookies with another, and about four pounds of lump sugar. And then there was butter, cigarettes, and pipe tobacco. And that wasn't the end of it.

И все это понял он за то короткое время, что сказал: — Ваш хлеб, Цезарь Маркович.

Shukhov saw all this in the time it took him to say "Your bread, Caesar Markovich.”

А Цезарь, взбудораженный, взъерошенный, словно пьяный (продуктовую посылку получив, и всякий таким становится) махнул на хлеб рукой:

Caesar was in a real state like he was drunk (people who got packages were always like this)

— Возьми его себе, Иван Денисыч!

and he waved the bread away. "You keep it, Ivan Denisovich."

Баланда да ещё хлеба двести грамм — это был полный ужин и уж, конечно, полная доля Шухова от Цезаревой посылки.

Caesar's gruel and now his six ounces of bread — that was a whole extra supper — and this, of course, was as much as he could hope to make on that package.

И Шухов сразу, как отрезавши, не стал больше ждать для себя ничего из разложенных Цезарем угощений.

And he stopped thinking right away that he might get any of this fancy stuff and he shut it out of his mind.

Хуже нет, как брюхо растравишь, да попусту.

It was no good aggravating your belly for nothing.

Вот хлеба четыреста, да двести, да в матрасе не меньше двести.

He had his own ten ounces of bread and now this ration of Caesar's and then there was that hunk of bread in the mattress.

И хватит.

That was more than enough!

Двести сейчас нажать, завтра утром пятьсот пятьдесят улупить, четыреста взять на работу — житуха!

He'd eat Caesar's right away, get another pound in the morning, and he'd take some off to work with him.

А те, в матрасе, пусть ещё полежат.

That was the way to live!

Хорошо, что Шухов обоспел, зашил — из тумбочки, вон, в 75-й упёрли — спрашивай теперь с Верховного Совета!

And he'd leave that old ration where it was in the mattress for the time being. Good thing he'd sewed it in — look how that fellow from 75 had his stolen out of the locker, and there wasn't a thing you could do about it.

Иные так разумеют: посылочник — тугой мешок, с посылочника рви! А разобраться, как приходит у него легко, так и уходит легко.

Some people thought anybody who got packages was well off and fair game, but when you really got down to it, it was gone in no time.

Бывает, перед передачей и посылочники-те рады лишнюю кашу выслужить. И стреляют докурить.

And just before a new package came in they were only too glad to pick up an extra bowl of mush and they went around cadging butts.

Надзирателю, бригадиру, — а придурку посылочному как не дать?

The guy with the package had to give something to his warder, his gang boss, and the trusty in his barracks.

Да он другой раз твою посылку так затурсует, ее неделю в списках не будет.

They often lost your package and it didn't come up in the list for weeks.

А каптёру в камеру хранения, кому продукты те все сдаются, куда вот завтра перед разводом Цезарь в мешке посылку понесёт (и от воров, и от шмонов, и начальник так велит), — тому каптёру, если не дашь хорошо, так он у тебя по крошкам больше ущиплет.

When you took it to the storeroom for safekeeping against thieves and on the Commandant's orders — Caesar would be taking his there before roll call in the morning — you had to give the guy in charge there a good cut or he'd nibble his way through it.

Целый день там сидит, крыса, с чужими продуктами запершись, проверь его! А за услуги, вот как Шухову?

How could you keep a check on that rat sitting there all day with other people’s food?

А банщику, чтоб ему отдельное белье порядочное подкидывал, — сколько ни то, а дать надо?

Then you had to pay off people who’d helped you get it, like Shukhov. And if you wanted the guy in the wash house to give you back your own underwear from the wash, you had to let him have a little something too.

А парикмахеру, который его с бумажкой бреет (то есть бритву о бумажку вытирает, не об колено твоё же голое) — много не много, а три-четыре сигаретки тоже дать?

Then there were those two or three cigarettes for the barber so he’d wipe the razor on a piece of paper and not on your bare knee.

А в КВЧ, чтоб ему письма отдельно откладывали, не затеривали?

And what about the guys in the CES so they’d put your letters aside for you and not lose ’em?

А захочешь денёк закосить, в зоне на боку полежать, — доктору поднести надо.

Suppose you wanted to wangle a day off and lie around in bed? You couldn't go to the doctor with empty hands.

А соседу, кто с тобой за одной тумбочкой питается, как кавторанг с Цезарем, — как же не дать? Ведь он каждый кусок твой считает, тут и бессовестный не ужмётся, даст.

And you had to give something to the fellow next to you in the bunk who shared your locker, like the Captain shared Caesar's. He'd count every little piece you put in your mouth, and even the biggest heel couldn't get out of giving him something.

Так что пусть завидует, кому в чужих руках всегда редька толще, а Шухов понимает жизнь и на чужое добро брюха не распяливает.

Some fellows always thought the grass was greener on the other side of the fence. Let them envy other people if they wanted to, but Shukhov knew what life was about. And he was not the kind who thought anybody owed him a living.

Тем временем он разулся, залез к себе наверх, достал ножовки кусок из рукавички, осмотрел и решил с завтрева искать камешек хороший и на том камешке затачивать ножовку в сапожный нож.

He took his boots off and climbed up to his bunk. He got that piece of steel out of his mitten and had a good look at it. He figured he’d look for the right kind of stone tomorrow to grind it down for a knife he could use to mend shoes.

Дня за четыре, если и утром и вечером посидеть, славный можно будет ножичек сделать, с кривеньким острым лезом.

And in four or five days, if he worked at it a little mornings and nights, he'd make himself a pretty good knife with a sharp curved blade.

А пока, и до утра даже, ножовочку надо припрятать.

But meantime he'd have to hide it.

В своём же щите под поперечную связку загнать.

He'd push it between the crosspiece and the boards of his bunk.

И пока внизу кавторанга нет, значит, сору в лицо ему не насыплешь, отвернул Шухов с изголовья свой тяжёлый матрас, набитый не стружками, а опилками, — и стал прятать ножовку. Видели то соседи его по верху:

And while the Captain wasn't in his bunk down be- low — he wouldn't have wanted any dirt to fall on the Captain's face — he pulled the heavy mattress back (it was stuffed with sawdust, not shavings), and then he hid the thing there.

Алёшка-баптист, а через проход, на соседней вагонке — два брата-эстонца.

Alyoshka the Baptist and the two Estonians could see him doing it from their bunks.

Но от них Шухов не опасался.

But he didn't have to worry about them.

Прошёл по бараку Фетюков, всхлипывая.

Fetyukov came through the barracks and he was crying.

Сгорбился. У губы кровь размазана.

He was all hunched up and there was blood on his lips.

Опять, значит, побили его там за миски.

So he must've gotten beat up again for trying to scrounge somebody's bowl.

Ни на кого не глядя и слез своих не скрывая, прошёл мимо всей бригады, залез наверх, уткнулся в матрас.

He went past the whole gang, didn't look at anybody, and didn't bother hiding his tears. He climbed up to his bunk and dug his face in his mattress.

Разобраться, так жаль его.

You couldn't help feeling sorry for him if you thought about it.

Срока ему не дожить.

He'd never live out his time in the camp.

Не умеет он себя поставить.

He just didn't know how to do things right.

Тут и кавторанг появился, весёлый, принёс в котелке чаю особой заварки.

And now the Captain came along in a good mood with a potful of tea.

В бараке стоят две бочки с чаем, но что то за чай?

But it wasn’t the kind they got in the camp. They had two tubs with tea in the barracks, but who'd call that tea?

Только что тёпел да подкрашен, а сам бурда, и запах у него от бочки — древесиной пропаренной и прелью.

It was lukewarm and had the right color, but it was really just slops and it smelled of rotten wood from the tub.

Это чай для простых работяг.

But this tea was only for poor suckers.

Ну, а Буйновский, значит, взял у Цезаря настоящего чаю горстку, бросил в котелок, да сбегал в кипятильник.

Well, the Captain had gotten a fistful of real tea from Caesar and run off to get some boiling water.

Довольный такой, внизу за тумбочку устраивается.

He looked pleased with himself and set it up on the locker. "

— Чуть пальцев не ожёг под струёй! — хвастает.

"I nearly scalded my fingers under the faucet," he said as if he was proud of it.

Там, внизу, разворачивает Цезарь бумаги лист, на него одно, другое кладёт, Шухов закрыл матрас, чтоб не видеть и не расстраиваться.

Caesar was spreading his stuff out on sheets of paper in the bottom bunk.

А опять без Шухова у них дела не идут — поднимается Цезарь в рост в проходе, глазами как раз на Шухова, и моргает:

Shukhov could see this through the cracks in the boards, and he put the mattress down again so he wouldn't get upset at the sight of it. But Caesar couldn't do without him.

— Денисыч!

He stood up and peered over at Shukhov and winked at him. "

Там...

"I say, Shukhov....

Десять суток дай!

be a good fellow and loan me that 'ten days' of yours, will you?"

Это значит, ножичек дай им складной, маленький.

What he wanted was Shukhov's little penknife (you could get ten days in the cooler if they found something like this on you).

И такой у Шухова есть, и тоже он его в щите держит.

Shukhov kept it in the boards under his bunk too.

Если вот палец в средней косточке согнуть, так меньше того ножичек складной, а режет, мерзавец, сало в пять пальцев толщиной.

It wasn't half as big as his little finger, but it could cut up a piece of fatback ten inches thick like nobody's business.

Сам Шухов тот ножичек сделал, обделал и подтачивает сам. Полез, вынул нож, дал.

Shukhov had made this knife himself and always kept it sharp.

Цезарь кивнул и вниз скрылся.

He stuck his hand under the board again and got it out. Caesar gave him a nod and ducked down out of sight.

Тоже вот и нож — заработок. За храненье его — ведь карцер. Это лишь у кого вовсе человеческой совести нет, тот может так:

You could make something on a knife like that, but it meant the cooler if they found it on you.

дай нам, мол, ножик, мы будем колбасу резать, а тебе хрен в рот.

And if anybody borrowed it from you to cut off some sausage or something he'd have to have a heart of stone if all you got out of it was a kick in the ass.

Теперь Цезарь опять Шухову задолжал.

So now Caesar owed him for this too.

С хлебом и с ножами разобравшись, следующим делом вытащил Шухов кисет.

After all the business with the bread and the knives, Shukhov pulled out his pouch.

Сейчас же он взял оттуда щепоть, ровную с той, что занимал, и через проход протянул эстонцу: спасибо, мол.

He took out as much tobacco as he’d borrowed earlier that day, reached it over to the Estonian in the top bunk across from him, and said "Thanks."

Эстонец губы растянул, как бы улыбнулся, соседу — брату своему что-то буркнул, и завернули они эту щепоть отдельно в цигарку — попробовать, значит, что за шуховский табачок.

The Estonian spread his lips and sort of smiled at the other Estonian and jabbered something to him. Then they rolled themselves a cigarette out of it just to see what kind of tobacco Shukhov had.

Да не хуже вашего, пробуйте на здоровье!

It was no worse than theirs, so why not!

Шухов бы и сам попробовал, но какими-то часами там, в нутре своём, чует, что осталось до проверки чуть-чуть.

Shukhov would have lit up himself to try the stuff out, but he could feel from that timekeeper he had inside of him it was getting very near the night check.

Сейчас самое время такое, что надзиратели шастают по баракам.

Before long the warders would be snooping around the barracks.

Чтобы курить, сейчас надо в коридор выходить, а Шухову наверху, у себя на кровати, как будто теплей.

He’d have to go out in the passageway for a smoke, but it was warmer where he was in his bunk.

В бараке ничуть не тепло, и та же обметь снежная по потолку.

The barracks was pretty cold and that ice was still up there on the roof.

Ночью продрогнешь, но пока сносно кажется.

It wasn’t so bad right now but he'd get frozen through in the night.

Все это делал Шухов и хлеб начал помалу отламывать от двухсотграммовки, сам же слушал обневолю, как внизу под ним, чай пья, разговорились кавторанг с Цезарем.

Shukhov started breaking off pieces from one of his hunks of bread, but he couldn't help hearing what the Captain and Caesar were saying while they drank their tea.

— Кушайте, капитан, кушайте, не стесняйтесь!

"Help yourself, Captain, don’t wait to be asked!

Берите вот рыбца копчёного. Колбасу берите.

Have some of the smoked fish, and there's some sausage here too!"

— Спасибо, беру.

"Thank you, I don’t mind if I do."

— Батон маслом мажьте!

"And put some butter on your bread.

Настоящий московский батон!

Real French bread from Moscow, you know."

— Ай-ай-ай, просто не верится, что где-то ещё пекут батоны.

"I must say it's hard to believe they still make this sort of bread anywhere.

Вы знаете, такое внезапное изобилие напоминает мне один случай. Попадаю я раз в Архангельск...

All this luxury reminds me when I was in Archangel once..."

Гам стоял в половине барака от двухсот глоток, все же Шухов различил, будто об рельс звонили. Но не слышал никто.

There was a hell of a racket in their part of the barracks — two hundred fellows talking at once — but all the same Shukhov could hear them pound the rail outside.

И ещё приметил Шухов:

And he was the only one who did.

вошёл в барак надзиратель Курносенький — совсем маленький паренёк с румяным лицом.

He saw Snubnose, one of the warders, coming in the barracks. He was a stocky little fellow with a red face.

Держал он в руках бумажку, и по этому, и по повадке видно было, что он пришёл не курильщиков ловить и не на проверку выгонять, а кого-то искал.

He had a piece of paper in his hand and you could see from this and from the way he walked that he hadn’t come to catch smokers or to chase everybody out for the check. He was after somebody.

Курносенький сверился с бумажкой и спросил:

He took a look at his piece of paper and asked: "

— Сто четвёртая где?

"Where’s 104?"

— Здесь, — ответили ему.

"Right here," they told him.

А эстонцы папиросу припрятали и дым разогнали.

The Estonians hid their cigarettes and waved their hands to get rid of the smoke.

— А бригадир где?

"And where’s your boss?"

— Ну? —

"What d’you want?"

Тюрин с койки, ноги на пол едва приспустя.

Tyurin said from his bunk and just put one foot down on the floor.

— Объяснительные записки, кому сказано, написали?

"What's happening about the reports those two guys of yours were supposed to hand in about their extra clothing?"

— Пишут! — уверенно ответил Тюрин.

"They're writing them," Tyurin said and he didn’t bat an eye.

— Сдать надо было уже.

"They should've been handed in already."

— У меня — малограмотные, дело нелегкое. (

“The trouble is they can't hardly read or write, so it's not easy." (

(Это про Цезаря он и про кавторанга.

(It was Caesar and the Captain he was talking about!

Ну, и молодец бригадир, никогда за словом не запнётся).

He was a great guy, the boss, he was never at a loss what to say.) "And they've got nothing to write with.

Ручек нет, чернила нет.

There’s no pens and no ink either."

— Надо иметь.

“There should be."

— Отбирают!

“They always take 'em away from us!"

— Ну, смотри, бригадир, много будешь говорить — и тебя посажу! —

"You better watch what you say or I'll put you in the can," Snubnose said, but he wasn't too mad.

незло пообещал Курносенький. — Чтоб утром завтра до развода объяснительные были в надзирательской! И указать, что недозволенные вещи все сданы в каптёрку личных вещей.

“But see you get those reports to the warders' room tomorrow morning I And they should say they've turned in those things they’re not supposed to have to the Personal Property Stores.

Понятно?

Got it?"

— Понятно.

“I get you.”

("Пронесло кавторанга!" — Шухов подумал.

("Looks like the Captain made it," Shukhov said to himself.

А сам кавторанг и не слышит ничего, над колбасой там заливается.)

The Captain hadn’t heard what was going on. He was too busy telling his story and eating that sausage.)

— Теперь та-ак, — надзиратель сказал. —

“One more thing," the warder said.

Ще — триста одиннадцать — есть у тебя такой?

“Is S-311 here? Is that one of yours?"

— Надо по списку смотреть, — темнит бригадир. —

"Let me take a look at the list," Tyurin said, just to stall. "

Рази ж их запомнишь, номера собачьи? (

"How can anybody remember all these damn numbers?"

(Тянет бригадир, хочет Буйновского хоть на ночь спасти, до проверки дотянуть.)

He was playing for time, trying to drag things out till they called the men for the night check, and maybe then the Captain wouldn’t have to go to the cooler that night.

— Буйновский — есть?

But Snubnose shouted out: “Is Buynovsky here?"

— А?

“What's that?

Я! — отозвался кавторанг из-под шуховской койки, иэ укрыва.

Yes, I'm here," the Captain called out from his bunk. (

Та'к вот быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает.

(Some people move too fast for their own good.)

— Ты?

"Buynovsky?

Ну, правильно, Ще — триста одиннадцать.

Yeah, that's you all right, S-311.

Собирайся.

Let’s go!"

— Ку-да?

"Where?"

— Сам знаешь.

"You know."

Только вздохнул капитан да крякнул.

The Captain just gave a sigh and grunted.

Должно быть, темной ночью в море бурное легче ему было эскадру миноносцев выводить, чем сейчас от дружеской беседы в ледяной карцер.

It must’ve been easier for him to sail his destroyer on a dark night in the stormy sea than it was to break off talking with his friend now and go to that freezing cell.

— Сколько суток-то? —

"How many days?"

голосом упав, спросил он.

he asked and his voice was kind of low.

— Десять.

"Ten!

Ну, давай, давай быстрей!

Come on, make it snappy!"

И тут же закричали дневальные:

Just then the orderlies started yelling: "

— Проверка! Проверка!

"All out for the night check!

Выходи на проверку!

All out for the night check!"

Это значит, надзиратель, которого прислали проверку проводить, уже в бараке.

So it meant the warder they'd sent to make the check was in the barracks already.

Оглянулся капитан — бушлат брать?

The Captain looked back at his bunk — should he take his coat?

Так бушлат там сдерут, одну телогрейку оставят.

But they’d only strip it off in the cells and leave him nothing but his jacket.

Выходит, как есть, так и иди.

So he had to go there just as he was.

Понадеялся капитан, что Волковой забудет (а Волковой никому ничего не забывает), и не приготовился, даже табачку себе в телогрейку не спрятал.

The Captain thought Volkovoy might have let him off, but Volkovoy never let anybody off. So he wasn’t ready for this and hadn’t managed to hide any tobacco in his jacket.

А в руку брать — дело пустое, на шмоне тотчас и отберут.

And there was no sense taking it with him in his hands because that’s the first thing they’d find when they frisked him.

Все ж пока он шапку надевал, Цезарь ему пару сигарет сунул.

AD the same, Caesar dipped him a couple of cigarettes while he was putting his cap on.

— Ну, прощайте, братцы, — растерянно кивнул кавторанг 104-й бригаде и пошёл за надзирателем.

"Well, good-by, fellows.” The Captain gave a kind of sheepish look at 104 and he went off with the harder.

Крикнули ему в несколько голосов, кто — мол, бодрись, кто — мол, не теряйся, — а что ему скажешь?

Some of them shouted after him: "Keep your chin up! Don’t let ’em get you down!" What could you say?

Сами клали БУР, знает 104-я:

The fellows from 104 had built the place themselves and they knew how it looked — stone walls, a concrete floor, and no window.

стены там каменные, пол цементный, окошка нет никакого, печку топят — только чтоб лёд со стенки стаял и на полу лужей стоял.

There was a stove, but that was only enough to melt the ice off the walls and make puddles on the floor.

Спать — на досках голых, если зубы не растрясёшь, хлеба в день — триста грамм, а баланда — только на третий, шестой и девятый дни.

You slept on bare boards and your teeth chattered all night. You got six ounces of bread a day and they only gave you hot gruel every third day.

Десять суток!

Ten days!

Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до конца, — это значит на всю жизнь здоровья лишиться.

If you had ten days in the cells here and sat them out to the end, it meant you'd be a wreck for the rest of your life.

Туберкулёз, и из больничек уже не вылезешь.

You got TB and you'd never be out of hospitals long as you lived.

А по пятнадцать суток строгого кто отсидел — уж те в земле сырой.

And the fellows who did fifteen days were dead and buried.

Пока в бараке живёшь — молись от радости и не попадайся.

Long as you were in the barracks you thanked your lucky stars and tried to keep out of the cells.

— А ну, выходи, считаю до трёх! —

“Come on, get out!”

старший барака кричит. —

the trusty in charge of the barracks shouted. "

Кто до трёх не выйдет — номера запишу и гражданину надзирателю передам!

"If you’re not all out by the time I count to three I'll take your number and report you to the Comrade Warder!”

Старший барака — вот ещё сволочь старшая.

This guy was the biggest bastard of them all.

Ведь скажи, запирают его вместе ж с нами в бараке на всю ночь, а держится начальством, не боится никого.

He was shut up with them at night in the same bracks but acted like a higher-up and he wasn’t scared of anybody.

Наоборот, его' все боятся.

It was the other way around—everybody was scared of him.

Кого надзору продаст, кого сам в морду стукнет.

He could turn you in to the screws or let you have it in the puss.

Инвалид считается, потому что палец у него один оторван в драке, а мордой — урка.

He counted as an invalid because he’d lost one finger in a fight. You could tell from his mug he was a real hood.

Урка он и есть, статья уголовная, но меж других статей навесили ему пятьдесят восемь — четырнадцать, потому и в этот лагерь попал.

And that’s just what he was. They pulled him in for a real crime, but they hung Article 58/14 on him too. That’s why he was in this camp.

Свободное дело, сейчас на бумажку запишет, надзирателю передаст — вот тебе и карцер на двое суток с выводом.

And it was no joke. He’d take your number soon as look at you, and give it to the warder. Then you’d land in the cooler for two days with work “as usual."

То медленно тянулись к дверям, а тут как загустили, загустили, да с верхних коек прыгают медведями и прут все в двери узкие.

So people started moving and crowding up to the door, and they jumped off the top bunks looking like bears. Everybody was making for that narrow door.

Шухов, держа в руке уже скрученную, давно желанную цигарку, ловко спрыгнул, сунул ноги в валенки и уж хотел идти, да пожалел Цезаря.

Shukhov hopped down from his bunk and stuck his feet in his felt boots. He was holding the cigarette he’d just made — he wanted it real bad. But he didn’t go right away, because he was sorry for Caesar.

Не заработать ещё от Цезаря хотел, а пожалел от души:

It wasn’t that he wanted to get something out of Caesar again but he was just sorry for him.

небось много он об себе думает. Цезарь, а не понимает в жизни ничуть: посылку получив, не гужеваться надо было над ней, а до проверки тащить скорей в камеру хранения. Покушать — отложить можно.

He thought a lot of himself, Caesar did, and he didn’t know a thing about life — he shouldn’t have spent all that time fussing with his package and should’ve gotten it to the storeroom before night check.

А теперь — что вот Цезарю с посылкой делать?

He could’ve eaten the stuff later, but what could he do with it now?

С собой весь мешочище на проверку выносить — смех! — в пятьсот глоток смех будет. Оставить здесь — неровен час, тяпнут, кто с проверки первый в барак вбежит. (

If he took that damn bag out with him to the check he'd just make a laughingstock of himself in front of five hundred men, but if he left it here it might be pinched by the first man back. (

(В Усть-Ижме ещё лютей законы были: там, с работы возвращаясь, блатные опередят, и пока задние войдут, а уж тумбочки их обчищены.)

(In Ust-Izhma things were even tougher — the crooks always got back from work first and cleaned out all the lockers.)

Видит Шухов — заметался Цезарь, тык-мык, да поздно.

Shukhov saw Caesar was all in a sweat, but it was too late.

Сует колбасу и сало себе за пазуху — хоть с ими-то на проверку выйти, хоть их спасти.

He was stuffing the sausage and fatback in his jacket He thought maybe he’d carry that along with him even if he couldn’t save anything else.

Пожалел Шухов и научил:

So Shukhov was sorry for him and told him what to do: "

— Сиди, Цезарь Маркович, до последнего, притулись туда, во теми, и до последнего сиди. Аж когда надзиратель с дневальными будет койки обходить, во все дыры заглядать, тогда выходи.

"Stay here till the last man leaves, Caesar Markovich, and get back in your bunk where it’s dark, and don’t budge till the warder and the orderlies come through.

Больной, мол!

And then you tell ’em you’re sick.

А я выйду первый и вскочу первый. Вот так...

I’ll go out now and get in the front of the crowd and I’ll be the first back..."

И убежал.

And he ran off.

Сперва протискивался Шухов круто (цигарку свёрнутую оберегая, однако, в кулаке).

He had a hard time shoving his way through the crowd at first (and he had to guard that cigarette in his hand so it wouldn’t be crushed).

В коридоре же, общем для двух половин барака, и в сенях никто уже вперёд не пёрся, зверехитрое племя, а облепили стены в два ряда слева и в два справа — и только проход посрединке на одного человека оставили пустой:

But in the passageway that led off both halfs of the barracks nobody was in a hurry — they were shrewd as hell — and they stuck to the walls like grim death, two deep on both sides, and all they left clear was the outside door. You could only get out of it one at a time and they didn't mind if any dope wanted to.

проходи на мороз, кто дурней, а мы и тут побудем.

But most of them liked it better inside.

И так целый день на морозе, да сейчас лишних десять минут мёрзнуть?

They’d been in the cold all day long and nobody was that eager to freeze out there for another ten minutes.

Дураков, мол, нет. Подохни ты сегодня, а я завтра!

If anybody wanted to die, okay, but the rest of them could wait a little.

В другой раз и Шухов так же жмётся к стеночке. А сейчас выходит шагом широким да скалится ещё:

Most times Shukhov stuck to the wall too, but now he made straight for the door and turned around and smirked at them:

— Чего испугались, придурня'?

“What’re you so scared of, you nitwits?

Сибирского мороза не видели?

Never been out in the cold in Siberia before?

Выходи на волчье солнышко греться!

Come and warm up under the moon like the wolves...

Дай, дай прикурить, дядя!

Hey, give me a light, fellow."

Прикурил в сенях и вышел на крыльцо. "

He took a light from somebody and went out on the steps.

"Волчье солнышко" — так у Шухова в краю ино месяц в шутку зовут.

The “wolves’ sun," that’s what they sometimes called the moon where Shukhov came from.

Высоко месяц вылез! Ещё столько — и на самом верху будет!

The moon was real high up now.

Небо белое, аж с сузеленью, звезды яркие да редкие.

A little more and it'd be all the way up. The sky was pale — and sort of greenish. The stars were bright and there weren’t many of them.

Снег блестит, бараков стены тож белые — и фонари мало влияют.

The white snow was glistening and the walls of the barracks looked all white too, and the lights in the camp didn’t seem very strong now.

Вон у того барака толпа черная густеет — выходят строиться.

There was a great black crowd of men over by another barracks. They were coming out and lining up.

И у другого вон.

And the same outside that other one too.

И от барака к бараку не так разговор гудЈт, как снег скрипит.

And there wasn’t much talk between barracks. All you could hear was snow crunching under people's boots.

Со ступенек спустясь, стало лицом к дверям пять человек, и ещё за ними трое.

Five men came down the steps of Barracks 9, and then another three.

К тем трем во вторую пятёрку и Шухов пристроился.

Shukhov went in with these three to make up the next row of five.

Хлебца пожевав, да с папироской в зубах стоять тут можно.

It wasn't so bad standing here when you’d eaten a little bread and had a cigarette in your mouth.

Хорош табак, не обманул латыш — и дерунок, и духовит.

The tobacco was all right. The Latvian hadn’t lied. It had the right strength and it smelled good.

Понемножку ещё из дверей тянутся, сзади Шухова уже пятёрки две-три.

More men came straggling out the door and there were a couple of rows of fives behind Shukhov now.

Теперь кто вышел, этих зло разбирает:

The fellows coming out were mad as hell at the guys still hugging the walls in the passageway.

чего те гады жмутся в коридоре, не выходят. Мёрзни за них.

They had to stand here and freeze till those bastards came out.

Никто из зэков никогда в глаза часов не видит, да и к чему они, часы?

The prisoners never got to see a watch or a clock. And what good would it do anyway?

Зэку только надо знать — скоро ли подъём? До развода сколько? до обеда? до отбоя?

They just went by reveille, roll call, the noon meal break, and lights out.

ВсЈ ж говорят, что проверка вечерняя бывает в девять.

But the night check was around nine o’clock, so it was said.

Только не кончается она в девять никогда, шурудят проверку по второму да по третьему разу.

Only it never finished at nine. They always kept you hanging around while they double-checked, and sometimes it was more than twice.

Раньше десяти не уснёшь.

You never got to bed before ten.

А в пять часов, толкуют, подъём.

And reveille, they said, was at five in the morning.

Дива и нет, что молдаван нынче перед съёмом заснул.

No wonder that Moldavian had gone to sleep before the signal to knock off work.

Где зэк угреется, там и спит сразу.

If a prisoner found a warm spot any place, he fell asleep right away.

За неделю наберётся этого сна недоспанного, так если в воскресенье не прокатят — спят вповалку бараками целыми.

They lost so much sleep in the week, they slept like logs in their barracks Sundays. If they weren’t chased out to work, that is.

Эх, да и повалили ж! повалили зэки с крыльца! —

They were all pouring out down the steps now.

это старший барака с надзирателем их в зады шугают! Так их, зверей!

That trusty and the warder, the motherfuckers, were kicking them in the ass.

— Что? — кричат им первые ряды. —

The fellows who'd been first in line outside shouted at them: "

Комбинируете, гады?

"Thought you were being smart, didn’t you, you bastards?

На дерьме сметану собираете?

Trying to make cream out of shit or something?

Давно бы вышли — давно бы посчитали.

If you’d gotten out here before, we'd be through already."

Выперли весь барак наружу.

They were all outside now.

Четыреста человек в бараке — это восемьдесят пятёрок.

There were four hundred men in a barracks, and that made eighty rows of five lined up one after the other.

Выстроились все в хвост, сперва по пять строго, а там — шалманом.

The rows right in front of the barracks kept their lines of five, but the fellows in back were just bunched up any old way.

— Разберись там, сзади! —

"Line up by fives, you at the back!"

старший барака орёт со ступенек.

the trusty yelled down from the steps.

Хуб хрен, не разбираются, черти!

But the hell they would, the bastards!

Вышел из дверей Цезарь, жмётся — с понтом больной, за ним дневальных двое с той половины барака, двое с этой и ещё хромой один.

Caesar came out of the door all hunched up and doing his best to look sick. There were two orderlies from the other half of the barracks behind him, and two from their half with some lame fellow. They chased Caesar to the back and lined up in front of all the others.

В первую пятёрку они и стали, так что Шухов в третьей оказался. А Цезаря в хвост угнали.

So Shukhov was now in the third row of five.

И надзиратель вышел на крыльцо.

The warder came out on the steps.

— Раз-зберись по пять! —

"Line up by fi-i-ves!"

хвосту кричит, глотка у него здоровая.

he shouted to the men at the back and he had a strong voice.

— Раз-зберись по пять! —

"Line up by fi-i-ves !"

старший барака орёт, глотка ещё здоровше.

the trusty bawled too. And his voice was even stronger.

Не разбираются, хуб хрен.

But they still didn't line up, the bastards.

Сорвался старший барака с крыльца, да туда, да матом, да в спины!

The trusty shot down the steps, went to the back, and bawled them out real good. And he punched some of the guys.

Но — смотрит:

But he was careful who he did it to. He only hit fellows he knew wouldn't stick up for themselves.

кого. Только смирных лупцует. Разобрались. Вернулся.

They all lined up now and he went back to the steps.

И вместе с надзирателем:

And he and the warder started yelling together.

— Первая! Вторая! Третья!...

"One, two, three..."

Какую назовут пятёрку — со всех ног, и в барак.

Every row of five shot into the barracks when it was called.

На сегодня с начальничком рассчитались!

They were through now for the day!

Рассчитались бы, если без второй проверки.

If they didn't do another check, that is.

Дармоеды эти, лбы широкие, хуже любого пастуха считают:

Any sheepherder could count better than these dopes.

тот и неграмотен, а стадо гонит, на ходу знает, все ли телята.

Maybe he didn't have any book learning, but he could herd his sheep and keep count of them.

А этих и натаскивают, да без толку.

But these bastards couldn't do it even though they'd been taught how.

Прошлую зиму в этом лагере сушилок вовсе не было, обувь на ночь у всех в бараке оставалась — так вторую, и третью, и четвертую проверку на улицу выгоняли.

Last winter there hadn't been any drying room for their felt boots in this camp and they had to keep them in the barracks all night. They were chased outside anywhere up to four times for a recount.

Уж не одевались, а так, в одеяла укутанные выходили.

So they didn't bother getting dressed even — they went out with their blankets around them.

С этого года сушилки построили, не на всех, но через два дня на третий каждой бригаде выпадает валенки сушить.

This year they'd put up drying rooms but they weren't big enough for everybody, so each gang could dry out their boots only two nights out of three.

Так теперь вторые разы стали считать в бараках: из одной половины в другую перегоняют.

And now when they had recounts they let you stay inside and just chased you from one half of the barracks to the other.

Шухов вбежал хоть и не первый, но с первого глаз не спуская.

Shukhov wasn't the first to get back to the barracks, but he didn't take his eyes off the fellow who was.

Добежал до Цезаревой койки, сел.

He ran right over to Caesar’s bunk and sat on it.

Сорвал с себя валенки, взлез на вагонку близ печки и оттуда валенки свои на печку уставил.

He pulled off his boots, climbed up on another bunk near the stove, and put them on top of it to dry.

Тут — кто раньше займёт.

It was first come, first served here.

И — назад, к Цезаревой койке.

Then he went back to Caesar's bunk.

Сидит, ноги поджав, одним глазом смотрит, чтобы Цезарев мешок из-под изголовья не дёрнули, другим, — чтоб валенки его не спихнули, кто печку штурмует.

He sat there with his legs under him and kept one eye on Caesar’s package so no one could pinch it from under the mattress, and his other eye was on that stove so nobody’d push his boots off in the rush to put their own there.

— Эй! —

"Hey, you there with the red hair!"

крикнуть пришлось, — ты! рыжий!

he shouted to one fellow. "

А валенком в рожу если?

"D'you want that boot in your mug?

Свои ставь, чужих не трог!

Put your own boots up there if you like but don't touch other people’s!”

Сыпят, сыпят в барак зэки.

The prisoners were pouring back in the barracks.

В 20-й бригаде кричат:

Some fellows in Gang 20 were shouting: "

— Сдавай валенки!

"Hand over your boots for the dryer!”

Сейчас их с валенками из барака выпустят, барак запрут.

They let these fellows go out of the barracks with the boots and then locked it.

А потом бегать будут: — Гражданин начальник!

And then they’d come running back and hammer on the door: "

Пустите в барак!

"Comrade Warder, let us in!"

А надзиратели сойдутся в штабном — и по дощечкам своим бухгалтерию сводить, убежал ли кто или все на месте.

But by then the warders would be over in HQ doing their bookkeeping on those plywood boards to see if anybody’d run away.

Ну, Шухову сегодня до этого дела нет.

But Shukhov didn’t give a damn about all that today.

Вот и Цезарь к себе меж вагонками ныряет.

Caesar was coming back now. "

— Спасибо, Иван Денисыч!

"Thank you, Ivan Denisovich,” he said.

Шухов кивнул и, как белка, быстро залез наверх.

Shukhov nodded at him and jumped up on his own bunk like a squirrel.

Можно двухсотграммовку доедать, можно вторую папиросу курнуть, можно и спать.

He could finish off that bread now or smoke another cigarette or go to sleep if he wanted.

Только от хорошего дня развеселился Шухов, даже и спать вроде не хочется.

But Shukhov’d had such a good day — he didn't even feel like sleeping, he felt so great.

Стелиться Шухову дело простое: одеяльце черноватенькое с матраса содрать, лечь на матрас (на простыне Шухов не спал, должно, с сорок первого года, как из дому; ему чудно даже, зачем бабы простынями занимаются, стирка лишняя), голову — на подушку стружчатую, ноги — в телогрейку, сверх одеяла — бушлат;

Making his bed wasn’t much trouble — he only had to pull that dark blanket off and flop down on the mattress (he hadn’t slept on a sheet since forty-one, it must’ve been, when he left home, and he wondered why the women bothered so much about sheets — it only meant more washing), put his head on the pillow stuffed with shavings, tuck his feet in the arm of the jacket, and spread his coat on top of the blanket.

и: слава тебе, Господи, ещё один день прошёл!

And that was that, the end of another day l "Thank God," he said.

Спасибо, что не в карцере спать, здесь-то ещё можно.

It wasn’t so bad sleeping here and he was glad not to be in the cells.

Шухов лег головой к окну, а Алёшка на той же вагонке, через ребро доски от Шухова, — обратно головой, чтоб ему от лампочки свет доходил.

Shukhov lay down with his head to the window, and Alyoshka was on the other side of the bunk with his head the other way so he got the light from the bulb.

Евангелие опять читает.

He was reading the Gospels again.

Лампочка от них не так далеко, можно читать и шить даже можно. Услышал Алёшка, как Шухов вслух Бога похвалил, и обернулся.

Alyoshka’d heard Shukhov thank the Lord and he turned to him. "

— Ведь вот, Иван Денисович, душа-то ваша просится Богу молиться. Почему ж вы ей воли не даёте, а?

"Look here, Ivan Denisovich, your soul wants to pray to God, so why don’t you let it have its way?"

Покосился Шухов на Алёшку.

Shukhov looked at Alyoshka and his eyes were narrow.

Глаза, как свечки две, теплятся.

They had a light in them and they were like two candles.

Вздохнул.

And he sighed. "

— Потому, Алёшка, что молитвы те, как заявления, или не доходят, или "в жалобе отказать".

"I'll tell you why, Alyoshka. Because all these prayers are like the complaints we send in to the higher — ups — either they don't get there or they come back to you marked 'Rejected.' "

Перед штабным бараком есть такие ящичка четыре, опечатанные, раз в месяц их уполномоченный опоражнивает.

In front of HQ barracks there were four boxes with seals and one of the security guys came along every month to empty them.

Многие в те ящички заявления кидают. Ждут, время считают: вот через два месяца, вот через месяц ответ придёт.

A lot of fellows put slips in those boxes and they counted the days — a month or two months — waiting to hear.

А его нету. Или: "отказать".

Either there was nothing or it was "Rejected.”

— Вот потому, Иван Денисыч, что молились вы мало, плохо, без усердия, вот потому и не сбылось по молитвам вашим.

"The trouble is, Ivan Denisovich, you don't pray hard enough and that's why your prayers don't work out.

Молитва должна быть неотступна!

You must pray unceasing!

И если будете веру иметь, и скажете этой горе — перейди! — перейдёт.

And if you have faith and tell the mountain to move, it will move."

Усмехнулся Шухов и ещё одну папиросу свернул.

Shukhov grinned and made himself another cigarette.

Прикурил у эстонца.

He got a light from one of the Estonians.

— Брось ты, Алёшка, трепаться.

"Don't give me that, Alyoshka.

Не видал я, чтобы горы ходили.

I've never seen a mountain move.

Ну, признаться, и гор-то самих я не видал.

But come to think of it, I've never seen a mountain either.

А вы вот на Кавказе всем своим баптистским клубом молились — хоть одна перешла?

And when you and all your Baptists prayed down there in the Caucasus did you ever see a mountain move?"

Тоже горюны:

The poor fellows.

Богу молились, кому они мешали?

All they did was pray to God. And were they in anybody's way?

Всем вкруговую по двадцать пять сунули. Потому пора теперь такая: двадцать пять, одна мерка.

They all got twenty — five years, because that's how it was nowtwenty-five years for everybody.

— А мы об этом не молились, Денисыч, — Алёшка внушает. Перелез с евангелием своим к Шухову поближе, к лицу самому. —

"But we didn't pray for that, Ivan Denisovich,” Alyoshka said, and he came up close to Shukhov with his Gospels, right up to his face. "

Из всего земного и бренного молиться нам Господь завещал только о хлебе насущном: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь!"

"The only thing of this earth the Lord has ordered us to pray for is our daily bread — ‘Give us this day our daily bread!"

— Пайку, значит? —

"You mean that ration we get?”

спросил Шухов.

Shukhov said.

А Алёшка своё, глазами уговаривает больше слов и ещё рукой за руку тереблет, поглаживает:

But Alyoshka went on and his eyes said more than his words and he put his hand on Ivan’s hand.

— Иван Денисыч! Молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя порция баланды.

"Ivan Denisovich, you mustn't pray for somebody to send you a package or for an extra helping of gruel.

Что высоко у людей, то мерзость перед Богом!

Things that people set store by are base in the sight of the Lord.

Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал...

You must pray for the things of the spirit so the Lord will take evil things from our hearts...."

— Вот слушай лучше.

"But listen.

У нас в поломенской церкви поп...

The priest in our church in Polomnya..."

— О попе твоём — не надо! — Алёшка просит, даже лоб от боли переказился.

"Don't tell me about that,” Alyoshka begged and he winced with pain.

— Нет, ты все ж послушай. —

"No. But just listen."

Шухов на локте поднялся. —

And Shukhov bent over to him on his elbow. "

В Поломне, приходе нашем, богаче попа нет человека.

"The priest is the richest man in our parish in Polomnya.

Вот, скажем, зовут крышу крыть, так с людей по тридцать пять рублей в день берём, а с попа — сто.

Suppose they ask you to build a roof on a house, your price is thirty rubles for plain people. For the priest it’s a hundred.

И хоть бы крякнул. Он, поп поломенский, трем бабам в три города алименты платит, а с четвёртой семьёй живет.

That priest of ours is paying alimony to three women in three towns, and he's living with a fourth.

И архиерей областной у него на крючке, лапу жирную наш поп архиерею даёт.

And he's got the bishop under his thumb. You should see the way he holds that fat greasy hand of his out to the bishop.

И всех других попов, сколько их присылали, выживает, ни с кем делиться не хочет...

And it doesn't matter how many other priests they send. He always gets rid of 'em. He doesn't want to share the pickings."

— Зачем ты мне о попе?

"Why are you telling me about this priest?

Православная церковь от евангелия отошла.

The Orthodox Church has gotten away from the Gospel.

Их не сажают или пять лет дают, потому что вера у них не твёрдая.

And the reason they don’t put them in prison is because they have no true faith."

Шухов спокойно смотрел, куря, на Алёшкино волнение.

Shukhov looked straight and hard, and went on smoking. "

— Алеша, — отвёл он руку его, надымив баптисту и в лицо.

"Alyoshka," he said, and he moved the Baptist's hand away and the smoke from his cigarette went in Alyoshka's face.

Я ж не против Бога, понимаешь.

“I'm not against God, understand.

В Бога я охотно верю.

I believe in God, all right.

Только вот не верю я в рай и в ад.

But what I don't believe in is Heaven and Hell.

Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите?

Who d’you think we are, giving us all that stuff about Heaven and Hell?

Вот что мне не нравится.

That's the thing I can't take."

Лег Шухов опять на спину, пепел за головой осторожно сбрасывает меж вагонкой и окном, так чтоб кавторанговы вещи не прожечь.

Shukhov lay back again and dropped the ash off his cigarette between the bunk and the window, careful so's not to bum the Captain's stuff.

Раздумался, не слышит, чего там Алёшка лопочет.

He was thinking his own thoughts and didn't hear Alyoshka any more, and he said out loud:

— В общем, — решил он, — сколько ни молись, а сроку не скинут. Так от звонка до звонка и досидишь.

“The thing is, you can pray as much as you like but they won't take anything cff your sentence and you'll just have to sit it out, every day of it, from reveille to lights out."

— А об этом и молиться не надо! —

"You mustn't pray for that." Alyoshka was horror- struck. "

ужаснулся Алёшка. — Что' тебе воля?

"What d'you want your freedom for?

На воле твоя последняя вера терниями заглохнет!

What faith you have left will be choked in thorns.

Ты радуйся, что ты в тюрьме!

Rejoice that you are in prison.

Здесь тебе есть время о душе подумать!

Here you can think of your soul.

Апостол Павел вот как говорил: "

Paul the Apostle said: '

"Что вы плачете и сокрушаете сердце моё?

'What mean you to weep and to break my heart?

Я не только хочу быть узником, но готов умереть за имя Господа Иисуса!"

for I am ready not to be bound only, but also to die for the name of the Lord Jesus.' "

Шухов молча смотрел в потолок.

Shukhov looked up at the ceiling and said nothing.

Уж сам он не знал, хотел он воли или нет.

He didn't know any longer himself whether he wanted freedom or not.

Поначалу-то очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку прошло, сколько осталось.

At first he'd wanted it very much and every day he added up how long he still had to go.

А потом надоело.

But then he got fed up with this.

А потом проясняться стало, что домой таких не пускают, гонят в ссылку.

And as time went on he understood that they might let you out but they never let you home.

И где ему будет житуха лучше — тут ли, там — неведомо.

And he didn't really know where he'd be better off. At home or in here.

Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы — домой.

But they wouldn't let him home anyway...

А домой не пустят...

Alyoshka was talking the truth.

Не врёт Алёшка, и по его голосу и по глазам его видать, что радый он в тюрьме сидеть.

You could tell by his voice and his eyes he was glad to be in prison.

— Вишь, Алёшка, — Шухов ему разъяснил, — у тебя как-то ладно получается:

"Look, Alyoshka," Shukhov said, "it's all right for you.

Христос тебе сидеть велел, за Христа ты и сел.

It was Christ told you to come here, and you are here because of Him.

А я за что сел?

But why am I here?

За то, что в сорок первом к войне не приготовились, за это?

Because they didn't get ready for the war like they should've in forty-one?

А я при чем?

Was that my fault?"

— Что-то второй проверки нет... — Кильдигс со своей койки заворчал.

"Looks like they're not going to check us over again," Kilgas shouted from his bunk.

— Да-а! — отозвался Шухов. —

"Yeah," Shukhov said.

Это нужно в трубе угольком записать, что второй проверки нет. —

“We ought to chalk that up on the chimney. Doesn't happen every day."

И зевнул: —

And he yawned. "

Спать, наверно.

"Time we got some sleep."

И тут же в утихающем усмиренном бараке услышали грохот болта на внешней двери.

The barracks was quiet and there wasn't a sound. Then they heard the grinding of the bolt on the outside door.

Вбежали из коридора двое, кто валенки относил, и кричат:

The two fellows who'd taken the boots to the drying room ran in from the passageway and shouted: "

— Вторая проверка!

"Second check!"

Тут и надзиратель им вслед:

The warder was right behind them and he yelled: "

— Вы'ходи на ту половину!

"Get out on the other side of the barracks!"

А уж кто и спал!

Some of them were sleeping already.

Заворчали, задвигались, в валенки ноги суют (в кальсонах редко кто, в брюках ватных так и спят — без них под одеяльцем не улежишь, скоченеешь).

They grumbled and started to move and put their feet in their boots (they never took their pants off, it was too cold under the blanket and you got all stif without them).

— Тьфу, проклятые! —

"The bastards!"

выругался Шухов. Но не очень он сердился, потому что не заснул ещё.

Shukhov said, but he wasn’t too angry because he wasn't sleeping yet.

Цезарь высунул руку наверх и положил ему два печенья, два кусочка сахару и один круглый ломтик колбасы.

Caesar reached up and gave him two cookies, two lumps of sugar, and a slice of sausage.

— Спасибо, Цезарь Маркович, — нагнулся Шухов вниз, в проход. —

"Thank you, Caesar Markovich/' Shukhov leaned over his bunk. "

А ну-ка, мешочек ваш дайте мне наверх под голову для безопаски. (

"Now you give me that bag and I'll put it under my pillow here." (

(Сверху на ходу не стяпнешь так быстро, да и кто у Шухова искать станет?)

(It wasn't so easy to pinch something from a top bunk. And who'd think of looking in Shukhov's anyway?)

Цезарь передал Шухову наверх свой белый завязанный мешок.

Caesar handed up to him his white bag tied with. string.

Шухов подвалил его под матрас и ещё ждал, пока выгонят больше, чтобы в коридоре на полу босиком меньше стоять.

Shukhov put it under his mattress and waited a little till they chased most of the fellows out in the passageway — so he wouldn't have to stand there in his bare feet any longer than he had to.

Но надзиратель оскалился:

But the warder snarled at him and said: "

— А ну, там! в углу!

"Hey, you over there in the corner!"

И Шухов мягко спрыгнул босиком на пол (уж так хорошо его валенки с портянками на печке стояли — жалко было их снимать!).

So Shukhov jumped down on the floor in his bare feet (his boots and foot-cloths were on the stove and they'd gotten nice and warm, and it'd be a shame to take them down).

Сколько он тапочек перешил — все другим, себе не оставил.

All those slippers he'd made for other people! But never for himself. He didn't mind.

Да он привычен, дело недолгое.

He was used to this sort of business and it would soon be over.

Тапочки тоже отбирают, у кого найдут днём.

And they took these slippers away from you too if they caught you with them in the day.

И какие бригады валенки сдали на сушку — тоже теперь хорошо, кто в тапочках, а то в портянках одних подвязанных или босиком.

The gangs who had their boots in the drying room — they didn’t mind much either. Some of them had slippers or they went out in their foot-cloths or in their bare feet.

— Ну! ну! —

"Get a move on!”

рычал надзиратель.

the warder yelled.

— Вам дрына, падлы? —

"Would you like a taste. of the stick, you filthy scum?” the trusty said.

старший барака тут же.

He was there too.

Выперли всех в ту половину барака, последних — в коридор.

They were all driven over to the other side of the barracks and the ones who came last had to go out in the passageway.

Шухов тут и стал у стеночки, около парашной.

Shukhov stood out there by the wall near the latrine.

Под ногами его пол был мокроват, и ледяно тянуло низом из сеней.

The floor under his feet was wet and there was a freezing draft from outside.

Выгнали всех — и ещё раз пошёл надзиратель и старший барака смотреть — не спрятался ли кто, не приткнулся ли кто в затемке и спит.

When they’d gotten them all out from the bunks the warder and the trusty went around and had another look, just to make sure nobody was sleeping in some corner. They were in trouble if they had a man missing, and they were in trouble if they had one too many — it meant they’d have to start checking all over again.

Потому что недосчитаешь — беда, и пересчитаешь — беда, опять перепроверка. Обошли, обошли, вернулись к дверям.

They went all around and came back.

— Первый, второй, третий, четвёртый... —

"One, two, three, four..."

уж теперь быстро по одному запускают.

They let people back one at a time and it went real fast now.

Восемнадцатым и Шухов втиснулся.

Shukhov was the eighteenth.

Да бегом к своей вагонке, да на подпорочку ногу закинул — шасть! — и уж наверху.

He shot over to his bunk, put his leg on the ledge, and he was up there in a flash.

Ладно.

It was great!

Ноги опять в рукав телогрейки, сверху одеяло, сверху бушлат, спим!

He tucked his legs in the arm of his jacket again and put the blanket and then his coat on top. He'd sleep now.

Будут теперь всю ту вторую половину барака в нашу половину перепускать, да нам-то горюшка нет.

They’d be bringing the guys from the other side of the barracks over here to check them. But that wouldn’t worry him.

Цезарь вернулся. Спустил ему Шухов мешок.

Caesar came back and Shukhov gave him his bag.

Алёшка вернулся.

Alyoshka came back too.

Неумелец он, всем угождает, а заработать не может.

He was always trying to please people but he never got anything out of it.

— На, Алёшка! —

"Here, Alyoshka.”

и печенье одно ему отдал. Улыбится Алёшка.

Shukhov gave him one of the cookies.

— Спасибо!

Alyoshka smiled. "

У вас у самих нет!

"Thank you, but you haven’t got very much yourself."

— Е-ешь!

"Go ahead. Eat it."

У нас нет, так мы всегда заработаем.

It was true he didn’t have very much but he could always earn something.

А сам колбасы кусочек — в рот! Зубами ее! Зубами!

And he put the piece of sausage in his mouth and chewed it and chewed it.

Дух мясной! И сок мясной, настоящий. Туда, в живот, пошёл.

The taste of that meat, and the juice that came out of it!

И — нету колбасы. Остальное, рассудил Шухов, перед разводом.

He’d eat the rest of the things before roll call, he thought.

И укрылся с головой одеяльцем, тонким, немытеньким, уже не прислушиваясь, как меж вагонок набилось из той половины зэков: ждут, когда их половину проверят.

And he pulled the thin dirty blanket over his face and didn’t hear the guys from the other half of the barracks who were crowding around the bunks waiting to be checked.

Засыпал Шухов, вполне удоволенный.

Shukhov went to sleep, and he was very happy.

На дню у него выдалось сегодня много удач:

He’d had a lot of luck today.

в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку.

They hadn't put him in the cooler. The gang hadn't been chased out to work in the Socialist Community Development. He’d finagled an extra bowl of mush at noon. The boss had gotten them good rates for their work.

Стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил.

He’d felt good making that wall. They hadn’t found that piece of steel in the frisk. Caesar had paid him off in the evening. He'd bought some tobacco.

И не заболел, перемогся.

And he'd gotten over that sickness.

Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый.

Nothing had spoiled the day and it had been almost happy.

Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.

There were three thousand six hundred and fifty three days like in his sentence, from reveille to lights out.

Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось...

The three extra ones were because of the leap years...

Get short URL

Text alignment