Правда! |
я нервен, ужасно, ужасно нервен, но почему вы решили, что я сумасшедший? |
Болезнь обострила чувства мои, а не уничтожила, не притупила их. |
Больше всего обострилось чувство слуха. |
Я слышал все, что происходит на небе и на земле. |
Я слышал многое, что происходит в аду. |
Какой же я сумасшедший? |
Слушайте и замечайте, как толково, как спокойно я расскажу вам всю эту историю. |
Не могу объяснить вам, каким образом эта мысль пришла мне в голову, но, раз зародившись, она не давала мне покоя ни днём, ни ночью. |
Цели у меня никакой не было. |
Ненависти тоже. |
Я любил старика. |
Он не сделал мне ничего дурного. |
Он никогда не оскорблял меня. |
Золото его меня не прельщало. |
Я думаю, что всему причиной был его глаз. |
Да, именно глаз! |
Один из глаз его был, как у коршуна, — бледно голубой, с перепонкой. |
Когда он смотрел на меня, я весь холодел, и постепенно, мало-по-малу, дошёл до твёрдого решения убить старика и, таким образом, навсегда избавиться от глаза его. |
Так вот как оно было. |
Вы думаете, что я сумасшедший. |
Сумасшедшие сами не знают, что делают. |
А посмотрели бы вы на меня. |
Посмотрели бы вы, как умно, осторожно, как тонко я вёл дело. |
Никогда я не был так любезен со стариком, как в последнюю неделю перед убийством. |
Каждую полночь я поворачивал ручку двери его и отворял её — тихонько, тихонько! |
Потом, отворив дверь настолько, чтобы можно было просунуть голову, я просовывал туда сначала фонарь, закрытый наглухо, так что ни единый луч света не выходил из него, а потом и голову. |
О, вы засмеялись бы, если бы увидели, как ловко я проделывал это: |
тихонько, тихонько, чтобы не разбудить старика. |
Мне нужно было не менее часа, чтобы просунуть голову совсем и рассмотреть, как он лежит в постели. |
Что? |
Разве сумасшедший может действовать так умно? |
Затем, просунув голову, я осторожно приоткрывал фонарь, — о, чрезвычайно осторожно (потому что шарнир скрипел) — ужасно осторожно, — и лишь настолько чтобы один тонкий луч падал на этот коршунов глаз. |
Я проделывал это семь ночей кряду, всякий раз ровно в полночь, но глаз всегда был закрыт, и я не мог сделать моё дело, потому что не старик мучил меня, а его дурной глаз. |
И каждое утро я смело входил к нему в комнату, бойко разговаривал с ним, ласково осведомлялся, как он провёл ночь. |
Как видите, он был бы необычайно проницателен, если бы заподозрел, что я каждую ночь в двенадцать часов смотрю на него. |
На восьмую ночь я ещё осторожнее отворял дверь. |
Минутная стрелка движется быстрее, чем двигалась рука моя. |
Никогда ещё я не чувствовал в такой степени своих способностей, своего остроумия. |
Я едва сдерживал чувство торжества. Подумать только: |
я потихоньку отворял его дверь, а он и не подозревал о моих действиях, о моих тайных намерениях. |
Я чуть не рассмеялся при мысли об этом, и, может быть, он слышал меня, потому что внезапно пошевелился в постели. |
Вы думаете, я отдёрнул голову, — как бы не так. |
В комнате его было темно, как в могиле (потому что ставни были закрыты наглухо из опасения воров), и я знал, что он не видит, как я отворяю дверь, и продолжал отворять её — все шире, шире. |
Я просунул голову и собирался открыть фонарь, как вдруг петля слегка заскрипела, и старик, подпрыгнув на кровати крикнул: — Кто там? |
Я стоял спокойно и ничего не отвечал. |
Целый час я простоял, не шелохнувшись, и не слышал, чтобы он снова улёгся в постель. |
Он все сидел на ней, прислушиваясь, как и мне случалось сидеть по ночам. |
Внезапно я услышал слабый стон и узнал в нем стон смертельного ужаса. |
Не боли, не жалобы, о, нет! — |
то был тихий, глухой звук, поднимающийся из глубины души, подавленной страхом. |
Я хорошо знал этот звук. |
Не раз в полночь, когда весь мир спал, он вырывался из моей груди, усугубляя своим зловещим отзвуком мой ужас. |
Говорю вам, я хорошо знал этот звук. |
Я знал, что чувствует старик, и пожалел его, хотя сердце моё смеялось. |
Я знал, что он не смыкал глаз с той самой минуты, когда лёгкий шум у двери заставил его пошевелиться. |
Страх его все время возрастал. |
Он старался убедить себя, что бояться нечего, — и не мог. |
Он говорил себе: — "это ничего, это ветер прошумел в трубе; мышь пробежала по полу", или "это сверчок чирикнул, просто сверчек и больше ничего". |
Да, он пытался успокоить себя такими предположениями, но тщетно. |
Тщетно, потому что смерть приближалась к нему и встала перед ним огромною чёрною тенью, и охватила свою жертву. |
И зловещее влияние этой невидимой тени заставляло его чувствовать, хотя он ничего не видел и не слышал, — чувствовать присутствие моей головы в комнате. |
Простояв, таким образом, очень долго и не дождавшись, чтобы он улёгся, я решился приотворить, чуть-чуть, на волосок приотворить фонарь. |
Итак, я стал отодвигать дверцу… можете себе представить, как тихо, тихо… пока, наконец, тонкий, слабый луч, как нить паутины, вырвался из фонаря и упал на глаз коршуна. |
Он был открыт широко, широко открыт, и бешенство овладело мною, когда я взглянул на него. |
Я видел его совершенно ясно — тусклый, голубой, с отвратительной перепонкой, при виде которой дрожь пробирала меня до мозга костей, — но лица и туловища я не мог рассмотреть, так как точно по какому-то инстинкту направил луч как раз на это проклятое место. |
Говорил я вам, что вы принимаете за сумасшествие необыкновенную остроту моих чувств? говорил?… |
Ну, так вот в эту самую минуту я услышал тихий, глухой, частый стук, точно тиканье часов, завёрнутых в вату. |
И этот звук был мне хорошо знаком. |
Я знал, что это бьётся сердце старика. |
Бешенство моё усилилось, как храбрость солдата разгорается от барабанного боя. |
Но я все ещё сдерживался и стоял смирно. |
Я едва дышал. |
Я держал фонарь неподвижно. |
Старался, насколько возможно, удерживать луч на одном месте. |
Между тем адский стук сердца усиливался. |
С каждым мгновением оно билось быстрее и быстрее, громче и громче… |
Старик должен был испытывать невыносимый ужас! |
И все громче, громче с каждой минутой, — замечаете? |
Я вам говорил, что я нервен… |
да, нервен. |
И этот странный стук, в глухую полночь, среди зловещей тишины, царившей в этом старом доме, возбуждал во мне ужас неодолимый. |
Но все-таки я сдерживался и ещё несколько минут простоял смирно. |
А стук раздавался все громче и громче. |
Я думал, что сердце вот-вот лопнет. |
Тут же мной овладело беспокойство: что, если соседи услышат этот стук? |
Час старика пробил! |
С диким воем я открыл фонарь и бросился в комнату. |
Он вскрикнул… только раз. |
Я в одно мгновение сдёрнул его на пол, навалил на него тяжёлый матрас. |
Я весело смеялся, видя, что дело зашло так далеко. |
Но ещё несколько минут сердце глухо билось. |
Это, впрочем, не беспокоило меня, — я знал, что за стеной не услышат. |
Наконец, оно затихло. |
Старик был мёртв. |
Я стащил матрас, осмотрел тело. |
Да, он был мёртв, мёртв, как колода. |
Я приложил руку к сердцу его и продержал её так несколько минут. |
Ни признака жизни! |
Мёртв, как колода. |
Глаз его не будет больше мучить меня. |
Если вы все ещё считаете меня сумасшедшим, то, конечно, разубедитесь в этом, когда я вам расскажу, как искусно я спрятал тело убитого. |
Ночь близилась к концу, и я работал торопливо, но без шума. |
Я вынул из пола три доски и запрятал туда труп. |
Затем уложил доски на прежнее место, — так тщательно, так искусно, что ни один глаз человеческий — даже его глаз — не увидал бы тут ничего подозрительного. |
Подмывать не приходилось, — крови не было, — ни пятнышка. |
Я был слишком осторожен для этого. |
Когда я окончил свою работу, было четыре часа утра, — но темно, как в полночь. |
Едва пробили часы, послышался стук в наружную дверь. |
Я пошёл отворить, совершенно спокойно, — теперь мне нечего было бояться. |
Вошли трое людей и очень вежливо отрекомендовались полицейскими чиновниками. |
Один из моих соседей слышал ночью крик, возбудивший в нем подозрение. Он сообщил в полицию, и они (чиновники) были посланы произвести расследование. |
Я улыбнулся, — ибо чего мне было бояться? |
Я очень любезно принял господ полицейских. |
Об'яснил им, что крикнул я сам, во сне. |
Сказал, что старик уехал из города. |
Водил их по всему дому, просил искать хорошенько, наконец, привёл в его комнату. |
Показал его сокровища в целости и сохранности. |
В порыве любезности, я даже принёс в комнату стулья и предложил им отдохнуть здесь, а сам с безумной дерзостью, в сознании своего торжества, поставил свой стул на том самом месте, где было спрятано тело моей жертвы. |
Полицейские успокоились. |
Моё обращение рассеяло их подозрения. |
Я чувствовал себя как нельзя лучше. |
Они присели и мы стали болтать о том, о сем. |
Вскоре, однако, мне сделалось дурно, и я бы рад был, если бы они ушли. |
У меня разболелась голова, в ушах зазвенело; но они все сидели и болтали. |
Звон в ушах усиливался, — все усиливался и становился яснее; я повышал голос, стараясь заглушить этот звук, — но он становился все громче, все яснее, — и, наконец, я убедился, что он раздаётся не в моих ушах. |
Без сомнения, я страшно побледнел при этом открытии; однако, продолжал болтать ещё развязнее и громче. |
Но звук усиливался, — что мне было делать? |
То был тихий, глухой, частый звук — точно тиканье часов, завёрнутых в вату. |
Я задыхался, — однако, полицейские ещё не слышали его. |
Я говорил быстрее — громче, но звук усиливался, несмотря ни на что. |
Я встал, — начал спорить о каких-то пустяках, возвышая голос, жестикулируя, — звук усиливался несмотря ни на что. |
Почему они не хотели уйти? |
Я забегал по комнате, топая ногами, точно взбешённый словами полицейских, — звук усиливался, несмотря ни на что. |
О, господи, что же я мог сделать? |
Я бесновался, — орал, — бранился! |
Я схватил стул и стучал им об пол, — но звук усиливался, раздавался громче, — громче! |
А эти господа все смеялись и болтали. |
Неужели они не слышали? |
Всемогущий боже! — |
разумеется, слышали! — |
подозревали! — |
знали! — |
и забавлялись ужасом моим. |
Я был и остаюсь при этом убеждении. |
Но все, что угодно, было лучше этой пытки, легче этого издевательства! |
Я не мог выносить их лицемерного смеха. |
Я чувствовал, что должен или закричать или умереть, — а звук раздавался!.. |
не умолкая!.. |
все громче! |
громче! |
громче! |
громче! |
— Негодяи, — крикнул я, — полно притворяться! |
Я сознаюсь!.. |
поднимите доски!.. |
здесь, здесь!.. |
это бьётся его проклятое сердце! |