Как улаживались разногласия в штате Арканзас Солнце уже поднялось, но мы так и плыли, не привязывая плот. |
Король с герцогом вылезли из шалаша, вид у них был сильно помятый, однако они спрыгнули в воду, поплавали – и ничего, очухались. |
После завтрака король стянул с себя сапоги, закатал бриджи, уселся на угол плота, с удобством свесив ноги в воду, раскурил трубочку и принялся заучивать наизусть сцену из «Ромео и Джульетты». |
А когда вызубрил ее, они с герцогом стали упражняться. |
Герцогу пришлось снова и снова показывать королю, как положено произносить каждое слово, как вздыхать, как прикладывать руку к сердцу – и, в конце концов, герцог сказал, что у короля получается ничего себе; «только, – говорит, – не мычите вы, как бык, “Ромео!” – |
это нужно произносить мягко, томно, будто вы заболели чем, вот так – “Роме-е-ео!” – понятно? |
Потому что Джульетта ещё дитя, милейшая девочка, и реветь на ослиный манер ей совсем не к лицу». |
Ну вот, а следом они взялись за два длинных меча, которые герцог из дубовых реек выстругал, и принялись разыгрывать поединок, герцог сказал, что он будет Ричардом III; и так уж они скакали по всему плоту и лупцевали друг друга – любо-дорого было глядеть. |
В конце концов, король споткнулся и сверзился за борт, и после этого они отдыхали, рассказывая друг другу о приключениях, которые пережили в прежние времена на реке. |
Герцог, как отобедал, говорит: |
–Ну что, Капет, нам нужно дать представление первостатейное, соображаете? А для этого, как я понимаю, придётся ещё кой-чего добавить. |
Что-нибудь эффектное, для бисов. |
–Для каких таких бесов, Билджуотер? |
Герцог объяснил, для каких, а потом говорит: |
–Я могу исполнить танец шотландского горца или матросский перепляс, а вы – так, дайте подумать, – вы можете выдать им монолог Гамлета. |
–Чего Гамлета? |
–Монолог, неужто не знаете? Самая прославленная у Шекспира вещь. |
Ах, какая возвышенность, какая возвышенность! |
Любого за душу берет. |
Книги, в которой он напечатан, у меня при себе нет – я только один том из собрания прихватил, – но, думаю, я смогу его припомнить. |
Вот сейчас похожу минутку по палубе, посмотрю, удастся ли мне извлечь его из могильных склепов моей памяти. |
И он начал расхаживать взад-вперёд, размышляя, и время от времени мрачнея самым страшным образом, а то ещё стискивал ладонью лоб, и отшатывался и испускал стон, а после вздыхал и даже слезу ронял. |
Наблюдать за ним было одно удовольствие. |
В конце концов, он все вспомнил и потребовал от нас внимания. |
А затем встал в самую что ни на есть благородную позу – выставил вперёд ногу, руки перед собой вытянул, голову назад откинул, чтобы видеть небеса; да как заревёт, с надрывом, как зубами заскрежещет, – и давай витийствовать, подвывая и выпячивая грудь; короче говоря, всех актёров, каких я до того видал, герцог просто-напросто за пояс заткнул. |
Вот она, его речь – я довольно быстро заучил ее, пока герцог натаскивал короля : Быть иль не быть; вот он, удар |
Простого шила, вот что удлиняет Несчастьям нашим жизнь на столько лет; Иначе, кто бы стал тащить сей груз, Пока не двинулся Бирнамский лес на Дунсинан? Нет, ужас перед чем-то после смерти |
Наш режет сон, невинный сон, на пире жизни – |
Второе и сытейшее из блюд , |
Пращи и стрелы яростной судьбы , |
Чем бегством к незнакомому стремиться . |
И довод сей удерживает нас : |
Дункана будит стук! |
Ведь кто бы снёс бичи и глум времён, Презренье гордых, притесненье сильных, |
Закона леность и большой покой , Который нам страданья причиняют Средь мёртвой беспардонности ночной , Когда кладбище открывает зев , Все в черноте печального наряда ? |
Но это – неоткрытая страна, из чьих пределов Доныне путник ни один не возвращался . Она заразой дышит в этот мир , Могучая решимость остывает , |
Вот как у бедной кошки в поговорке. |
Когда мы начинаем хлопотать , Нависшие над нашей крышей тучи , Сворачивая в сторону свой ход, Теряют имя действия . И это ль |
Не цель желанная ? |
О да. |
Но тише, Офелия ! |
Сомкни свой тяжкий мраморный оскал |
И топай в монастырь – да поскорее! |
Ну что же, старику речь понравилась и очень скоро она у него от зубов отскакивала. |
Он словно для нее и родился; когда король начинал декламировать и раззадоривался всерьёз, на него налюбоваться было нельзя, – так лихо он рвал и метал, так рычал и ревел. |
Герцог при первой же подвернувшейся возможности напечатал афиши, и в следующие два-три дня мы просто плыли, а на плоту дым стоял коромыслом – сплошные поединки на мечах да репетиции, как называл их герцог. |
Как-то поутру, когда мы совсем уж углубились в штат Арканзас, впереди завиделся стоявший на большой излуке городок, ну, мы и причалили, не дойдя до него три четверти мили, в устье ручья, походившего на туннель, пробитый среди кипарисов, и все, кроме Джима, погрузились в челнок и пошли вниз – посмотреть, не подвернётся ли случай показать наш спектакль. |
Выяснилось, что нам здорово повезло, – после полудня в городке должен был дать представление цирк, и окрестные жители уже начали съезжаться сюда в разномастных обшмыганных фургонах, а то и просто верхом. |
К ночи цирк уезжал, так что у нашего спектакля имелись хорошие шансы на успех. |
Герцог снял здание суда, и мы прошлись по городку, расклеивая афиши. |
Выглядели они так: |
Возрождение Шекспира!!! |
Дивное притягательное зрелище! |
Только одно представление! |
Всемирно известные трагики Дэвид Гаррик Младший , |
из театра Друри-Лейн, Лондон, |
и |
Эдмунд Кин старший |
из королевского театра «Хеймаркет», |
Уайтчепел, Пуддинг-лейн, Пиккадилли, Лондон, |
и Королевских континентальных театров |
в их возвышенном Шекспировском Спектакле под названием |
Сцена у Балкона из |
«Ромео и Джульетты»!!! |
Ромео ............................................мистер Гарик. Джульетта..........................................мистер Кин. |
Новые костюмы, новые декорации, новое распределение ролей! |
Захватывающий, мастерски исполненный и леденящий кровь |
Поединок на мечах |
из «Ричарда III»!!! Ричард III ............................................мистер Гарик. Ричмонд.................................................. |
..................................................мистер Кин. |
А также: (по просьбе зрителей) |
Бессмертный монолог Гамлета!! в исполнении блистательного Кина! 300 раз подряд зачитанный им в Париже! По причине срочного отъезда на европейскую гастроль |
спектакль даётся всего один раз! Входной билет – 25 центов; дети и прислуга – 10 центов. А после мы просто послонялись по городку. Почти все его дома и лавки его были старыми, замызганными, рассохшимися и испокон века не крашенными; они стояли на сваях высотой фута в три, в четыре, – это чтобы река, когда она разливается, не затопляла их. |
При домах имелись огородики, однако всем, что они производили на свет, были, похоже, дурман с подсолнухом, кучи золы, скукожившиеся от старости сапоги с башмаками, осколки бутылок, тряпье да всякие пришедшие в негодность жестянки. |
Заборы были сколочены из разнокалиберных досок, прибитых в разное время; каждый клонился куда мог, а калитки, если такие вообще имелись, висели на одной петле – кожаной. |
Некоторые из заборов когда-то белили, но очень давно – герцог сказал, что, скорее всего, при Колумбе. |
Почти во всех огородиках рылись свиньи, а владельцы домов старались их оттуда вытурить. |
Все лавки городка стояли вдоль одной улицы. |
Перед дверьми их были сооружены полотняные навесы, к подпоркам которых приезжие сельские жители привязывали лошадей. Под навесами валялись ящики из-под гвоздей, и на этих ящиках просиживали день-деньской тутошние лоботрясы, кромсая их ножичками «Барлоу», жуя табак, глазея по сторонам, зевая и потягиваясь – народ препустейший. Почти все были в соломенных шляпах шириною в зонт, но обходились без сюртуков и жилеток; называли они друг друга: Билл, Бак, Хэнк, Джо, Энди, а говорили этак лениво, врастяжечку, то и дело вставляя в свои речи скверные слова. |
Почти у каждого навесного столба торчал, прислонясь к нему, самое малое один лоботряс – руки он непременно держал в карманах штанов, вытаскивая их лишь для того, чтобы почесаться или ссудить другому лоботрясу жвачку табаку. |
Затесавшись среди них, ты только и слышал, что: – Дай табачку пожевать, Хэнк. – Не могу, у меня только на раз и осталось. |
Попроси у Билла. |
Ну а Билл мог дать попрошайке табачку, а мог соврать, сказав, что ничего у него нету. Кое-кто из лоботрясов сроду ни цента в руках не держал, ни собственного табака не имел. И жевал только то, что удавалось выклянчить у таких же, как сам он, обормотов: «Ссудил бы ты мне одну жвачку, Джек, я вот сей минут отдал Бену Томпсону мою последнюю» – и это было, как правило, чистой воды враньём, способным одурачить лишь случайно забредшего сюда чужака, а Джек чужаком не был и потому отвечал: |
–Так прям и отдал, это ты-то? |
Ещё, небось, сестра кошкиной бабушки прибежала и тоже ему дала. |
Ты лучше верни мне, Лейф Бакнер, все жвачки, какие у меня одалживал, тогда я тебе тонну табака ссужу, а то и две, и даже расписки с тебя никакой не возьму. |
–Так я ж вернул один раз. |
–Ага, вернул, – жвачек этак шесть. Занимал-то, небось, табачок покупной, а вернул черт знает что, тютюн. Покупной – это такая плоская черная плитка, однако здешняя шатия жевала все больше свёрнутые в жгуты табачные листья. А если у кого из них заводилась плитка, то заимствуя порцию, они обычно не отрезали ее ножом, как это обычно делается, а впивались в плитку зубами и тянули руками изо рта, пока она надвое не переломится, и тогда хозяин плитки принимал скорбный вид и, получая ее назад, саркастически произносил: |
–Ну кончено, «дай мне жвачку – а себе оставь подначку». Все улицы и проулки городка были затоплены грязью; ничего, кроме чёрной, как дёготь, грязи на них не наблюдалось – кое-где она была в фут глубиной, а во всех прочих местах в два-три дюйма. |
И почти повсюду в ней валялись, лениво похрюкивая, свиньи. |
Смотришь, бредёт по улице чумазая свинья-мамаша с выводком поросят, бредёт-бредёт, да как плюхнется в аккурат там, где люди ходят, так что ее огибать приходится, да ещё растянется во всю длину, глаза закроет и ушами прядает, а поросята ее сосут, и рыло у нее при этом такое довольное, точно ей сию минуту жалование выплатили. И скоро ты слышишь, как кто-то из лоботрясов орёт: «Эй, Тигра! Ату ее, ату!», |
а затем свинья удирает, визжа как резаная, и на каждом ее ухе по собаке висит, если не по две, да ещё три-четыре десятка уже на подходе, а лоботрясы все как один вскакивают на ноги и смотрят ей вслед, пока она из глаз не скроется, и хохочут, страх как довольные, что шума наделали. А потом снова усаживаются и сидят, пока собаки не передерутся. |
Ничто на свете не оживляет их и не приводит в такой восторг, как собачья драка – кроме, конечно, возможности облить бродячего пса скипидаром и поджечь или привязать к его хвосту жестяную банку и любоваться на то, как он носится по улицам, пока не издохнет. Некоторые из приречных домов выступали за край берегового обрыва – покосившиеся, кривые, готовые рухнуть вниз. Эти уже пустовали. У других река подмыла только один из углов, тоже торчавший наружу. В таких люди все ещё жили, но в постоянной опасности, потому что иногда целый пласт земли в дом шириной сползал вниз. |
Порою река подмывала берег на протяжении четверти мили – подмывала и подмывала, и в какое-нибудь лето случался оползень. Городишкам вроде этого приходится все время отступать назад, назад и назад от реки, потому что она без устали вгрызается в землю, на которой они стоят. |
С приближением полудня на улицах стало совсем тесно от фургонов и лошадей, а они все продолжали прибывать. |
Семьи привезли с собой с ферм еду и угощались ею прямо в фургонах. |
Ну и виски тоже лилось рекой, и я уже увидел три драки. |
А потом вдруг кто-то закричал: |
–Старикан Боггс прискакал! |
Сегодня ж день его ежемесячной пьянки – вон он едет, парни! |
Лоботрясы обрадовались; я так понял, что они привыкли потешаться над Боггсом. |
Один говорит: |
–Интересно, кого он на этот раз укокошить собирается. |
Кабы он поубивал всех, кого грозился прикончить в последние двадцать лет, у него нынче рупетация была бы – ого-го! |
А другой: – Вот бы старина Боггс мне пригрозил, тогда б я точно ещё тыщу лет прожил. |
И тут появляется скачущий на лошади, ухающий и вопящий, точно индеец, Боггс – появляется и орёт: |
–Все с дороги! |
Я вышел на тропу войны, вот-вот гробы подорожают! |
Лет ему было за пятьдесят – пьяный, багроволицый, нетвёрдо сидевший в седле. |
Все кричали на него, смеялись, поносили по-всякому, ну и он в долгу не оставался, говорил, что займётся ими и всех уложит, до одного, когда придёт их черед, а сейчас ему некогда, потому как он приехал в город, чтобы прикончить старого полковника Шерберна, а его девиз: «Делу время, потехе час». |
Увидел он меня, подъехал и говорит: |
–Зря ты забрёл сюда, мальчик. |
Теперь готовься к смерти. |
И поскакал дальше. |
Я испугался, однако какой-то мужчина сказал мне: |
–Не обращай внимания, он как напьётся, всегда такую чушь несёт. |
Самый что ни на есть добрый старый дурак во всем Арканзасе – комара не обидит, что трезвый, что пьяный. |
А Боггс подскакал к самой большой в городке лавке, склонился с лошади, чтобы под навес заглянуть, и заорал: |
–Выходи, Шерберн! |
Посмотри в глаза человеку, которого ты надул. |
Я по твою душу приехал, больше тебе не жить! |
И пошёл, и пошёл, обзывая Шерберна всеми словами, какие ему на язык подворачивались, а люди, уже заполнившие улицу, слушали его, хохотали да подзуживали. |
Наконец, из лавки вышел горделивый такой мужчина лет пятидесяти пяти, одетый, надо вам сказать, лучше всех в этом городишке, толпа расступалась перед ним. |
И говорит он Боггсу – спокойно и неторопливо: |
–Мне это надоело, однако до часа дня я потерплю. |
Помните, до часа, не дольше. |
И если вы после этого времени скажете на мой счёт хоть слово, я вас и под землёй найду. |
Он повернулся и ушёл в лавку. |
Толпа вроде как даже протрезвела – все замерли, нигде ни смешка. |
Боггс ускакал по улице, во все горло браня Шерберна, но очень скоро вернулся и опять остановился перед лавкой, продолжая сквернословить. |
Вокруг него собралась небольшая толпа мужчин, уговаривавших его замолчать, однако Боггс их не слушал; ему говорили, что до часа дня осталось минут пятнадцать, что он должен уехать домой – сейчас же. |
Без толку. |
Он лишь ругался во все горло, и бросил свою шляпу в грязь, и проскакал по ней, и скоро опять понёсся, неистовствуя, по улице, и седые волосы его летели по ветру. |
Кто только ни пытался убедить Боггса слезть с лошади, – эти люди надеялись, что им удастся посадить его под запор и продержать там, пока он не протрезвеет; однако и у них ничего не вышло, он снова прискакал к лавке Шерберна, чтобы ещё раз обложить его последними словами. |
Наконец, один человек и говорит: |
–Сбегайте за его дочерью! – да побыстрее. |
Приведите сюда его дочь, ее он иногда слушается. |
Если кому и удастся его урезонить, так только ей. |
Ну, кто-то побежал за дочерью. |
А я отошёл немного по улице и остановился. |
Минут через пять снова появился Боггс, но уже на своих двоих. |
Он шел, пошатываясь, в мою сторону, с непокрытой головой, а по бокам от него шагали двое мужчин, держа его под руки и поторапливая. |
Он был тих, выглядел смущенным, не упирался и даже сам шагу прибавить норовил. |
И тут послышался окрик: |
–Боггс! |
Я обернулся, смотрю, – это полковник Шерберн. |
Он совершенно неподвижно стоял посреди улицы, подняв правую руку с пистолетом – не целясь, дуло в небо смотрело. |
И в ту же секунду я увидел бегущую девушку, и с ней двоих мужчин. |
Боггс оглянулся на окрик и его спутники тоже, однако они, увидев пистолет, сразу в стороны прыснули, а пистолет начал опускаться – медленно, неуклонно, и оба курка его были уже взведены. |
Боггс выставил перед собой руки и говорит: «О Господи, не стреляйте!» |
И тут – бах! – |
первый выстрел, и Боггс отшатнулся назад, – бах! – |
второй, и он навзничь рухнул на землю, ударился об нее и раскинул руки. |
Девушка взвизгнула, подлетела к нему, упала на колени, плача и причитая: «Он убил его, он убил его!» |
Их сразу обступили люди, плотно так, плечом к плечу, шеи вытягивают, посмотреть им охота, а кто-то внутри этого круга отталкивает их и вопит: «Назад, назад! |
Дайте ему воздуха, воздуха дайте!». |
А полковник Шерберн бросил пистолет на землю, развернулся на каблуках и ушёл. |
Боггса оттащили в маленькую аптеку, толпа так и волоклась за ним, теснясь, тут были едва ли не все жители городишки, ну и я тоже поспешил занять хорошее местечко у окна, совсем близкого к Боггсу, так что мне все было видно. |
Его опустили на пол, подсунули под голову толстую Библию, а другую, раскрытую, положили на грудь, но, правда, сначала на нем разорвали рубашку, и я увидел, куда вошла одна из пуль. |
Он раз десять тяжко вздохнул, поднимая и опуская Библию на груди, а после затих – умер. |
Дочь, кричавшую и плакавшую, оторвали от него и увели. |
Ей было лет шестнадцать – милая такая, нежная, но ужас до чего бледная и испуганная. |
Ну вот, в самом скором времени у аптеки собрался весь город, люди пихались, давились, протискивались к окну, чтобы заглянуть вовнутрь, однако те, кто уже сгрудился у него, их не подпускали, и поднялся ропот: «Слушьте, вы уж насмотрелись, а торчите тут, точно к месту приросли, это ж неправильно и нечестно, дайте и другим поглядеть, у них тоже права есть не хуже ваших». |
В общем, поднялась руготня, и я убрался оттуда, ну их, думаю, ещё передерутся. |
На улицах тоже людей было битком, и все такие взбудораженные. |
Каждый, кто видел, как все случилось, рассказывал об этом, и вокруг каждого народ толпился, вытягивая шеи и вслушиваясь. |
Один долговязый, тощий мужик с длинными волосами, в белой, сидевшей на его макушке, похожей на печную трубу меховой шапке, державший в руке трость с гнутой ручкой, указывал ею на земле места, где стояли Боггс и Шерберн, а люди гуськом таскались за ним, смотрели и кивали – поняли, дескать, – и наклонялись, упёршись ладонями в бедра, глядя, как он землю тростью ковыряет; а после он встал на место Шерберна, вытянулся в струнку, насупился, шапку на глаза надвинул и как крикнет: «Боггс!» |
и, подняв трость в воздух, стал медленно опускать ее, и говорит: «Бах!», |
да этак отпрядывает назад и опять говорит: «Бах!» |
и валится наземь, навзничь. |
Те, кто видел, как дело было, сказали, что он все точка в точку изобразил. |
И с десяток мужчин вытащили свои бутылки и стали его угощать. |
Ну вот, а после кто-то сказал, что хорошо бы Шерберна линчевать. |
И примерно через минуту все только об этом и говорили, и скоро сбились в толпу и пошли, вопя, как ошалелые, и срывая все бельевые веревки, какие попадались им на пути, – чтобы, значит, было на чем его вздёрнуть. |
|