Что учинили наши аристократы в Парквилле Наконец, взялись они и за нас, вопросы начали задавать: очень им хотелось узнать, почему это мы и плот укрываем, и сами днём прячемся вместо того, чтобы плыть – уж не беглый ли Джим? |
А я говорю: |
–Господи-боже! |
Да разве беглый негр побежал бы на юг? |
Они согласились: нет, на юг не побежал бы. Нужно было придумать для них какое-то объяснение, ну я и начал: |
–Наша семья в Миссури жила, в Пайке, там я и родился, а родные мои почти все перемёрли, только и остались что я, да папа, да братик Айк. |
И папа решил бросить те места, спуститься вниз и поселиться у дяди Бена, у которого свой домик около реки, милях в четырёх ниже Орлеана. |
Однако папа был бедный, ещё и долгов понаделал, и когда он по ним расплатился, у нас осталось всего-навсего шестнадцать долларов да наш негр, Джим. |
На такие деньги четырнадцать сотен миль не проплывёшь, ни на палубе, ни ещё как. |
Но только, когда паводок начался, папе удача улыбнулась – он вот этот плот в реке выловил, и мы сообразили, что сможем на нем до Орлеана спуститься. |
Правда, удача ему улыбалась недолго, потому как однажды ночью столкнулись мы с пароходом, и тот отломал у нашего плота нос, а мы все попрыгали за борт и нырнули, чтобы под колесо не попасть. Я и Джим, мы-то вынырнули, ну а папа пьяненький был, а брату моему, Айку, только-только четыре года стукнуло, ну оба они на дне и остались. |
Вот, а в следующую пару дней нам просто проходу не давали, то и дело подплывали в лодках люди и пытались отнять у меня Джима, говорили, что он, наверное, беглый. |
Ну мы и перестали днём на реке показываться, ночью-то к нам цепляться некому. |
Герцог говорит: |
–Ладно, дайте мне время, а уж я соображу, как нам устроиться, чтобы можно было и днём плыть, если охота придёт. |
Обдумаю это дело как следует и разработаю план, который все уладит. |
А сегодня на острове посидим, потому что проплывать мимо здешнего городишки при свете дня – это, знаете ли, здоровью вредить. |
Ближе к ночи небеса затянуло тучами и стал собираться дождь: по краю неба то и дело полыхали зарницы, листья на деревьях затрепетали, – ясно было, что гроза надвигается не шуточная. |
Так что герцог с королём залезли на плот, чтобы осмотреть наш шалаш, выяснить, какие там постели. |
Я-то спал на соломенном тюфяке, а вот у Джима постель была похуже – тюфяк, набитый обвёртками кукурузных початков, а в таком непременно кукурузные кочерыжки попадаются, и они впиваются человеку в бока, а стоит ему повернуться, обвёртки шуршат, точно он по груде сухой листвы катается, – шум стоит такой, что человеку заснуть ну никак не возможно. |
Ну и вот, герцог решил, что он на моем тюфяке спать будет, однако король с ним не согласился. Говорит: |
–По моим понятиям, различие наших санов предполагает, что спать на кукурузном тюфяке мне не к лицу. |
Его надлежит занять вашей милости. |
Мы с Джимом испугались, думаем, сейчас они переругаются, и потому сильно обрадовались, когда герцог сказал: |
–Такова моя участь – быть втоптанным в грязь железной пятой тирании. |
Несчастья сломили мой высокий некогда дух. Я уступаю вам, я покоряюсь – такова, повторяю, участь моя. |
Я одинок в этом мире, страдание мой удел, и я готов сносить его. |
Как только стемнело, мы отплыли. |
Король велел нам держаться середины реки и не зажигать огня, пока мы не уйдём от городка подальше вниз. |
Скоро показалась горстка огней – городок, понятное дело, – мы прошли примерно в полумиле от него. |
Спустившись на три четверти мили, мы вывесили сигнальный фонарь, а около десяти началась гроза – ветер, гром, молнии, все, как полагается, – и король приказал нам нести вахту, пока погода не наладится, а сам заполз вместе с герцогом в шалаш и спать завалился. |
Моя вахта начиналась после двенадцати, однако я не стал бы спать, даже если б моя постель осталась свободной, потому как такие бури не каждый день случаются и даже не раз в неделю, что нет, то нет. |
Господи, как же выл тогда ветер! |
И через каждую секунду-другую ослепительный свет обливал беляки на полмили вокруг, и мы различали посеревший от дождя остров и деревья, мотавшиеся на ветру; а после – хрясь! |
и – бум! |
бум! |
бум-бурубум-бу-бум-бум-бум – гром, рокоча, раскатывался по небу и затихал и тут же – рррраз! – новая молния и новый громовый удар. |
Время от времени, через плот перекатывалась, едва не смывая меня, волна, но я же все равно голый был и потому ничего против не имел. |
А топляков да коряг мы не боялись – молния сверкала, пролетая по небу, так часто, что мы замечали их достаточно рано для того, чтобы отвернуть плот в ту или в эту сторону и проскочить мимо. |
Я уже говорил, моя вахта приходилась на середину ночи, но меня к тому времени до того в сон клонить стало, что Джим вызвался отстоять первую ее половину, – на Джима в таких делах всегда положиться можно было. |
Я заполз в шалаш, однако король с герцогом до того там раскорячились, что мне пристроиться было негде, ну я и лег снаружи – дождь меня не пугал, он же тёплый был, а волны шли уже не такие высокие. |
Правда, около двух они опять разгулялись, и Джим даже хотел разбудить меня, но передумал, решив, что они все-таки ничего мне не сделают. Вот тут он ошибся, – очень скоро накатил самый настоящий вал и смыл меня за борт. |
Джим чуть не помер со смеху. |
Я, кстати сказать, другого такого смешливого негра отродясь не встречал. |
Я встал на вахту, а Джим улёгся да тут же и захрапел, а там и гроза понемногу стихла и, как только показался первый домишко, в котором уже зажгли свет, я разбудил Джима, и мы завели плот в укромное место, чтобы переждать там день. |
После завтрака король вытащил колоду старых, дрянненьких карт и они с герцогом уселись играть в «семь очков», по пять центов за кон. |
Однако вскоре карты им надоели, и они решили «разработать план кампании», как это у них называлось. |
Герцог порылся в своём саквояже, вытащил стопку печатных афишек и начал зачитывать их вслух. |
В одной говорилось, что «Прославленный доктор Арман де Монтаблан из Парижа» прочтёт в таком-то месте «лекцию о френологической науке», такого-то (пробел) числа, такого-то (пробел) месяца, вход десять центов; а также «за двадцать пять центов начертит каждому желающему схему его натуры». |
Герцог сказал, что это он и есть, прославленный доктор. |
Ещё одна афишка обращала его во «всемирно известного шекспировского трагика, Гаррика Младшего, из театра Друри-Лейн, Лондон». |
В других он носил другие имена и совершал всякие другие чудеса, например, отыскивал воду и золото с помощью «волшебной лозы», «снимал заклятия ведьм» и прочее. |
В конце концов, он и говорит: |
–Однако ближе всего мне муза театра. |
Вы когда-нибудь выходили на сцену, а, величество? |
–Нет, – отвечает король. |
–Ну, ничего, скоро выйдете, ваше павшее величество, и трёх дней не пройдёт, – говорит герцог. – |
В первом же городке, какой нам подвернётся, мы снимем зал и покажем поединок на мечах из «Ричарда Третьего» и сцену у балкона из «Ромео и Джульетты». |
Как вам такая мысль? |
–Я, Билджуотер, всегда готов на любое дело, лишь бы оно денежки приносило, но, понимаете, я ж ни аза в комедиантстве не смыслю, да и в театре почти не бывал. |
Когда мой папа устраивал представления в нашем дворце, я ещё слишком мал был. |
Как полагаете, сможете вы меня обучить? |
–С лёгкостью! |
–Ладно. |
Меня давно уж подмывает освоить что-нибудь новенькое. |
Давайте сейчас и начнём. |
Ну, герцог объяснил ему, кто такой Ромео, а кто Джульетта, и сказал, что он привык к роли Ромео и потому Джульетту придётся изображать королю. |
–Но ведь, если Джульетта такая молоденькая девица, герцог, моя лысина и баки могут показаться людям странными. |
–А, не волнуйтесь, здешние деревенские олухи об этом и не задумаются. |
И потом, знаете, вы же будете в костюме, а он все меняет. Джульетта стоит на балконе, наслаждается, перед тем, как в кроватку улечься, лунным светом, на ней ночная рубашка и ночной чепчик с оборочками. |
Вот они, костюмы-то. |
И он вытащил из саквояжа три костюма из занавесочного ситчика – два, по его словам, изображали средневековые доспехи Ричарда III и того малого, с которым он подрался, а третий – длинную белую ночную сорочку из коленкора, к которой прилагался белый же чепчик с оборочками. |
Королю костюмчик понравился. |
Герцог достал книжку и прочитал всю сцену – роскошным таким голосом, − и при этом расхаживал гоголем по плоту, играя обе роли сразу, чтобы король понял, как оно делается, а после отдал ему книжку и велел вызубрить его роль наизусть. |
За излукой, милях в трёх от нее, обнаружился захудалый городишко, и после обеда герцог сказал, что придумал, как нам плыть при свете дня, не подвергая Джима опасности, − нужно только заглянуть в городок, чтобы все это обделать. |
Король решил ехать с ним, посмотреть, не подвернётся ли какое прибыльное дельце. |
А поскольку у нас вышел запас кофе, Джим сказал, что хорошо бы и мне сплавать с ними в челноке и разжиться новым. |
Приплыв в городок, мы не обнаружили никакого дыхания жизни; улицы его словно вымерли – пустые, тихие, как по воскресеньям. |
Наконец, отыскали мы на задворках больного негра, гревшегося на солнышке, и тот сказал, что все, кто не слишком мал, болен или стар, отправились на молитвенное собрание, происходившее милях в двух оттуда, в лесу. |
Король выспросил у негра, как туда добраться, и сказал, что, пожалуй, сходит, посмотрит, что там у них за собрание, и мне с ним пойти разрешил. |
А герцог заявил, что ему нужна печатня. |
И он ее нашёл и довольно скоро – над столярной мастерской: столяры, наборщики и прочие, все ушли на собрание, а двери в городишке, похоже, никогда не запирались. |
Печатня была грязная, замусоренная, на стенах, покрытых пятнами типографской краски, висели объявления с портретами лошадей и беглых негров. |
Герцог стянул с себя сюртук и сказал, что теперь он в своей стихии. |
Ну, а мы с королём отправились на молитвенное собрание. |
Добрались мы туда примерно за полчаса – мокрыми от пота, потому что день был жуть какой жаркий. |
И увидели около тысячи человек, съехавшихся со всей округи, некоторые аж за двадцать миль притащились. |
В лесу куда ни глянь – повозки, фургоны, лошади, кормящиеся из корыт и перебирающие ногами, чтобы отогнать мух. |
Кое-где стояли навесы – четыре кола и кровля из веток, – под ними шла торговля лимонадом и пряниками, лежали груды арбузов, молодых кукурузных початков и прочего добра в этом роде. |
Проповеди произносились под такими же навесами, только эти были побольше и вмещали много народа. |
Здесь стояли скамьи, сколоченные из горбыля, – по краям в нем просверлили дыры, а в них вбили палки, вот и получились ножки. |
Спинок у скамей не имелось. |
Проповедникам отводились высокие помосты, сооружённые на одном из концов каждого навеса. |
Женщины были в соломенных шляпках, некоторые в сермяжных платьях, некоторые в бумазейных, а некоторые, совсем молоденькие, в коленкоровых. |
Среди молодых мужчин попадались такие, что пришли сюда босиком, кое-кто из детишек был в одних только холщовых рубахах. |
Из старух многие вязали, а из молодых многие украдкой строили друг дружке глазки. |
Под первым навесом, к которому мы подошли, проповедник читал гимн. |
Выкрикнет две строчки и все их тут же споют; получалось у них здорово, приятно было слушать, – так много людей и поют с таким воодушевлением; а проповедник тут же выкрикивал следующие две, и их тоже выпевали, ну и так далее. |
Люди расходились все пуще, пели все громче, так что под конец гимна кто-то уже стонал и плакал, а кто-то просто вскрикивал. |
Тогда проповедник приступил к проповеди и приступил не на шутку; он подскакивал то к одному боку помоста, то к другому, а после к самому краю, и склонялся над толпой, руки и тело его постоянно пребывали в движении, слова он выкрикивал во все горло, а иногда поднимал перед собой Библию, раскрывал ее и поворачивал туда-сюда, вроде как всем напоказ, крича: «Вот он, медный змий в пустыне! |
Взгляни на него и останешься жив !». |
И люди кричали в ответ: «Слава! |
Ами-инь!». |
А проповедник все продолжал, и многие уже стонали, и плакали, и повторяли «аминь»: |
–О, придите на скамью скорбящих! |
придите, чёрные от греха! ( |
(Аминь!) |
придите, недужные и обиженные! ( |
(Аминь!) |
придите, увечные, хромые и слепые ! ( |
(Аминь!) |
придите, бедные и нищие, погрязшие в грехе! ( |
(Ами-инь!) |
придите, изнурённые, и нечистые, и страждущие! – |
придите, унылые духом ! |
придите, сокрушённые сердцем ! |
придите в рубище, грехе и грязи! |
воды очищения ждут вас, дверь отверста на небе – о! вступите в нее и узнайте покой! ( |
(Ами-инь! |
Слава, слава, аллилуйя!). |
Ну и так далее. |
Разобрать слова проповедника было уже невозможно из-за воплей и рыданий. |
Повсюду в толпе люди вскакивали на ноги и изо всех сил, с текущими по щекам слезами, пробивались к скамье скорбящих; а когда все передние скамьи заполнились скорбящими, они запели, зарыдали, стали по соломе кататься – бедлам да и только. |
Ну вот, я и глазом моргнуть не успел, как и король вопить принялся, да ещё и громче всех, а после пробился к помосту и стал упрашивать проповедника, чтобы тот позволил ему обратиться к народу, – тот и позволил. |
И король стал рассказывать, как он был пиратом – тридцать лет пиратствовал по всему Индийскому океану, – и как прошлой весной его команда почти вся полегла в сражении, и он вернулся на родину, чтобы набрать новых людей, а нынешней ночью его, слава Всевышнему, обобрали и ссадили с парохода на берег без цента в кармане, но он этому только рад; это, дескать, самая большая радость из тех, какие когда-либо выпадали ему на долю, потому что теперь он стал другим человеком и счастлив впервые в жизни, и хоть он наг и нищ, но прямо сию минуту отправится назад, на Индийский океан, и посвятит остаток жизни стараниям наставить пиратов на путь истинный; ибо он может делать это лучше любого другого, потому как знаком со всеми пиратскими шайками океана; и хоть без денег добираться туда ему придётся долго, но он все равно отправится в путь и каждый раз, обратив пирата в истинную веру, будет говорить ему: «Не благодари меня, я этого не заслужил, все заслуги принадлежат славным жителям Поквилля , устроившим молельное собрание, – побочным братьям и благодетелям рода человеческого, – и вот этому славному проповеднику, лучшему другу пиратов!» |
Тут он залился слезами и все остальные тоже. |
Потом кто-то закричал: «Давайте устроим для него сбор, давайте сбор устроим!». |
С полдесятка людей повскакало на ноги, чтобы начать собирать деньги, но тут кто-то ещё крикнул: «Пусть лучше он обойдёт нас с шляпой!». |
Все согласились с этим и проповедник тоже. |
Ну, король и обошёл всю толпу, промокая шляпой глаза и благословляя, и превознося, и благодаря людей за их доброту к далёким, бедным пиратам; и время от времени самые хорошенькие девушки, по щекам которых катили слезы, подходили к нему и просили дозволения поцеловать его на память, и он каждый раз дозволял, а некоторых даже сам обнимал и целовал раз по пять, по шесть, – а потом ему предложили остаться в городке на неделю, и все наперебой стали просить его пожить в их домах, говоря, что сочтут это за честь, однако король отвечал, что, поскольку сегодня последний день молитвенного собрания, он уже никакой пользы принести здесь не сможет, а кроме того, ему не терпится поскорее отправиться на Индийский океан и приступить к трудам своим среди пиратов. |
Когда мы вернулись на плот и король сосчитал выручку, оказалось, что он огрёб аж восемьдесят семь долларов и семьдесят пять центов. |
Да он ещё и увёл из-под какого-то фургона – пока мы лесом назад шли – трехгаллонную бутыль виски. |
Король сказал, что, с какой стороны ни взгляни, а это был лучший из дней его миссионерской деятельности. |
Сказал, что, когда подворачивается случай облапошить молитвенное собрание, туземцы по сравнению с пиратами – это просто как нет ничего. |
Герцог-то полагал, что это он заработал хорошие деньги, но после возвращения короля мнение своё изменил. |
Он набрал и отпечатал для фермеров два маленьких объявления о продаже лошадей и содрал с них четыре доллара. |
А кроме того, набрал на десять долларов объявлений для газеты и сказал, что возьмёт за них те же четыре доллара, если ему заплатят вперёд – и ничего, заплатили. |
Подписка на газету стоила два доллара в год, однако герцог принял три подписки, взяв по полдоллара, и все на тех же условиях – деньги вперёд; с ним хотели расплатиться, как оно заведено, дровами и луком, но он сказал, что пару дней назад приобрёл концерн и теперь нуждается в наличности, потому и снизил стоимость подписки до последних пределов. |
А ещё он набрал маленький стишок, который сам сочинил, из головы – три строфы, красивые такие и грустные, – назвался стишок «Топчи же, хладный мир, страдающее сердце», – и оставил весь набор в типографии, хоть сейчас в газете печатай, совсем ничего за это не взяв. |
Следом он показал нам ещё одно объявленьице, которое отпечатал опять-таки задаром, потому что оно предназначалось для нас. |
Это была картинка, изображавшая беглого негра, который нес на плече палку с привязанным к ней узелком, под негром значилось: «Награда 200 долларов». |
А все приметы беглеца относились к Джиму и описывали его точка в точку. |
В объявлении было сказано, что он прошлой зимой сбежал с плантации Сент-Жак, находящейся на сорок миль ниже Нового Орлеана, и, скорее всего, направляется на север, а всякий, кто изловит его и привезёт назад, получит вознаграждение, плюс оплату всех расходов. |
–С завтрашнего дня, – говорит герцог, – мы сможем плыть и днём, коли нам захочется. |
А если увидим, что к нам кто-то направляется, так всегда успеем связать Джима веревкой по рукам и ногам, засунуть его в шалаш, показать это объявление и сказать, что поймали его в верховьях реки, а сами мы люди бедные, денег на пароход у нас нет, вот мы и заняли плот у друзей и теперь плывём за наградой. |
Конечно, цепи и кандалы смотрелись бы на Джиме куда лучше, однако они не вязались бы с нашими увереньями в бедности. |
Примерно как драгоценные украшения. |
А веревки сойдут в самый раз, – следует выдерживать единство стиля, как говорим мы, артисты. |
Все мы сказали, что герцог это очень умно придумал – и вправду ведь, теперь можно будет и днём плыть. |
И решили, что лучше уйти этой ночью на столько миль, на сколько удастся, от городка – от шума, который наверняка наделает в нем работа герцога в печатне, – а потом можно будет плыть, когда нам захочется. |
Затаились мы в зарослях и до десяти вечера носу из них не высовывали, а после поплыли, держась подальше от городка, и, пока он не скрылся из виду, даже фонарь не вывешивали. |
Когда Джим в четыре утра позвал меня на вахту, то спросил: |
–Как по-твоему, Гек, много нам ещё королей по пути подвернётся? |
–Нет, – отвечаю, – это навряд ли. |
–Ну и хорошо, – говорит он, – и правильно. |
Два-три короля оно ещё куда ни шло, но больше – нет уж, спасибо. |
Этот-то наш уж больно надираться горазд, да и герцог не многим лучше. |
Оказывается, Джим попросил короля поговорить с ним по-французски, хотел послушать, на что это похоже, а тот сказал, что уже очень давно живет в нашей стране и столько изведал бед, что весь французский язык забыл насовсем. |
Минут через пять снова появился Боггс, но уже на своих двоих. |
Он шел, пошатываясь, в мою сторону, с непокрытой головой, а по бокам от него шагали двое мужчин, держа его под руки и поторапливая. |
Он был тих, выглядел смущенным, не упирался и даже сам шагу прибавить норовил. |
И тут послышался окрик: |
– Боггс! |
Я обернулся, смотрю, – это полковник Шерберн. |
Он совершенно неподвижно стоял посреди улицы, подняв правую руку с пистолетом – не целясь, дуло в небо смотрело. |
И в ту же секунду я увидел бегущую девушку, и с ней двоих мужчин. |
Боггс оглянулся на окрик и его спутники тоже, однако они, увидев пистолет, сразу в стороны прыснули, а пистолет начал опускаться – медленно, неуклонно, и оба курка его были уже взведены. |
Боггс выставил перед собой руки и говорит: «О Господи, не стреляйте!» И тут – бах! – |
первый выстрел, и Боггс отшатнулся назад, – бах! – |
второй, и он навзничь рухнул на землю, ударился об нее и раскинул руки. |
Девушка взвизгнула, подлетела к нему, упала на колени, плача и причитая: «Он убил его, он убил его!» |
Их сразу обступили люди, плотно так, плечом к плечу, шеи вытягивают, посмотреть им охота, а кто-то внутри этого круга отталкивает их и вопит: «Назад, назад! |
Дайте ему воздуха, воздуха дайте!». |
А полковник Шерберн бросил пистолет на землю, развернулся на каблуках и ушёл. |
Боггса оттащили в маленькую аптеку, толпа так и волоклась за ним, теснясь, тут были едва ли не все жители городишки, ну и я тоже поспешил занять хорошее местечко у окна, совсем близкого к Боггсу, так что мне все было видно. |
Его опустили на пол, подсунули под голову толстую Библию, а другую, раскрытую, положили на грудь, но, правда, сначала на нем разорвали рубашку, и я увидел, куда вошла одна из пуль. |
Он раз десять тяжко вздохнул, поднимая и опуская Библию на груди, а после затих – умер. |
Дочь, кричавшую и плакавшую, оторвали от него и увели. |
Ей было лет шестнадцать – милая такая, нежная, но ужас до чего бледная и испуганная. |
Ну вот, в самом скором времени у аптеки собрался весь город, люди пихались, давились, протискивались к окну, чтобы заглянуть вовнутрь, однако те, кто уже сгрудился у него, их не подпускали, и поднялся ропот: «Слушьте, вы уж насмотрелись, а торчите тут, точно к месту приросли, это ж неправильно и нечестно, дайте и другим поглядеть, у них тоже права есть не хуже ваших». |
В общем, поднялась руготня, и я убрался оттуда, ну их, думаю, ещё передерутся. |
На улицах тоже людей было битком, и все такие взбудораженные. |
Каждый, кто видел, как все случилось, рассказывал об этом, и вокруг каждого народ толпился, вытягивая шеи и вслушиваясь. |
Один долговязый, тощий мужик с длинными волосами, в белой, сидевшей на его макушке, похожей на печную трубу меховой шапке, державший в руке трость с гнутой ручкой, указывал ею на земле места, где стояли Боггс и Шерберн, а люди гуськом таскались за ним, смотрели и кивали – поняли, дескать, – и наклонялись, упёршись ладонями в бедра, глядя, как он землю тростью ковыряет; а после он встал на место Шерберна, вытянулся в струнку, насупился, шапку на глаза надвинул и как крикнет: |
«Боггс!» и, подняв трость в воздух, стал медленно опускать ее, и говорит: «Бах!», |
да этак отпрядывает назад и опять говорит: «Бах!» |
и валится наземь, навзничь. |
Те, кто видел, как дело было, сказали, что он все точка в точку изобразил. |
И с десяток мужчин вытащили свои бутылки и стали его угощать. |
Ну вот, а после кто-то сказал, что хорошо бы Шерберна линчевать. |
И примерно через минуту все только об этом и говорили, и скоро сбились в толпу и пошли, вопя, как ошалелые, и срывая все бельевые веревки, какие попадались им на пути, – чтобы, значит, было на чем его вздёрнуть. |
|