Sign in | English | Terms of Use
DictionaryForumContacts

Reading room | Николай Гоголь | Коляска | 📋 | 📖 | 🔀 | Russian ⇄
Городок Б. очень повеселел, когда начал в нем стоять *** кавалерийский полк.
The town of B — -- had become very lively since a cavalry regiment had taken up its quarters in it.
А до того времени было в нем страх скучно.
Up to that date it had been mortally wearisome there.
Когда, бывало, проезжаешь его и взглянешь на низенькие мазанные домики, которые смотрят на улицу до невероятности кисло, то...
When you happened to pass through the town and glanced at its little mud houses with their incredibly gloomy aspect, the pen refuses to express what you felt.
невозможно выразить, что делается тогда на сердце: тоска такая, как будто бы или проигрался, или отпустил некстати какую-нибудь глупость, – одним словом: нехорошо.
You suffered a terrible uneasiness as if you had just lost all your money at play, or had committed some terrible blunder in company.
Глина на них обвалилась от дождя, и стены вместо белых сделались пегими; крыши большею частию крыты тростником, как обыкновенно бывает в южных городах наших; садики, для лучшего вида, городничий давно приказал вырубить.
The plaster covering the houses, soaked by the rain, had fallen away in many places from their walls, which from white had become streaked and spotted, whilst old reeds served to thatch them. Following a custom very common in the towns of South Russia, the chief of police has long since had all the trees in the gardens cut down to improve the view.
На улицах ни души не встретишь, разве только петух перейдёт чрез мостовую, мягкую, как подушка, от лежащей на четверть пыли, которая при малейшем дожде превращается в грязь, и тогда улицы городка Б. наполняются теми дородными животными, которых тамошний городничий называет французами.
One never meets anything in the town, unless it is a cock crossing the road, full of dust and soft as a pillow. At the slightest rain this dust is turned into mud, and then all the streets are filled with pigs.
Выставив серьёзные морды из своих ванн, они подымают такое хрюканье, что проезжающему остаётся только погонять лошадей поскорее.
Displaying to all their grave faces, they utter such grunts that travellers only think of pressing their horses to get away from them as soon as possible.
Впрочем, проезжающего трудно встретить в городке Б. Редко, очень редко какой-нибудь помещик, имеющий одиннадцать душ крестьян, в нанковом сюртуке, тарабанит по мостовой в какой-то полубричке и полутележке, выглядывая из мучных наваленных мешков и пристёгивая гнедую кобылу, вслед за которою бежит жеребёнок.
Sometimes some country gentleman of the neighbourhood, the owner of a dozen serfs, passes in a vehicle which is a kind of compromise between a carriage and a cart, surrounded by sacks of flour, and whipping up his bay mare with her colt trotting by her side.
Самая рыночная площадь имеет несколько печальный вид: дом портного выходит чрезвычайно глупо не всем фасадом, но углом; против него строится лет пятнадцать какое-то каменное строение о двух окнах; далее стоит сам по себе модный дощатый забор, выкрашенный серою краскою под цвет грязи, который, на образец другим строениям, воздвиг городничий во время своей молодости, когда не имел ещё обыкновения спать тотчас после обеда и пить на ночь какой-то декокт, заправленный сухим крыжовником.
The aspect of the marketplace is mournful enough. The tailor’s house sticks out very stupidly, not squarely to the front but sideways. Facing it is a brick house with two windows, unfinished for fifteen years past, and further on a large wooden market-stall standing by itself and painted mud-colour. This stall, which was to serve as a model, was built by the chief of police in the time of his youth, before he got into the habit of falling asleep directly after dinner, and of drinking a kind of decoction of dried goose-berries every evening. All around the rest of the market-place are nothing but palings.
В других местах всё почти плетень; посреди площади самые маленькие лавочки; в них всегда можно заметить связку баранков, бабу в красном платке, пуд мыла, несколько фунтов горького миндалю, дробь для стреляния, демикотон и двух купеческих приказчиков, во всякое время играющих около дверей в свайку.
But in the centre are some little sheds where a packet of round cakes, a stout woman in a red dress, a bar of soap, some pounds of bitter almonds, some lead, some cotton, and two shopmen playing at “svaika,” a game resembling quoits, are always to be seen.
Но как начал стоять в уездном городке Б. кавалерийский полк, всё переменилось.
But on the arrival of the cavalry regiment everything changed.
Улицы запестрели, оживились – словом, приняли совершенно другой вид.
The streets became more lively and wore quite another aspect.
Низенькие домики часто видели проходящего мимо ловкого, статного офицера с султаном на голове, шедшего к товарищу поговорить о производстве, об отличнейшем табаке, а иногда поставить на карточку дрожки, которые можно было назвать полковыми, потому что они, не выходя из полку, успевали обходить всех: сегодня катался в них майор, завтра они появлялись в поручиковой конюшне, а чрез неделю, смотри, опять майорский денщик подмазывал их салом.
Often from their little houses the inhabitants would see a tall and well-made officer with a plumed hat pass by, on his way to the quarters of one of his comrades to discuss the chances of promotion or the qualities of a new tobacco, or perhaps to risk at play his carriage, which might indeed be called the carriage of all the regiment, since it belonged in turn to every one of them. To-day it was the major who drove out in it, to-morrow it was seen in the lieutenant’s coach-house, and a week later the major’s servant was again greasing its wheels.
Деревянный плетень между домами весь был усеян висевшими на солнце солдатскими фуражками; серая шинель торчала непременно где-нибудь на воротах; в переулках попадались солдаты с такими жёсткими усами, как сапожные щётки.
The long hedges separating the houses were suddenly covered with soldiers’ caps exposed to the sun, grey frieze cloaks hung in the doorways, and moustaches harsh and bristling as clothes brushes were to be met with in all the streets.
Усы эти были видны во всех местах. Соберутся ли на рынке с ковшиками мещанки, из-за плеч их, верно, выглядывают усы. На лобном месте солдат с усами, уж верно, мылил бороду какому-нибудь деревенскому пентюху, который только покряхтывал, выпуча глаза вверх.
These moustaches showed themselves everywhere, but above all at the market, over the shoulders of the women of the place who flocked there from all sides to make their purchases.
Офицеры оживили общество, которое до того времени состояло только из судьи, жившего в одном доме с какою-то диаконицею, и городничего, рассудительного человека, но спавшего решительно весь день: от обеда до вечера и от вечера до обеда.
The officers lent great animation to society at B —.. Society consisted up till then of the judge who was living with a deacon’s wife, and of the chief of police, a very sensible man, but one who slept all day long from dinner till evening, and from evening till dinner-time.
Общество сделалось ещё многолюднее и занимательнее, когда переведена была сюда квартира бригадного генерала.
This general liveliness was still further increased when the town of B — -- became the residence of the general commanding the brigade to which the regiment belonged.
Окружные помещики, о которых существовании никто бы до того времени не догадался, начали приезжать почаще в уездный городок, чтобы видеться с господами офицерами, а иногда поиграть в банчик, который уже чрезвычайно темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами.
Many gentlemen of the neighbourhood, whose very existence no one had even suspected, began to come into the town with the intention of calling on the officers, or, perhaps, of playing bank, a game concerning which they had up till then only a very confused notion, occupied as they were with their crops and the commissions of their wives and their hare-hunting.
Очень жаль, что не могу припомнить, по какому обстоятельству случилось бригадному генералу давать большой обед; заготовление к нему было сделано огромное: стук поваренных ножей на генеральской кухне был слышен ещё близ городской заставы.
I am very sorry that I cannot recollect for what reason the general made up his mind one fine day to give a grand dinner. The preparations were overwhelming. The clatter of knives in the kitchen was heard as far as the town gates.
Весь рынок был забран совершенно для обеда, так что судья с своею диаконицею должен был есть одни только лепёшки из гречневой муки да крахмальный кисель.
The whole of the market was laid under contributions, so much so that the judge and the deacon’s wife found themselves obliged that day to be satisfied with hasty puddings and cakes of flour.
Небольшой дворик генеральской квартиры был весь уставлен дрожками и колясками.
The little courtyard of the house occupied by the general was crowded with vehicles.
Общество состояло из мужчин: офицеров и некоторых окружных помещиков.
The company only consisted of men, officers and gentlemen of the neighbourhood.
Из помещиков более всех был замечателен Пифагор Пифагорович Чертокуцкий, один из главных аристократов Б... уезда, более всех шумевший на выборах и приезжавший туда в щегольском экипаже.
Amongst these latter was above all conspicuous Pythagoras Pythagoravitch Tchertokoutski, one of the leading aristocrats of the district of B — , the most fiery orator at the nobiliary elections and the owner of a very elegant turn-out.
Он служил прежде в одном из кавалерийских полков и был один из числа значительных и видных офицеров.
He had served in a cavalry regiment and had even passed for one of its most accomplished officers, having constantly shown himself at all the balls and parties wherever his regiment was quartered.
По крайней мере его видали на многих балах и собраниях, где только кочевал их полк; впрочем, об этом можно спросить у девиц Тамбовской и Симбирской губерний.
Information respecting him may be asked of all the young ladies in the districts of Tamboff and Simbirsk.
Весьма может быть, что он распустил бы и в прочих губерниях выгодную для себя славу, если бы не вышел в отставку по одному случаю, который обыкновенно называется неприятною историею: он ли дал кому-то в старые годы оплеуху, или ему дали её, об этом наверное не помню, дело только в том, что его попросили выдти в отставку.
He would very probably have further extended his reputation in other districts if he had not been obliged to leave the service in consequence of one of those affairs which are spoken of as “a very unpleasant business.” Had he given or received a blow? I cannot say with certainty, but what is indisputable is that he was asked to send in his resignation.
Впрочем, он этим ничуть не уронил своего весу: носил фрак с высокою талией на манер военного мундира, на сапогах шпоры и под носом усы, потому что без того дворяне могли бы подумать, что он служил в пехоте, которую он презрительно называл иногда пехтурой, а иногда пехонтарией.
However, this accident had no unpleasant effect upon the esteem in which he had been held up till then. Tchertokoutski always wore a coat of a military cut, spurs and moustache, in order not to have it supposed that he had served in the infantry, a branch of the service upon which he lavished the most contemptuous expressions.
Он бывал на всех многолюдных ярмарках, куда внутренность России, состоящая из мамок, детей, дочек и толстых помещиков, наезжала веселиться бричками, таратайками, тарантасами и такими каретами, какие и во сне никому не снились.
He frequented the numerous fairs to which flock the whole of the population of Southern Russia, consisting of nursemaids, tall girls, and burly gentlemen who go there in vehicles of such strange aspect that no one has ever seen their match even in a dream.
Он пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк, и всегда приезжал видеться с господами офицерами.
He instinctively guessed the spot in which a regiment of cavalry was to be found and never failed to introduce himself to the officers.
Очень ловко соскакивал перед ними с своей легонькой колясочки или дрожек и чрезвычайно скоро знакомился.
On perceiving them he bounded gracefully from his light phaeton and soon made acquaintance with them.
В прошлые выборы дал он дворянству прекрасный обед, на котором объявил, что если только его выберут предводителем, то он поставит дворян на самую лучшую ногу.
At the last election he had given to the whole of the nobility a grand dinner during which he declared that if he were elected marshal he would put all gentlemen on the best possible footing.
Вообще вёл себя по-барски, как выражаются в уездах и губерниях, женился на довольно хорошенькой, взял за нею двести душ приданого и несколько тысяч капиталу.
He usually behaved after the fashion of a great noble. He had married a rather pretty lady with a dowry of two hundred serfs and some thousands of rubles.
Капитал был тотчас употреблён на шестёрку действительно отличных лошадей, вызолоченные замки к дверям, ручную обезьяну для дома и француза дворецкого.
This money was at once employed in the purchase of six fine horses, some gilt bronze locks, and a tame monkey.
Двести же душ вместе с двумястами его собственных были заложены в ломбард для каких-то коммерческих оборотов.
He further engaged a French cook. The two hundred peasants of the lady, as well as two hundred more belonging to the gentleman, were mortgaged to the bank.
Словом, он был помещик как следует... Изрядный помещик.
In a word, he was a regular nobleman.
Кроме него, на обеде у генерала было несколько и других помещиков, но об них нечего говорить.
Besides himself, several other gentlemen were amongst the general’s guests, but it is not worth while speaking of them.
Остальные были все военные того же полка и два штаб-офицера: полковник и довольно толстый майор.
The officers of the regiment, amongst whom were the colonel and the fat major, formed the majority of those present.
Сам генерал был дюж и тучен, впрочем хороший начальник, как отзывались о нем офицеры.
The general himself was rather stout; a good officer, nevertheless, according to his subordinates.
Говорил он довольно густым, значительным басом.
He had a rather deep bass voice.
Обед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, дрофы, спаржа, перепёлки, куропатки, грибы доказывали, что повар ещё со вчерашнего дня не брал в рот горячего, и четыре солдата с ножами в руках работали на помощь ему всю ночь фрикасеи и желеи.
The dinner was magnificent; there were sturgeons, sterlets, bustards, asparagus, quail, partridges, mushrooms. The flavour of all these dishes supplied an irrefutable proof of the sobriety of the cook during the twenty-four hours preceding the dinner. Four soldiers, who had been given him as assistants, had not ceased working all night, knife in hand, at the composition of ragouts and jellies.
Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою, прекрасный летний день, окна, открытые напролёт, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ офицеров, растрёпанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрёстный разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, – всё отвечало одно другому. После обеда все встали с приятною тяжестью в желудках и, закурив трубки с длинными и короткими чубуками, вышли с чашками кофию в руках на крыльцо.
The immense quantity of long-necked bottles, mingled with shorter ones, holding claret and madeira; the fine summer day, the wide-open windows, the plates piled up with ice on the table, the crumpled shirt-fronts of the gentlemen in plain clothes, and a brisk and noisy conversation, now dominated by the general’s voice, and now besprinkled with champagne, were all in perfect harmony.
У генерала, полковника и даже майора мундиры были вовсе расстегнуты, так что видны были слегка благородные подтяжки из шёлковой материи, но господа офицеры, сохраняя должное уважение, пребыли с застёгнутыми, выключая трёх последних пуговиц.
The guests rose from the table with a pleasant feeling of repletion, and, after having lit their pipes, all stepped out, coffee-cups in hand, on to the verandah.
– Вот её можно теперь посмотреть, – сказал генерал. –
“We can see her now,” said the general.
Пожалуйста, любезнейший, – примолвил он, обращаясь к своему адъютанту, довольно ловкому молодому человеку приятной наружности, – прикажи, чтобы привели сюда гнедую кобылу!
“Here, my dear fellow,” added he, addressing his aide-de-camp, an active well-made young officer, “have the bay mare brought here.
Вот вы увидите сами. –
You shall see for yourselves, gentlemen.”
Тут генерал потянул из трубки и выпустил дым. –
At these words the general took a long pull at his pipe.
Она ещё не слишком в холе: проклятый городишко, нет порядочной конюшни.
“She is not quite recovered yet; there is not a decent stable in this cursed little place.
Лошадь, пуф, пуф, очень порядочная!
But she is not bad looking — ” puff — puff, the general here let out the smoke which he had kept in his mouth till then — “the little mare.”
– И давно, ваше превосходительство, пуф, пуф, изволите иметь её? –
“It is long since your excellency — ” puff — puff — puff — “condescended to buy her?”
сказал Чертокуцкий.
asked Tchertokoutski.
– Пуф, пуф, пуф, пу...
Puff — puff — puff — puff.
пуф, не так давно. Всего только два года, как она взята мною с завода!
“Not very long, I had her from the breeding establishment two years ago.”
– И получить её изволили объезженную или уже здесь изволили объездить?
“And did your excellency condescend to take her ready broken, or to have her broken in here yourself?”
– Пуф, пуф, пу, пу, пу...
Puff — puff — puff — puff. “Here.”
у... у... ф, здесь, – сказавши это, генерал весь исчезнул в дыме.
As he spoke the general disappeared behind a cloud of smoke.
Между тем из конюшни выпрыгнул солдат, послышался стук копыт, наконец показался другой, в белом балахоне, с чёрными огромными усами, ведя за узду вздрагивавшую и пугавшуюся лошадь, которая, вдруг подняв голову, чуть не подняла вверх присевшего к земле солдата вместе с его усами.
At that moment a soldier jumped out of the stable. The trampling of a horse’s hoofs was heard, and another soldier with immense moustaches, and wearing a long white tunic, appeared, leading by the bridle the terrified and quivering mare, which, suddenly rearing, lifted him off his feet.
«Ну ж, ну! Аграфена Ивановна!» – говорил он, подводя её под крыльцо.
“Come, come, Agrafena Ivanovna,” said he, leading her towards the verandah.
Кобыла называлась Аграфена Ивановна; крепкая и дикая, как южная красавица, она грянула копытами в деревянное крыльцо и вдруг остановилась.
The mare’s name was Agrafena Ivanovna. Strong and bold as a Southern beauty, she suddenly became motionless.
Генерал, опустивши трубку, начал смотреть с довольным видом на Аграфену Ивановну.
The general began to look at her with evident satisfaction, and left off smoking.
Сам полковник, сошедши с крыльца, взял Аграфену Ивановну за морду.
The colonel himself went down the steps and patted her neck.
Сам майор потрепал Аграфену Ивановну по ноге, прочие пощёлкали языком.
The major ran his hand down her legs, and all the other officers clicked their tongues at her.
Чертокуцкий сошёл с крыльца и зашёл ей взад.
Tchertokoutski left the verandah to take up a position beside the mare.
Солдат, вытянувшись и держа узду, глядел прямо посетителям в глаза, будто бы хотел вскочить в них.
The soldier who held her bridle drew himself up and stared fixedly at the guests.
– Очень, очень хорошая, – сказал Чертокуцкий, – статистая лошадь!
“She is very fine, very fine,” said Tchertokoutski, “a very well-shaped beast.
А позвольте, ваше превосходительство, узнать, как она ходит?
Will your excellency allow me to ask whether she is a good goer?”
– Шаг у неё хорош; только... черт его знает... этот дурак фершел дал ей каких-то пилюль, и вот уже два дня всё чихает.
“She goes well, but that idiot of a doctor, deuce take him, has given her some balls which have made her sneeze for the last two days.”
– Очень, очень хороша.
“She is a fine beast, a very fine beast.
А имеете ли, ваше превосходительство, соответствующий экипаж?
Has your excellency a turn-out to match the horse?”
– Экипаж?..
“Turn-out!
Да ведь это верховая лошадь.
but she’s a saddle horse.”
– Я это знаю; но я спросил ваше превосходительство для того, чтобы узнать, имеете ли и к другим лошадям соответствующий экипаж.
“I know. I put the question, your excellency, to know if you have an equipage worthy of your other horses?”
– Ну, экипажей у меня не слишком достаточно. Мне, признаться вам сказать, давно хочется иметь нынешнюю коляску.
“No, I have not much in the way of equipages; I must admit that, for some time past, I have been wanting to buy a calash, such as they build now-a-days.
Я писал об этом к брату моему, который теперь в Петербурге, да не знаю, пришлёт ли он, или нет.
I have written about it to my brother who is now at St. Petersburg, but I do not know whether he will be able to send me one.”
– Мне кажется, ваше превосходительство, – заметил полковник, – нет лучше коляски, как венская.
“It seems to me, your excellency,” remarked the colonel, “that there are no better calashes than those of Vienna.”
– Вы справедливо думаете, пуф, пуф, пуф.
“You are right.” Puff — puff — puff.
– У меня, ваше превосходительство, есть чрезвычайная коляска настоящей венской работы.
“I have an excellent calash, your excellency, a real Viennese calash,” said Tchertokoutski.
– Какая? Та, в которой вы приехали?
“That in which you came?”
– О нет. Это так, разъездная, собственно для моих поездок, но та...
“Oh no, I make use of that for ordinary service, but the other is something extraordinary.
это удивительно, легка как пёрышко; а когда вы сядете в неё, то просто как бы, с позволения вашего превосходительства, нянька вас в люльке качала!
It is as light as a feather, and if you sit in it, it seems as if your nurse was rocking you in a cradle.”
– Стало быть, покойна?
“It is very comfortable then?”
– Очень, очень покойна; подушки, рессоры – это всё как будто на картинке нарисовано.
“Extremely comfortable; the cushions, the springs, and everything else are perfect.”
– Это хорошо.
“Ah! that is good.”
– А уж укладиста как!
“And what a quantity of things can be packed away in it.
то есть я, ваше превосходительство, и не видывал ещё такой.
I have never seen anything like it, your excellency.
Когда я служил, то у меня в ящики помещалось десять бутылок рому и двадцать фунтов табаку; кроме того, со мною ещё было около шести мундиров, белье и два чубука, ваше превосходительство, такие длинные, как, с позволения сказать, солитёр, а в карманы можно целого быка поместить.
When I was still in the service there was room enough in the body to stow away ten bottles of rum, twenty pounds of tobacco, six uniforms, and two pipes, the longest pipes imaginable, your excellency; and in the pockets inside you could stow away a whole bullock.”
– Это хорошо.
“That is very good.”
– Я, ваше превосходительство, заплатил за неё четыре тысячи.
“It cost four thousand rubles, your excellency.”
– Судя по цене, должна быть хороша; и вы купили её сами?
“It ought to be good at that price. Did you buy it yourself?”
– Нет, ваше превосходительство; она досталась по случаю.
“No, your excellency, I had it by chance.
Её купил мой друг, редкий человек, товарищ моего детства, с которым бы вы сошлись совершенно; мы с ним – что твоё, что моё, всё равно.
It was bought by one of my oldest friends, a fine fellow with whom you would be very well pleased. We are very intimate. What is mine is his, and what is his is mine.
Я выиграл её у него в карты.
I won it of him at cards.
Не угодно ли, ваше превосходительство, сделать мне честь пожаловать завтра ко мне отобедать, и коляску вместе посмотрите.
Would your excellency have the kindness to honour me at dinner to-morrow? You could see my calash.”
– Я не знаю, что вам на это сказать.
“I don’t know what to say.
Мне одному как-то... Разве уж позволите вместе с господами офицерами?
Alone I could not — but if you would allow me to come with these officers — ”
– И господ офицеров прошу покорнейше.
“I beg of them to come too.
Господа, я почту себе за большую честь иметь удовольствие видеть вас в своём доме!
I shall esteem it a great honour, gentlemen, to have the pleasure of seeing you at my house.”
Полковник, майор и прочие офицеры отблагодарили учтивым поклоном.
The colonel, the major, and the other officers thanked Tchertokoutski.
– Я, ваше превосходительство, сам того мнения, что если покупать вещь, то непременно хорошую, а если дурную, то нечего и заводить.
“I am of opinion myself, your excellency, that if one buys anything it should be good; it is not worth the trouble of getting, if it turns out bad.
Вот у меня, когда сделаете мне честь завтра пожаловать, я покажу кое-какие статьи, которые я сам завёл по хозяйственной части.
If you do me the honour of calling on me to-morrow, I will show you some improvements I have introduced on my estate.”
Генерал посмотрел и выпустил изо рту дым.
The general looked at him, and puffed out a fresh cloud of smoke.
Чертокуцкий был чрезвычайно доволен, что пригласил к себе господ офицеров; он заранее заказывал в голове своей паштеты и соусы, посматривал очень весело на господ офицеров, которые также с своей стороны как-то удвоили к нему своё расположение, что было заметно из глаз их и небольших телодвижений вроде полупоклонов.
Tchertokoutski was charmed with his notion of inviting the officers, and mentally ordered in advance all manner of dishes for their entertainment. He smiled at these gentlemen, who on their part appeared to increase their show of attention towards him, as was noticeable from the expression of their eyes and the little half-nods they bestowed upon him.
Чертокуцкий выступал вперёд как-то развязнее, и голос его принял расслабление: выражение голоса, обременённого удовольствием.
His bearing assumed a certain ease, and his voice expressed his great satisfaction.
– Там, ваше превосходительство, познакомитесь с хозяйкой дома.
“Your excellency will make the acquaintance of the mistress of the house.”
– Мне очень приятно, – сказал генерал, поглаживая усы.
“That will be most agreeable to me,” said the general, twirling his moustache.
Чертокуцкий после этого хотел немедленно отправиться домой, чтобы заблаговременно приготовить всё к принятию гостей к завтрашнему обеду; он взял уже было и шляпу в руки, но как-то так странно случилось, что он остался ещё на несколько времени.
Tchertokoutski was firmly resolved to return home at once in order to make all necessary preparations in good time.
Между тем уже в комнате были расставлены ломберные столы. Скоро всё общество разделилось на четверные партии в вист и расселось в разных углах генеральских комнат.
He had already taken his hat, but a strange fatality caused him to remain for some time at the general’s. The card tables had been set out, and all the company, separating into groups of four, scattered itself about the room.
Подали свечи.
Lights were brought in.
Чертокуцкий долго не знал, садиться или не садиться ему за вист.
Tchertokoutski did not know whether he ought to sit down to whist.
Но как господа офицеры начали приглашать, то ему показалось очень несогласно с правилами общежития отказаться.
But as the officers invited him, he thought that the rules of good breeding obliged him to accept.
Он присел.
He sat down.
Нечувствительно очутился перед ним стакан с пуншем, который он, позабывшись, в ту же минуту выпил.
I do not know how a glass of punch found itself at his elbow, but he drank it off without thinking.
Сыгравши два роберта, Чертокуцкий опять нашёл под рукою стакан с пуншем, который тоже, позабывшись, выпил, сказавши наперёд: «Пора, господа, мне домой, право пора».
After playing two rubbers, he found another glass close to his hand which he drank off in the same way, though not without remarking: “It is really time for me to go, gentlemen.”
Но опять присел и на вторую партию.
He began to play a fresh rubber.
Между тем разговор в разных углах комнаты принял совершенно частное направление.
However, the conversation which was going on in every corner of the room took an especial turn.
Играющие в вист были довольно молчаливы; но неигравшие, сидевшие на диванах в стороне, вели свой разговор.
Those who were playing whist were quiet enough, but the others talked a great deal.
В одном углу штаб-ротмистр, подложивши себе под бок подушку, с трубкою в зубах, рассказывал довольно свободно и плавно любовные свои приключения и овладел совершенно вниманием собравшегося около него кружка.
A captain had taken up his position on a sofa, and leaning against a cushion, pipe in mouth, he captivated the attention of a circle of guests gathered about him by his eloquent narrative of amorous adventures.
Один чрезвычайно толстый помещик с короткими руками, несколько похожими на два выросшие картофеля, слушал с необыкновенно сладкою миною и только по временам силился запустить коротенькую свою руку за широкую спину, чтобы вытащить оттуда табакерку.
A very stout gentleman whose arms were so short that they looked like two potatoes hanging by his sides, listened to him with a very satisfied expression, and from time to time exerted himself to pull his tobacco-pouch out of his coat-tail pocket.
В другом углу завязался довольно жаркий спор о батальонном учении, и Чертокуцкий, который в это время уже вместо дамы два раза сбросил валета, вмешивался вдруг в чужой разговор и кричал из своего угла: «в котором году?»,
A somewhat brisk discussion on cavalry drill had arisen in another corner, and Tchertokoutski, who had twice already played a knave for a king, mingled in the conversation by calling out from his place: “In what year?”
или: «которого полка?»,
or “What regiment?”
не замечая, что иногда вопрос совершенно не приходился к делу.
without noticing that very often his question had no application whatever.
Наконец, за несколько минут до ужина, вист прекратился, но он продолжался ещё на словах, и казалось, головы всех были полны вистом.
At length, a few minutes before supper, play came to an end.
Чертокуцкий очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка.
Tchertokoutski could remember that he had won a great deal, but he did not take up his winnings, and after rising stood for some time in the position of a man who has no handkerchief in his pocket.
Между тем подали ужин.
They sat down to supper.
Само собою разумеется, что в винах не было недостатка и что Чертокуцкий почти невольно должен был иногда наливать в стакан себе потому, что направо и налево стояли у него бутылки.
As might be expected, wine was not lacking, and Tchertokoutski kept involuntarily filling his glass with it, for he was surrounded with bottles.
Разговор затянулся за столом предлинный, но, впрочем, как-то странно он был ведён.
A lengthy conversation took place at table, but the guests carried it on after a strange fashion.
Один помещик, служивший ещё в кампанию 1812 года, рассказал такую баталию, какой никогда не было, и потом, совершенно неизвестно по каким причинам, взял пробку из графина и воткнул её в пирожное.
A colonel, who had served in 1812, described a battle which had never taken place; and besides, no one ever could make out why he took a cork and stuck it into a pie.
Словом, когда начали разъезжаться, то уже было три часа, и кучера должны были нескольких особ взять в охапку, как бы узелки с покупкою, и Чертокуцкий, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привёз в усах своих два репейника.
They began to break-up at three in the morning. The coachmen were obliged to take several of them in their arms like bundles; and Tchertokoutski himself, despite his aristocratic pride, bowed so low to the company, that he took home two thistles in his moustache.
В доме всё совершенно спало; кучер едва мог сыскать камердинера, который проводил господина чрез гостиную, сдал горничной девушке, за которою кое-как Чертокуцкий добрался до спальни и уложился возле своей молоденькой и хорошенькой жены, лежавшей прелестнейшим образом, в белом, как снег, спальном платье.
The coachman who drove him home found every one asleep. He routed out, after some trouble, the valet, who, after having ushered his master through the hall, handed him over to a maid-servant. Tchertokoutski followed her as well as he could to the best room, and stretched himself beside his pretty young wife, who was sleeping in a night-gown as white as snow.
Движение, произведённое падением её супруга на кровать, разбудило её.
The shock of her husband falling on the bed awoke her — she stretched out her arms, opened her eyes, closed them quickly, and then opened them again quite wide, with a half-vexed air.
Протянувшись, поднявши ресницы и три раза быстро зажмуривши глаза, она открыла их с полусердитою улыбкою; но, видя, что он решительно не хочет оказать на этот раз никакой ласки, с досады поворотилась на другую сторону и, положив свежую свою щеку на руку, скоро после него заснула.
Seeing that her husband did not pay the slightest attention to her, she turned over on the other side, rested her fresh and rosy cheek on her hand, and went to sleep again.
Было уже такое время, которое по деревням не называется рано, когда проснулась молодая хозяйка возле храпевшего супруга.
It was late — that is, according to country customs — when the lady awoke again. Her husband was snoring more loudly than ever.
Вспомнивши, что он возвратился вчера домой в четвёртом часу ночи, она пожалела будить его и, надев спальные башмачки, которые супруг её выписал из Петербурга, в белой кофточке, драпировавшейся на ней, как льющаяся вода, она вышла в свою уборную, умылась свежею, как сама, водою и подошла к туалету.
She recollected that he had come home at four o’clock, and not wishing to awaken him, got up alone, and put on her slippers, which her husband had had sent for her from St. Petersburg, and a white dressing-gown which fell about her like the waters of a fountain. Then she passed into her dressing-room, and after washing in water as fresh as herself, went to her toilet table.
Взглянувши на себя раза два, она увидела, что сегодня очень недурна.
She looked at herself twice in the glass, and thought she looked very pretty that morning.
Это по-видимому незначительное обстоятельство заставило её просидеть перед зеркалом ровно два часа лишних.
This circumstance, a very insignificant one apparently, caused her to stay two hours longer than usual before her glass.
Наконец она оделась очень мило и вышла освежиться в сад.
She dressed herself very tastefully and went into the garden.
Как нарочно, время было тогда прекрасное, каким может только похвалиться летний южный день.
The weather was splendid: it was one of the finest days of the summer.
Солнце, вступивши на полдень, жарило всею силою лучей, но под тёмными густыми аллеями гулять было прохладно, и цветы, пригретые солнцем, утрояли свой запах.
The sun, which had almost reached the meridian, shed its most ardent rays; but a pleasant coolness reigned under the leafy arcades; and the flowers, warmed by the sun, exhaled their sweetest perfume.
Хорошенькая хозяйка вовсе позабыла о том, что уже двенадцать часов и супруг её спит.
The pretty mistress of the house had quite forgotten that it was noon at least, and that her husband was still asleep.
Уже доходило до слуха её послеобеденное храпенье двух кучеров и одного форейтора, спавших в конюшне, находившейся за садом.
Already she heard the snores of two coachmen and a groom, who were taking their siesta in the stable, after having dined copiously.
Но она всё сидела в густой аллее, из которой был открыт вид на большую дорогу, и рассеянно глядела на безлюдную её пустынность, как вдруг показавшаяся вдали пыль привлекла её внимание.
But she was still sitting in a bower from which the deserted high road could be seen, when all at once her attention was caught by a light cloud of dust rising in the distance.
Всмотревшись, она скоро увидела несколько экипажей.
After looking at it for some moments, she ended by making out several vehicles, closely following one another.
Впереди ехала открытая двуместная легонькая колясочка; в ней сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эполетами и рядом с ним полковник.
First came a light calash, with two places, in which was the general, wearing his large and glittering epaulettes, with the colonel.
За ней следовала другая, четвероместная; в ней сидел майор с генеральским адъютантом и ещё двумя насупротив сидевшими офицерами; за коляской следовали известные всем полковые дрожки, которыми владел на этот раз тучный майор; за дрожками четвероместный бонвояж, в котором сидели четыре офицера и пятый на руках; за бонвояжем рисовались три офицера на прекрасных гнедых лошадях в тёмных яблоках.
This was followed by another with four places, containing the captain, the aide-de-camp and two lieutenants. Further on, came the celebrated regimental vehicle, the present owner of which was the major, and behind that another in which were packed five officers, one on his comrade’s knees, the procession being closed by three more on three fine bays. “Are they coming here?”
«Неужели это к нам? – подумала хозяйка дома. –
thought the mistress of the house.
Ах, Боже мой!
“Good heavens, yes!
в самом деле они поворотили на мост!»
they are leaving the main road.”
Она вскрикнула, всплеснула руками и побежала чрез клумбы и цветы прямо в спальню своего мужа. Он спал мертвецки.
She gave a cry, clasped her hands, and ran straight across the flower-beds to her bedroom, where her husband was still sleeping soundly.
– Вставай, вставай!
“Get up!
вставай скорее! –
get up!
кричала она, дёргая его за руку.
get up at once,” she cried, pulling him by the arm.
– А? –
“What — what’s the matter?”
проговорил, потягиваясь, Чертокуцкий, не раскрывая глаз.
murmured Tchertokoutski, stretching his limbs without opening his eyes.
– Вставай, пульпультик!
“Get up, get up.
слышишь ли?
Visitors have come, do you hear?
гости!
visitors.”
– Гости, какие гости? –
“Visitors, what visitors?”
сказавши это, он испустил небольшое мычание, какое издаёт телёнок, когда ищет мордою сосцов своей матери. – Мм... – ворчал он, – протяни, моньмуня, свою шейку! я тебя поцелую.
After saying these words he uttered a little plaintive grunt like that of a sucking calf: “M-m-m. Let me kiss you.”
– Душенька, вставай ради Бога, скорей.
“My dear, get up at once, for heaven’s sake.
Генерал с офицерами!
The general has come with all his officers.
Ах, Боже мой, у тебя в усах репейник.
Ah! goodness, you have got a thistle in your moustache.”
– Генерал?
“The general!
А, так он уже едет?
Has he come already?
Да что же это, черт возьми, меня никто не разбудил?
But why the deuce did not they wake me?
А обед, что ж обед, всё ли там как следует готово?
And the dinner, is the dinner ready?”
– Какой обед?
“What dinner?”
– А я разве не заказывал?
“But haven’t I ordered a dinner?”
– Ты?
“A dinner!
ты приехал в четыре часа ночи, и, сколько я ни спрашивала тебя, ты ничего не сказал мне.
You got home at four o’clock in the morning and you did not answer a single word to all my questions.
Я тебя, пульпультик, потому не будила, что мне жаль тебя стало: ты ничего не спал... – Последние слова сказала она чрезвычайно томным и умоляющим голосом.
I did not wake you, since you had so little sleep.”
Чертокуцкий, вытаращив глаза, минуту лежал на постеле как громом поражённый.
Tchertokoutski, his eyes staring out of his head, remained motionless for some moments as though a thunderbolt had struck him.
Наконец вскочил он в одной рубашке с постели, позабывши, что это вовсе неприлично.
All at once he jumped out of bed in his shirt.
– Ах я лошадь! – сказал он, ударив себя по лбу. – Я звал их на обед.
“Idiot that I am,” he exclaimed, clasping his hand to his forehead; “I had invited them to dinner.
Что делать?
What is to be done?
далеко они?
are they far off?”
– Я не знаю... они должны сию минуту уже быть.
“They will be here in a moment.”
– Душенька... спрячься!..
“My dear, hide yourself.
Эй, кто там!
Ho there, somebody.
ты, девчонка!
Hi there, you girl.
ступай, чего, дура, боишься? Приедут офицеры сию минуту.
Come here, you fool; what are you afraid of?
Ты скажи, что барина нет дома, скажи, что и не будет совсем, что ещё с утра выехал, слышишь?
The officers are coming here; tell them I am not at home, that I went out early this morning, that I am not coming back. Do you understand? Go and repeat it to all the servants.
И дворовым всем объяви, ступай скорее!
Be off, quick.”
Сказавши это, он схватил наскоро халат и побежал спрятаться в экипажный сарай, полагая там положение своё совершенно безопасным.
Having uttered these words, he hurriedly slipped on his dressing-gown, and ran off to shut himself up in the coach-house, which he thought the safest hiding-place.
Но, ставши в углу сарая, он увидел, что и здесь можно было его как-нибудь увидеть.
But he fancied that he might be noticed in the corner in which he had taken refuge.
«А вот это будет лучше», – мелькнуло в его голове, и он в одну минуту отбросил ступени близ стоявшей коляски, вскочил туда, закрыл за собою дверцы, для большей безопасности закрылся фартуком и кожею и притих совершенно, согнувшись в своём халате.
“This will be better,” said he to himself, letting down the steps of the nearest vehicle, which happened to be the calash. He jumped inside, closed the door, and, as a further precaution, covered himself with the leather apron. There he remained, wrapped in his dressing-gown, in a doubled-up position.
Между тем экипажи подъехали к крыльцу.
During this time the equipages had drawn up before the porch.
Вышел генерал и встряхнулся, за ним полковник, поправляя руками султан на своей шляпе.
The general got out of his carriage and shook himself, followed by the colonel, arranging the feathers in his hat.
Потом соскочил с дрожек толстый майор, держа под мышкою саблю. Потом выпрыгнули из бонвояжа тоненькие подпоручики с сидевшим на руках прапорщиком, наконец сошли с седел рисовавшиеся на лошадях офицеры.
After him came the stout major, his sabre under his arm, and the slim lieutenants, whilst the mounted officers also alighted.
– Барина нет дома, – сказал, выходя на крыльцо, лакей.
“The master is not at home,” said a servant appearing at the top of a flight of steps.
– Как нет?
“What!
стало быть, он, однако ж, будет к обеду?
not at home; but he is coming home for dinner, is he not?”
– Никак нет. Они уехали на весь день. Завтра разве около этого только времени будут.
“No, he is not; he has gone out for the day and will not be back till this time to-morrow.”
– Вот тебе на! – сказал генерал. – Как же это?..
“Bless me,” said the general; “but what the deuce — ”
– Признаюсь, это штука, – сказал полковник смеясь.
“What a joke,” said the colonel laughing.
– Да нет, как же этак делать? – продолжал генерал с неудовольствием. – Фить... Черт...
“No, no, such things are inconceivable,” said the general angrily.
Ну, не можешь принять, зачем напрашиваться?
“If he could not receive us, why did he invite us?”
– Я, ваше превосходительство, не понимаю, как можно это делать, – сказал один молодой офицер.
“I cannot understand, your excellency, how it is possible to act in such a manner,” observed a young officer.
– Что? –
“What?”
сказал генерал, имевший обыкновение всегда произносить эту вопросительную частицу, когда говорил с обер-офицером.
said the general, who always made an officer under the rank of captain repeat his remarks twice over.
– Я говорил, ваше превосходительство: как можно поступать таким образом?
“I wondered, your excellency, how any one could do such a thing.”
– Натурально... Ну, не случилось, что ли, – дай знать по крайней мере, или не проси.
“Quite so; if anything has happened he ought to have let us know.”
– Что ж, ваше превосходительство, нечего делать, поедемте назад! – сказал полковник.
“There is nothing to be done, your excellency, we had better go back home,” said the colonel.
– Разумеется, другого средства нет.
“Certainly, there is nothing to be done.
Впрочем, коляску мы можем посмотреть и без него. Он, верно, её не взял с собою. Эй, кто там, подойди, братец, сюда! – Чего изволите?
However, we can see the calash without him; probably he has not taken it with him.
– Ты конюх?
Come here, my man.”
– Конюх, ваше превосходительство.
“What does your excellency want?”
– Покажи-ка нам новую коляску, которую недавно достал барин.
“Show us your master’s new calash.”
– А вот пожалуйте в сарай!
“Have the kindness to step this way to the coach-house.”
Генерал отправился вместе с офицерами в сарай.
The general entered the coach-house followed by his officers.
– Вот извольте, я её немного выкачу, здесь темненько.
“Let me pull it a little forward, your excellency,” said the servant, “it is rather dark here.”
– Довольно, довольно, хорошо!
“That will do.”
Генерал и офицеры обошли вокруг коляску и тщательно осмотрели колеса и рессоры.
The general and his officers walked around the calash, carefully inspecting the wheels and springs.
– Ну, ничего нет особенного, – сказал генерал, – коляска самая обыкновенная.
“There is nothing remarkable about it,” said the general; “it is a very ordinary calash.”
– Самая неказистая, – сказал полковник, – совершенно нет ничего хорошего.
“Nothing to look at,” added the colonel; “there is absolutely nothing good about it.”
– Мне кажется, ваше превосходительство, она совсем не стоит четырёх тысяч, – сказал один из молодых офицеров.
“It seems to me, your excellency, that it is not worth four thousand rubles,” remarked a young officer.
– Что?
“What?”
– Я говорю, ваше превосходительство, что, мне кажется, она не стоит четырёх тысяч.
“I said, your excellency, that I do not think that it is worth four thousand rubles.”
– Какое четырёх тысяч!
“Four thousand!
она и двух не стоит. Просто ничего нет.
It is not worth two.
Разве внутри есть что-нибудь особенное...
Perhaps, however, the inside is well fitted.
Пожалуйста, любезный, отстегни кожу...
Unbutton the apron.”
И глазам офицеров предстал Чертокуцкий, сидящий в халате и согнувшийся необыкновенным образом.
And Tchertokoutski appeared before the officers’ eyes, clad in his dressing-gown and doubled up in a singular fashion.
– А, вы здесь!.. – сказал изумившийся генерал.
“Hullo, there you are,” said the astonished general.
Сказавши это, генерал тут же захлопнул дверцы, закрыл опять Чертокуцкого фартуком и уехал вместе с господами офицерами.
Then he covered Tchertokoutski up again and went off with his officers.

Get short URL
Text alignment