На плот вступают герцог и дофин Прошли два не то три дня и столько же ночей; наверное, правильнее было бы сказать «проплыли», до того приятно, спокойно и мирно миновали они. |
А время мы проводили вот как. |
Река в тех местах разлилась уже до ширины неохватной, доходившей местами до полутора миль; мы плыли ночами, а с наступлением дня останавливались и укрывались: как только ночь подходила к концу, мы прерывали плавание и привязывали плот – почти всегда на тихой воде, у нижнего края намывного острова, – нарезали тополевых и ивовых веток и заваливали ими плот. |
А после ставили закидушки. |
Сами же лезли в воду, купались, чтобы освежиться и охладиться; потом садились на мелководье, где вода нам примерно по колено была и смотрели, как приходит день. |
Нигде ни звука – полная тишь, как будто весь мир спит, ну, может, бычья лягушка поревёт иногда. |
Первым, что мы начинали различать, глядя на реку, была тусклая такая линия – лес на другом берегу; и ничего больше разглядеть было нельзя; затем в небе появлялось бледное пятно, оно понемногу разрасталось, и река становилась видной все дальше, уже не черная, а серая, с далеко-далеко плывущими по ней чёрными пятнышками – торговыми барками и тому подобным, и с длинными чёрными прочерками, это уж были плоты; иногда до нас доносился скрип весел или неразборчивые голоса – так все было тихо и так далеко разлетались звуки; и понемногу мы начинали видеть на воде струистые полоски и понимали, что там быстрое течение омывает корягу, оттого эти полоски и возникают; а вскоре становились видными и завитки поднимавшегося над водой тумана, небо на востоке краснело, река тоже, и уже вырисовался на опушке дальнего леса дощатый сарай – лесной склад и, скорее всего, построенный тяп-ляп: с такими щелями в стенах, что сквозь них кое-где и собака проскочит; потом задувал лёгкий ветерок, он прилетал с того берега и овевал нас, прохладный, свежий и так сладко пахнувший лесом и цветами; хотя иногда и не ими, потому что тамошние люди выбрасывали на берег дохлую рыбу, щук или ещё кого, а от нее такой тухлятиной разило – жуть кромешная; ну и наконец, наступал день, и все улыбалось под солнцем, и принимались разливаться певчие птицы! |
Теперь тонкий дымок никто бы уже не заметил, поэтому мы снимали с донок улов и готовили себе горячий завтрак. |
А после снова смотрели на пустынную реку, и так нам было покойно да лениво, что понемногу нас одолевал сон. |
Время от времени, мы просыпались, оглядывали реку, пытаясь понять, что нас разбудило, и может быть, видели пароход, который поднимался, пыхтя, вверх по течению, так близко к другому берегу, что ничего о нем сказать было нельзя, ну, разве что, где у него колеса прилажены – на корме или по бортам; а после него целый час ничего не было ни слышно, ни видно, кроме гладкой пустой воды – пустыня да и только. |
Потом появлялся скользящий по ней плот, тоже далёкий-далёкий, и порой какой-нибудь юнга колол на нем дрова, на плотах этим почти всегда юнги занимаются; мы видели проблеск летевшего вниз топора, но ни звука не слышали, потом топор поднимался снова, и только когда он уже оказывался над самой головой дровосека, до нас долетало «чинк!» – |
вот сколько времени уходило у звука на то, чтобы пересечь реку. |
Так мы и проводили день, бездельничая, слушая тишину. |
Однажды опустился густой туман и на проходивших мимо плотах и прочем стали бить, чтобы не залететь под пароход, в жестяные сковородки. |
Теперь, в тумане, барки и плоты шли так близко к нам, что мы слышали, как на них разговаривают, сквернословят и смеются – совсем ясно слышали, но никого не видели, и у нас от этого даже мурашки по коже бежали; можно было подумать, что это духи летят мимо нас по воздуху. |
Джим сказал, что это наверняка духи и есть, но я ответил: |
–Ну уж нет, дух не стал бы говорить: «Чтоб его черти забодали, этот туман!». |
При наступлении ночи мы отплывали, а выйдя на середину реки, предоставляли плот самому себе, пусть плывёт по течению, раскуривали трубки, сидели, болтая ногами в воде, толковали о разных разностях, и всегда оставались голыми, днём и ночью, если, конечно, комары позволяли, – новая одежда, которую я получил от родителей Бака, была слишком добротной, чтобы оказаться ещё и удобной, да я и вообще до одежды не великий охотник, ну ее совсем. |
Иногда мы на долгий срок оставались на реке совсем одни. |
Далеко за водой различались берега и острова, ну, может искорка какая мелькнёт – свеча в окне домишки; а временами и на воде огоньки появлялись – это уж, сами понимаете, был плот либо барка; и с какого-нибудь из этих судов вдруг долетало пение или звуки скрипки. |
Жизнь на плоту – лучше не бывает. |
Небо висело над нами, все в звездах, а мы лежали на спинах, смотрели на них и пытались решить, были ль они сотворены или сами собой народились, – я рассудил так: уж больно долгое время ушло бы на то, чтобы сотворить их в таких количествах. |
А Джим сказал, что, может, их Луна несёт, как курица яйца – ну, мне это показалось резонным, и я не стал с ним спорить, потому как знал, сколько икринок может отложить самая обыкновенная лягушка, стало быть, и Луне оно по силам. |
А ещё мы следили за падучими звездами, за тем, как они расчерчивают небеса. |
Джим полагал, что это выкидывают из гнёзд те звезды, которые малость потухли. |
Раз или два за ночь мы видели проходившие мимо нас в темноте пароходы, и время от времени из их труб вырывалась целая вселенная искр, дождём осыпавших воду, очень это было красиво; а после пароход уходил за изгиб реки, огни его мерцали и гасли, пыхтенье стихало и на реку снова опускался покой, и в конце концов, немалое время спустя, поднятые пароходом волны добирались до нас и покачивали плот, а после даже и не знаю, как долго, ничего слышно не было – разве что лягушки иногда квакали. |
После полуночи жившие у реки люди укладывались спать, и берега на два, на три часа становились совсем чёрными – никаких больше огоньков в окнах. |
Эти огоньки были у нас завместо часов – появление первого из них означало, что близится утро, и мы сразу начинали искать место, в котором можно остановиться и плот привязать. |
Как-то поутру, перед самой зарей, мне подвернулся ничейный челнок, и я переплыл на нем быстрину, – там до берега и было-то всего ярдов двести, – и поднялся примерно на милю по речушке, окружённой кипарисовым лесом, думал, может, ягод удастся набрать. |
А когда проходил место, в котором ее пересекал коровий брод, смотрю, по ведущей к нему тропе бегут во всю прыть двое мужчин. |
Я уж подумал, что мне каюк, потому что, увидев, как кто-то за кем-то гонится, первым делом решал: за мной – ну, может, за Джимом. |
Собрался я развернуть челнок и поскорее убраться оттуда, да только они подбежали совсем уже близко и закричали, умоляя меня спасти их жизни – они, дескать, ничего плохого не сделали, так на них как раз за это целую охоту устроили, да ещё и с собаками. |
Хотели они сразу в челнок попрыгать, но я говорю: |
–Нет, погодите. |
Собак и лошадей покамест не слыхать; вы успеете пройти по кустам немного вверх, а после входите в воду, спускайтесь сюда, тогда в челнок и сядете – этак вы хотя бы собак со следа собьёте. |
Они так и сделали, и как только уселись в челнок, я понёсся к нашему островку, а минут через пять-десять мы услышали вдалеке лай собак и людской крик. |
Мы слышали, как погоня приближается к речке, но видеть ее не видели; потом она, вроде как, остановилась, и некоторое время топталась на месте; мы уплывали все дальше и дальше и вскоре слышать ее перестали, а ко времени, когда за нашей спиной осталась целая миля леса и мы вышли на большую реку, все уже стихло, и мы подплыли к нашему с Джимом острову и спрятались среди тополей. В общем, спаслись. |
Одному из этих двоих было лет семьдесят, если не больше, – лысый, с совсем седыми бакенбардами. |
Лысину его прикрывала поношенная фетровая шляпа с широкими полями, грудь – синяя, засаленная шерстяная рубашка, а ноги – драные, тоже синие холщовые штаны, заправленные в сапоги и державшиеся на домашней вязки подтяжках – хотя нет, подтяжка была одна. |
Через руку его был перекинут старый синего холста фрак с потёртыми медными пуговицами, и каждый из мужчин тащил по большому, туго набитому ковровому саквояжу самого жалкого вида. |
Второй, тридцатилетний примерно, тоже одет был не ахти как. |
После завтрака мы прилегли на травку, разговорились, и первым делом выяснилось, что друг друга эти двое не знают |
– Как вы нажили неприятности? – |
спрашивает лысый у тридцатилетнего. |
–Да, видите ли, я продавал тут средство от винного камня – камень-то оно с зубов сводит, но, как правило, вместе с эмалью, – и задержался на день дольше, чем следовало, а когда все-таки улизнул, столкнулся на тропе за городом с вами, и вы сказали, что за вами гонятся и попросили помочь вам выпутаться из передряги. |
Я ответил, что и сам жду беды и готов удирать вместе с вами. |
Вот и вся моя история, – а какова ваша? |
–А я с неделю проповедовал в этом городишке трезвость, и здешние женщины, молодые и старые, полюбили меня, как родного, потому что я ух какого жару пьяницам задавал; поверите ли, по пять-шесть долларов за вечер заколачивал – десять центов с головы, детям и неграм вход бесплатный – и должен вам сказать, бизнес мой процветал, однако вчера вечером кто-то пустил слушок, будто я и сам не дурак нализаться втихаря. |
Утром меня разбудил один негр и сказал, что здешний народ понемногу собирается с лошадьми и собаками и скоро уж весь соберётся, и у меня осталось примерно полчаса, потому что, если они меня изловят, то вываляют в смоле и перьях и прокатят на шесте, это как пить дать. |
Ну, завтрака я дожидаться не стал – аппетита не было. |
–А знаете, старина, – говорит молодой, – я так понимаю, мы могли бы объединить наши усилия, как вы на этот счёт? |
–Ничего не имею против. |
Вы, собственно, чем на хлеб зарабатываете – по преимуществу? |
–Вообще-то я вольный печатник; кое-что смыслю в патентованных лекарствах; играю на театре – трагик, знаете ли; демонстрирую, если подворачивается случай, чудеса месмеризма и френологии; преподаю – для разнообразия – пение и географию; иногда лекции читаю; короче говоря, берусь за все, что в руки идёт, – лишь бы это не работа была. |
А вы чем промышляете? |
–В своё время, отдал много сил медицине. |
Лучше всего у меня получалось целительство посредством наложения рук, оно от всего помогало – и от рака, и от паралича, и от прочего; ну, ещё я отлично предсказываю будущее, то есть, при наличии помощника, который собирает для меня необходимые сведения. |
А кроме того, читаю проповеди, провожу молитвенные собрания и обращаю желающих в христианство. |
Некоторое время все молчали, а потом молодой человек тяжко вздохнул и говорит: |
–Увы! |
–Чего это вы увыкать надумали? – |
спрашивает лысый. |
–Подумать только, какую жизнь мне приходится вести, в каком низком обществе вращаться. |
И он вытёр тряпицей уголок глаза. |
–Ишь ты, поди ж ты, – чем это не угодило вам наше общество? – |
спрашивает лысый, да обиженно так, свысока. |
–Да, для меня довольно и такого, иного я не заслуживаю, ибо кто принудил меня пасть столь низко, когда я парил столь высоко? |
Я сам. |
Вас я ни в чем не виню, джентльмены, отнюдь, – я никого не виню. |
Я получил по заслугам. |
Пусть холодный мир поступит со мной ещё и похуже, одно я знаю наверняка – где-то впереди меня ожидает могила. |
Мир может жить всегдашней его жизнью, он может отнять у меня все – моих близких, мои владения, все, но ее он не отнимет. |
Настанет день и я лягу в нее и обо всем позабуду, и моё бедное разбитое сердце изведает, наконец-то, покой. |
–Да плевать я хотел на ваше разбитое сердце, – говорит лысый, – что вы нам тычете в нос ваше бедное разбитое сердце? |
Мы-то ничего вам плохого не сделали. |
–О нет, не сделали, я знаю. И не виню вас, джентльмены. |
Я сам низвёл себя на дно – низвёл своими руками. |
И страдаю я по заслугам – о да, по заслугам, – а потому и не жалуюсь. |
–Откуда это вы себя низвели, хотелось бы знать? |
Откуда? |
–Ах, вы все равно не поверите, никто мне не верит... оставим это... оно не стоит внимания. |
Тайна моего рождения... |
–Джентльмены, – торжественно говорит молодой, – я открою вам эту тайну, ибо вижу, что вам ее можно доверить. |
По праву рождения я герцог! |
Джим так глаза и вытаращил, да и я, наверное, тоже. А лысый говорит: |
–Да ну вас! |
Вы что, серьезно? |
–Серьезно. |
Мой прадед, старший сын герцога Бриджуотерского, в конце прошлого столетия сбежал в эту страну, чтобы подышать неразбавленным воздухом свободы. Здесь он женился и умер, оставив сына, а примерно в то же время умер и его отец. |
Второй сын покойного герцога присвоил себе и титулы, и владения – настоящий же герцог, тогда ещё младенец, остался в пренебрежении. |
Я – прямой потомок этого младенца, истинный герцог Бриджуотерский, и вот я, всеми покинутый, лишенный высокого сана, гонимый людьми, презираемый холодным миром, оборванный, изнурённый, с разбитым сердцем, пал настолько, что вынужден странствовать на плоту в компании уголовных преступников! |
Очень нам с Джимом жалко его стало. |
Мы попытались утешить его, однако он сказал, что утешать его без толку, потому как он безутешен; впрочем, если мы почтим в нем герцога, то это будет для него благом, которое превыше всех прочих; а мы сказали, что почтим, конечно, пусть только он объяснит нам как. |
Он и объяснил: разговаривая с ним, мы должны кланяться и говорить «ваша милость», или «сударь мой», или «ваше лордство» – а впрочем, он не возражает и против того, чтобы его именовали попросту: «Бриджуотер», поскольку это, сказал он, титул, а не фамилия; а ещё, один из нас должен прислуживать ему за столом, ну и всякие его распоряжения исполнять. |
Ладно, ничего тут трудного не было, так мы делать и стали. |
Во время обеда Джим стоял за его спиной, прислуживал, и говорил: «Желает ли ваша милость вон того или вот этого?» – |
ну и так далее, и сразу видно было, что герцогу это сильно нравится. |
Зато старик приуныл – не говорил ни слова, только смотрел с недовольством, как мы вокруг герцога увиваемся. |
Походило на то, что у него какая-то мысль вызревает. |
И точно – ближе к вечеру он вдруг говорит: |
–Послушайте, Билжуотер, – говорит, – мне вас страх как жаль, но вы не единственный, с кем приключились такие неприятности. |
–Вот как? |
–Нет, не единственный. Не одного вас низвергли с самых высот нехорошие люди. |
–Увы! |
–Нет, не одного, и тайна рождения тоже имеется не только у вас. |
И, вы не поверите, он заплакал. |
–Могу ли я верить вам, Билжуотер? – |
говорит, продолжая рыдать, старик. |
–До горестной кончины! – |
герцог сжал руку старика и спрашивает: – Так какая у вас там тайна: говорите! |
–Знайте же, Билжуотер, что я – покойный дофин! |
На сей раз, глаза у нас с Джимом аж на лоб повылезали, можете не сомневаться. |
А герцог и говорит: |
–Кто-кто? |
–Да, друг мой, это святая правда – в сей миг ваш взор устремлён на несчастного, запропавшего дофина – Луя Семнадцатого, сына Луя Шестнадцатого и Мэрии Антонетты. |
–Вы? |
В вашем-то возрасте? |
Ну уж нет! |
Назвались бы, если вам охота, покойным Карлом Великим, вам же лет шестьсот, если не семьсот, да и то ещё самое малое. |
–Это все горести, Билжуотер, горести состарили меня, горести наградили меня этими сединами и преждевременной плешью. |
Да, джентльмены, перед вами – облаченный в синюю дерюгу, обнищавший, скитающийся, изгнанный, растоптанный и страдающий истинный король Франции! |
Тут он опять заплакал-зарыдал, – мы с Джимом прямо не знали, что делать, так нам его жалко было, – ну и гордились, конечно, и радовались, что попали в такую компанию. |
Так что, мы принялись обхаживать его, – как перед тем герцога, – постарались утешить. |
Однако король сказал, что утешить его невозможно, вот когда он помрёт и распростится с этим миром, тогда и утешится, хотя, говорит, иногда ему становится лучше и вообще как-то по себе, если люди относятся к нему так, как он того заслуживает, – ну, там, встают перед ним, прежде, чем слово сказать, на колени и называют его не иначе как «ваше величество», и за столом ждут, пока он все блюда не перепробует, а там уж и сами лопать начинают, и не садятся в его присутствии, покамест он им того не дозволит. |
Ну, мы с Джимом стали его величать, делать для него то, другое и третье, и не садились, пока он не скажет, что можно. |
Ему от этого шибко лучше стало – он повеселел, размяк. |
Зато герцог на него, похоже, разобиделся, герцогу такой поворот событий совсем не по вкусу пришёлся, однако король обошёлся с ним по-дружески, сказал, что его отец держался весьма хорошего мнения о прадедушке герцога, да и обо всех прочих герцогах Билжуотерских и позволял им завсегда гостить в его дворце, однако герцог все равно долго просидел, надувшись, пока король не сказал: |
–Послушайте, Билжуотер, нам на этом плоту ещё эвона сколько плыть, так чего ж мы друг на друга зубы точить будем? |
Кому от этого лучше-то станет? |
Я же не виноват, что родился не герцогом, и вы не виноваты, что не королём родились – ну так и нечего нам об этом печалиться. |
Лови удачу, где ловится – такой у меня девиз. |
Разве плохо, что мы с вами сюда попали? – еды навалом, живём без забот, – так дайте мне вашу руку, герцог, и пускай все мы будем друзьями. |
Герцог так и сделал, и мы с Джимом обрадовались. |
Понимаете, от этого все вроде как уладилось, ну и слава богу, потому что всякие распри на плоту это же последнее дело, на плоту ведь что прежде всего требуется? – чтобы все были довольны, чувствовали себя в своей тарелке и ни на кого не злобились. |
Я-то довольно быстро понял, что никакие эти вруны не короли и не герцоги, а просто пустозвоны и мошенники последнего разбора. |
Но ничего им про это не сказал, ни разу – так оно лучше всего, тогда и свар никаких не будет, и неприятностей. |
Хотят они, чтобы мы называли их королём да герцогом, ну и на здоровье, я не против, главное, чтобы в дому тихо было, – я и Джиму ничего говорить не стал – зачем? |
Если я и получил от папаши какую науку, так сводилась она к тому, что с людьми вроде него самое правильное не спорить – пусть себе вытворяют, что хотят. |
Конечно, цепи и кандалы смотрелись бы на Джиме куда лучше, однако они не вязались бы с нашими увереньями в бедности. |
Примерно как драгоценные украшения. |
А веревки сойдут в самый раз, – следует выдерживать единство стиля, как говорим мы, артисты. |
Все мы сказали, что герцог это очень умно придумал – и вправду ведь, теперь можно будет и днём плыть. |
И решили, что лучше уйти этой ночью на столько миль, на сколько удастся, от городка – от шума, который наверняка наделает в нем работа герцога в печатне, – а потом можно будет плыть, когда нам захочется. |
Затаились мы в зарослях и до десяти вечера носу из них не высовывали, а после поплыли, держась подальше от городка, и, пока он не скрылся из виду, даже фонарь не вывешивали. |
Когда Джим в четыре утра позвал меня на вахту, то спросил: |
– Как по-твоему, Гек, много нам ещё королей по пути подвернётся? |
– Нет, – отвечаю, – это навряд ли. |
– Ну и хорошо, – говорит он, – и правильно. |
Два-три короля оно ещё куда ни шло, но больше – нет уж, спасибо. |
Этот-то наш уж больно надираться горазд, да и герцог не многим лучше. |
Оказывается, Джим попросил короля поговорить с ним по-французски, хотел послушать, на что это похоже, а тот сказал, что уже очень давно живет в нашей стране и столько изведал бед, что весь французский язык забыл насовсем. |
|