Reading room | Mark Twain | Adventures of Huckleberry Finn | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

Глава XXII.

They swarmed up towards Sherburn's house, a-whooping and raging like Injuns, and everything had to clear the way or get run over and tromped to mush, and it was awful to see.

Почему сорвалось линчевание Толпа повалила к дому Шерберна, улюлюкая и беснуясь, что твои индейцы, и каждый, кто оказывался на ее пути, спешил удрать, пока его не растоптали в лепёшку, − страшное было зрелище.

Children was heeling it ahead of the mob, screaming and trying to get out of the way; and every window along the road was full of women's heads, and there was nigger boys in every tree, and bucks and wenches looking over every fence; and as soon as the mob would get nearly to them they would break and skaddle back out of reach.

Впереди бежали дети, визжа и тоже норовя убраться в сторонку; из всех выходивших на улицу окон высовывались женщины, на каждом дереве сидело по негритёнку, а то и не по одному, из-за каждого забора смотрели на улицу девицы и их ухажёры – впрочем, эти при приближении толпы от заборов отскакивали и тоже старались улизнуть от греха подальше.

Lots of the women and girls was crying and taking on, scared most to death.

А замешкавшиеся на улице женщины и девушки разбегались кто куда, подвывая от ужаса.

They swarmed up in front of Sherburn's palings as thick as they could jam together, and you couldn't hear yourself think for the noise.

Наконец, толпа добралась до палисада Шерберна, сбилась поплотнее – и орала при этом так, что вы бы и собственных мыслей не расслышали.

It was a little twenty-foot yard.

От дома забор отделяли всего-то футов двадцать.

Some sung out “Tear down the fence!

Кто-то крикнул: «Ломай забор!

tear down the fence!”

Ломай его!».

Then there was a racket of ripping and tearing and smashing, and down she goes, and the front wall of the crowd begins to roll in like a wave.

Люди начали отдирать и отламывать доски и забор рухнул, и толпа влилась во двор, точно волна.

Just then Sherburn steps out on to the roof of his little front porch, with a double-barrel gun in his hand, and takes his stand, perfectly ca'm and deliberate, not saying a word.

Вот тогда Шерберн и вышел, держа в руке двустволку, на крышу своей маленькой передней веранды, и встал там, не произнося ни слова, совершенно спокойный, бесстрастный.

The racket stopped, and the wave sucked back.

Шум стих, волна слегка отхлынула назад.

Sherburn never said a word — just stood there, looking down.

Какое-то время Шерберн молчал, просто смотрел вниз.

The stillness was awful creepy and uncomfortable.

Тишина стояла такая, что жуть брала, очень неуютная была тишина.

Sherburn run his eye slow along the crowd; and wherever it struck the people tried a little to out-gaze him, but they couldn't; they dropped their eyes and looked sneaky.

Шерберн неторопливо обводил толпу взглядом, кое-кто пытался переглядеть его, да ничего у них не получалось, они опускали глаза, и вид приобретали какой-то жуликоватый.

Then pretty soon Sherburn sort of laughed; not the pleasant kind, but the kind that makes you feel like when you are eating bread that's got sand in it.

Наконец, Шерберн издал смешок, не так чтобы приятный, ощущение от него осталось такое, точно ты откусил от краюхи кусок, а в нем песку полно.

Then he says, slow and scornful:

И Шерберн заговорил, медленно и презрительно:

“The idea of you lynching anybody!

−Это ж надо, вы решили, что можете линчевать кого-то!

It's amusing.

Смешно.

The idea of you thinking you had pluck enough to lynch a man !

Решили, что вам хватит духу линчевать мужчину!

Because you're brave enough to tar and feather poor friendless cast-out women that come along here, did that make you think you had grit enough to lay your hands on a man ?

Вы полагаете, что, если вам достаёт храбрости вымазать смолой и вывалять в перьях несчастную падшую женщину, которую заносит сюда и за которую некому заступиться, то в вас довольно пороху, чтобы справиться и с мужчиной?

Why, a man's safe in the hands of ten thousand of your kind — as long as it's daytime and you're not behind him.

Да мужчине ничто не грозит и в руках тысячи таких, как вы, – если, конечно, на дворе день, а вы не подобрались к нему со спины.

“Do I know you?

−Думаете, я вас не знаю?

I know you clear through. I was born and raised in the South, and I've lived in the North; so I know the average all around.

Отлично знаю, потому что я родился и вырос на Юге и жил на Севере; я знаю среднего человека, и тамошнего, и здешнего.

The average man's a coward.

Средний человек труслив.

In the North he lets anybody walk over him that wants to, and goes home and prays for a humble spirit to bear it.

На Севере он разрешает любому желающему топтать его ногами, а возвратившись домой, молится, чтобы ему дано было смирение, позволяющее это сносить.

In the South one man all by himself, has stopped a stage full of men in the daytime, and robbed the lot.

А на Юге мужчина в одиночку останавливает среди бела дня набитый средними людьми дилижанс и обирает их дочиста.

Your newspapers call you a brave people so much that you think you are braver than any other people — whereas you're just as brave, and no braver.

Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, что вы уверовали, будто храбрее вас нет на свете людей – а вы храбры лишь в той же мере, в какой храбры другие народы, и не более того.

Why don't your juries hang murderers?

Отчего ваши присяжные не вешают убийц?

Because they're afraid the man's friends will shoot them in the back, in the dark — and it's just what they would do.

Да оттого, что боятся друзей повешенного, которые могут выстрелить им ночью в спину, − а они именно так и сделают.

“So they always acquit; and then a man goes in the night, with a hundred masked cowards at his back and lynches the rascal.

−И потому убийцу всегда оправдывают, а после, ночью, к нему приходит мужчина, за которым плетётся сотня трусов в масках, и линчует мерзавца.

Your mistake is, that you didn't bring a man with you; that's one mistake, and the other is that you didn't come in the dark and fetch your masks.

Ваша ошибка в том, что вы не прихватили с собой мужчину, это во-первых, а вторая ошибка – вы пришли не в ночное время и пришли без масок.

You brought part of a man — Buck Harkness, there — and if you hadn't had him to start you, you'd a taken it out in blowing.

Правда, вы привели с собой мужчину половинного – Бака Харкнесса, вон он стоит, − если бы он вас не подначивал, вы бы одним только криком и ограничились.

“You didn't want to come.

−Вам же и идти-то сюда не хотелось.

The average man don't like trouble and danger.

Средний человек не любит хлопот и опасностей.

You don't like trouble and danger.

И вы не любите хлопот и опасностей.

But if only half a man — like Buck Harkness, there — shouts 'Lynch him!

Но когда всего лишь половинка мужчины вроде Бака Харкнесса начинает орать: «Линчуем его!

lynch him!'

Линчуем!»,

you're afraid to back down — afraid you'll be found out to be what you are — cowards —and so you raise a yell, and hang yourselves on to that half-a-man's coat-tail, and come raging up here, swearing what big things you're going to do.

вы не решаетесь отступиться, опасаясь, что все поймут, кто вы, на самом деле, такие – трусы, − и поднимаете крик, и цепляетесь за фалды полумужчины, и приходите, беснуясь, сюда, и клянётесь, что сейчас вы такое учините – небесам жарко станет.

The pitifulest thing out is a mob; that's what an army is — a mob; they don't fight with courage that's born in them, but with courage that's borrowed from their mass, and from their officers.

Нет на свете ничего презреннее толпы; и что такое армия, как не толпа? Солдаты идут в бой не из врождённой храбрости, но из той, которую внушает им мысль, что их много, и той, какую они перенимают у своих офицеров.

But a mob without any man at the head of it is beneath pitifulness.

Однако толпа, которую не возглавляет мужчина, не заслуживает и презрения.

Now the thing for you to do is to droop your tails and go home and crawl in a hole.

И теперь самое для вас лучшее – это поджать хвосты и расползтись по вашим норам.

If any real lynching's going to be done it will be done in the dark, Southern fashion; and when they come they'll bring their masks, and fetch a man along.

А если вы и вправду решите кого-нибудь линчевать, так приходите ночью, как это принято у южан, приходите в масках и приведите с собой мужчину. И потому идите прочь – и половинку мужчины с собой заберите.

Now leave —and take your half-a-man with you”—tossing his gun up across his left arm and cocking it when he says this.

Он умолк, поднял перед собой левую руку, положил на нее двустволку и взвёл курки.

The crowd washed back sudden, and then broke all apart, and went tearing off every which way, and Buck Harkness he heeled it after them, looking tolerable cheap.

Толпа отпрянула, начала распадаться, люди побежали кто куда, и Бак Харкнесс за ними, и выглядел он довольно жалко.

I could a stayed if I wanted to, but I didn't want to.

Я мог бы и остаться, да что-то не захотелось.

I went to the circus and loafed around the back side till the watchman went by, and then dived in under the tent.

Я пошёл к цирку, побродил вокруг него, а когда сторож куда-то отлучился, нырнул под край шатра.

I had my twenty-dollar gold piece and some other money, but I reckoned I better save it, because there ain't no telling how soon you are going to need it, away from home and amongst strangers that way.

У меня была при себе двадцатидолларовая монета и ещё кой-какие деньги, но я решил сэкономить – мало ли когда они мне могут понадобиться, я ж и от дома далеко, и люди кругом сплошь чужие.

You can't be too careful.

Осторожность, она никогда не повредит.

I ain't opposed to spending money on circuses when there ain't no other way, but there ain't no use in wasting it on them.

Я могу потратиться на цирк, если другого выхода нет, однако сорить деньгами – это уж нет, извините.

It was a real bully circus.

Цирк оказался первостатейный.

It was the splendidest sight that ever was when they all come riding in, two and two, a gentleman and lady, side by side, the men just in their drawers and undershirts, and no shoes nor stirrups, and resting their hands on their thighs easy and comfortable — there must a been twenty of them — and every lady with a lovely complexion, and perfectly beautiful, and looking just like a gang of real sure-enough queens, and dressed in clothes that cost millions of dollars, and just littered with diamonds.

Такое получилось роскошное зрелище, когда все артисты выехали на лошадях – попарно, джентльмен, а с ним леди, − мужчины в одних подштанниках и нижних рубашках, босые, без стремян и руками в бока упираются легко и свободно – человек двадцать их было, − а леди все румяные, одна другой краше, королевы да и только, платье каждой миллионы долларов стоит, никак не меньше, да ещё и брильянтами обсыпано сверху донизу.

It was a powerful fine sight; I never see anything so lovely.

Очень изысканная вышла картина, отродясь ничего красивей не видел.

And then one by one they got up and stood, and went a-weaving around the ring so gentle and wavy and graceful, the men looking ever so tall and airy and straight, with their heads bobbing and skimming along, away up there under the tent-roof, and every lady's rose-leafy dress flapping soft and silky around her hips, and she looking like the most loveliest parasol.

А после они друг за дружкой встали на седла и закружили по арене, покачиваясь плавно и грациозно, мужчины были все как один рослые, ловкие, осанистые, они кланялись во все стороны и головами только что потолка шатра не касались, а платья женщин, лёгкие, как розовые лепестки, шелковистые, плескались над их бёдрами и каждая выглядела, как самый распрекрасный зонтик.

And then faster and faster they went, all of them dancing, first one foot out in the air and then the other, the horses leaning more and more, and the ringmaster going round and round the center-pole, cracking his whip and shouting “Hi!—

Они кружили все быстрее, быстрее, и пританцовывали, то одну ногу выбросят перед собой, то другую, лошади почти уж распластались по арене, распорядитель бегал вокруг центрального столба и кричал: «Гип!

!—hi!”

Гип!»,

and the clown cracking jokes behind him; and by and by all hands dropped the reins, and every lady put her knuckles on her hips and every gentleman folded his arms, and then how the horses did lean over and hump themselves!

а клоун кривлялся за его спиной; в конце концов все наездники побросали поводья, леди упёрлись ручками в бока, джентльмены скрестили руки на груди, а лошади вдруг встали, склонились и опустились на передние колени!

And so one after the other they all skipped off into the ring, and made the sweetest bow I ever see, and then scampered out, and everybody clapped their hands and went just about wild.

И наездники один за другим соскочили с них на арену и отвесили публике самый изысканный поклон, какой я когда-либо видел, а после убежали, и публика захлопала в ладоши и завопила что было сил.

Well, all through the circus they done the most astonishing things; and all the time that clown carried on so it most killed the people.

Вот, а после нам стали показывать самые настоящие чудеса, а клоун все это время такие шуточки откалывал, что зрители чуть не померли со смеху.

The ringmaster couldn't ever say a word to him but he was back at him quick as a wink with the funniest things a body ever said; and how he ever could think of so many of them, and so sudden and so pat, was what I couldn't noway understand.

Распорядитель ему слово, а клоун в ответ пять – и быстро, моргнуть не успеешь, и смешно до ужаса; уж и не знаю, как ему столько всего остроумного в голову приходило, да ещё и в единый миг, и каждое слово к месту, я и поныне понять не смог, как оно у него получалось.

Why, I couldn't a thought of them in a year.

Я бы, наверное, год тужился, а все равно ничего похожего не выдумал бы.

And by and by a drunk man tried to get into the ring — said he wanted to ride; said he could ride as well as anybody that ever was.

Ну, тут на арену выскочил какой-то наклюкавшийся дядька и говорит, что он тоже хочет на лошади прокатиться, он, дескать, умеет это не хуже прочих.

They argued and tried to keep him out, but he wouldn't listen, and the whole show come to a standstill.

Циркачи заспорили с ним, попытались выставить на улицу, а он ни в какую, так что пришлось им представление прервать.

Then the people begun to holler at him and make fun of him, and that made him mad, and he begun to rip and tear; so that stirred up the people, and a lot of men begun to pile down off of the benches and swarm towards the ring, saying, “Knock him down!

Зрители орут на него, издеваются, а он разозлился, просто рвать и метать начал, люди, понятное дело, осерчали, кое-кто со скамеек повскакал и на арену полез, крича: «Дайте ему по зубам!

throw him out!”

вышвырните его!»,

and one or two women begun to scream.

а парочка женщин уже визжать начала.

So, then, the ringmaster he made a little speech, and said he hoped there wouldn't be no disturbance, and if the man would promise he wouldn't make no more trouble he would let him ride if he thought he could stay on the horse.

Но тут распорядитель сказал небольшую речь, он, дескать, надеется, что никаких беспорядков никто учинять не станет, и если этот джентльмен пообещает больше не безобразничать, ему позволят прокатиться на лошади, все равно ж он в седле и минуты не продержится.

So everybody laughed and said all right, and the man got on.

Все захохотали и согласились с распорядителем, и для этого дяденьки вывели на арену лошадь.

The minute he was on, the horse begun to rip and tear and jump and cavort around, with two circus men hanging on to his bridle trying to hold him, and the drunk man hanging on to his neck, and his heels flying in the air every jump, and the whole crowd of people standing up shouting and laughing till tears rolled down.

Стоило ему взобраться на нее, как лошадь принялась брыкаться, и курбеты выделывать, и двое служителей вцепились в ее уздечку, чтобы она пьянчугу не сбросила, а тот обхватил лошадь обеими руками за шею, и при каждом ее скачке у ноги него аж в воздух взлетали, ну а зрители повскакали с мест, вопят и хохочут так, что у них слезы льют по щекам.

And at last, sure enough, all the circus men could do, the horse broke loose, and away he went like the very nation, round and round the ring, with that sot laying down on him and hanging to his neck, with first one leg hanging most to the ground on one side, and then t'other one on t'other side, and the people just crazy.

Конечно, удержать лошадь служители не смогли, и она опрометью понеслась по арене, а забулдыга болтается у нее на шее, то с одной стороны свалится, так что у него ноги по земле волочатся, то с другой, – публика уже с ума почти посходила.

It warn't funny to me, though; I was all of a tremble to see his danger.

Мне-то смешно не было, я весь дрожал от страха за дурака.

But pretty soon he struggled up astraddle and grabbed the bridle, a-reeling this way and that; and the next minute he sprung up and dropped the bridle and stood!

Но скоро он все-таки ухитрился усесться в седло и поводья ухватить, хоть и качался по-прежнему из стороны в сторону; а потом вдруг поводья бросил, да как подскочит – и встал на седле!

and the horse a-going like a house afire too.

Лошадь так и несётся во весь опор, точно из горящей конюшни спасается.

He just stood up there, a-sailing around as easy and comfortable as if he warn't ever drunk in his life — and then he begun to pull off his clothes and sling them.

А он стоит себе и стоит, и до того привольно, точно в жизни своей к рюмке не прикладывался, а после начал снимать с себя одежду и отбрасывать ее.

He shed them so thick they kind of clogged up the air, and altogether he shed seventeen suits.

И так быстро, что одна ещё по воздуху летит, а он уж другую сдирает – всего их на нем семнадцать штук оказалось, не считая последней.

And, then, there he was, slim and handsome, and dressed the gaudiest and prettiest you ever saw, and he lit into that horse with his whip and made him fairly hum — and finally skipped off, and made his bow and danced off to the dressing-room, and everybody just a-howling with pleasure and astonishment.

Ну и вот, смотрим, стоит он в седле, стройный, симпатичный, в таком ярком и красивом наряде, какой вам и во сне не приснился бы, а после ударил лошадь хлыстиком, и она остановилась, и на колени встала, и он соскочил на арену, поклонился, и ушёл за кулисы, а публика аж взвыла от восторга и удивления.

Then the ringmaster he see how he had been fooled, and he was the sickest ringmaster you ever see, I reckon.

Тут-то распорядитель понял, конечно, что его вокруг пальца обвели, и до того расстроился, что смотреть было жалко, ей-богу.

Why, it was one of his own men!

Это ж один из его артистов был!

He had got up that joke all out of his own head, and never let on to nobody.

Придумал всю шуточку сам и слова о ней никому не сказал.

Well, I felt sheepish enough to be took in so, but I wouldn't a been in that ringmaster's place, not for a thousand dollars.

Я-то себя тоже дураком чувствовал оттого, что на нее попался, но оказаться на месте распорядителя и за тысячу долларов не согласился бы.

I don't know; there may be bullier circuses than what that one was, but I never struck them yet.

Не знаю, может и есть на свете цирки лучше того, но мне они пока что не попадались.

Anyways, it was plenty good enough for me ; and wherever I run across it, it can have all of my custom every time.

По мне, так и этот достаточно хорош, если я его ещё где увижу, ни одного представления не пропущу.

Well, that night we had our show; but there warn't only about twelve people there — just enough to pay expenses.

Ну вот, а вечером и мы дали представление, однако на него от силы дюжина людей пришла – расходы мы покрыли, но и только.

And they laughed all the time, and that made the duke mad; and everybody left, anyway, before the show was over, but one boy which was asleep.

И они все время гоготали, герцог просто на стену лез от злости, да и разбрелись ещё до окончания – все, кроме одного мальчишки, который заснул в зале.

So the duke said these Arkansaw lunkheads couldn't come up to Shakespeare; what they wanted was low comedy — and maybe something ruther worse than low comedy, he reckoned.

Герцог сказал, что арканзасские обалдуи не доросли до Шекспира, им подавай низменную комедию – если не чего похуже, так он это понимает.

He said he could size their style.

Ладно, говорит, придётся приладиться к их вкусам.

So next morning he got some big sheets of wrapping paper and some black paint, and drawed off some handbills, and stuck them up all over the village.

И на следующее утро он разжился где-то большими листами обёрточной бумаги и чёрной краской и нарисовал несколько афиш, которые мы расклеили по городку.

The bills said:

Афиши были такие:

AT THE COURT HOUSE!

В ЗДАНИИ СУДА!

FOR 3 NIGHTS ONLY!

Всего 3 спектакля!

The World-Renowned Tragedians DAVID GARRICK THE YOUNGER!

Всемирно известные трагики ДЭВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ!

AND EDMUND KEAN THE ELDER!

и ЭДМУНД КИН СТАРШИЙ!

Of the London and Continental Theatres, In their Thrilling Tragedy of THE KING’S CAMELOPARD OR THE ROYAL NONESUCH!!!

Из лондонских и континентальных театров в их душераздирающей трагедии ЦАРСТВЕННЫЙ КАМЕЛОПАРД, или

Admission 50 cents.

КОРОЛЕВСКОЕ СОВЕРШЕНСТВО! Вход 50 центов.

Then at the bottom was the biggest line of all—which said:

А внизу приписка:

LADIES AND CHILDREN NOT ADMITTED.

ЖЕНЩИНАМ И ДЕТЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН!

“There,” says he, “if that line don’t fetch them, I dont know Arkansaw!”

−Ну вот, − сказал герцог, − если их и эта приписочка не проймёт, значит, я не знаю, что такое Арканзас!

“Now de duke, he's a tolerble likely man in some ways.”

– Вот герцог, он кое в чем поприятнее будет.

“Yes, a duke's different.

– Да, герцог от короля отличается.

But not very different.

Но не сильно.

This one's a middling hard lot for a duke.

Для обычного герцога он, конечно, туда-сюда.

When he's drunk there ain't no near-sighted man could tell him from a king.”

Однако, когда напьётся, его уже с двух шагов от короля не отличишь.

“Well, anyways, I doan' hanker for no mo' un um, Huck.

– Ну, так или этак, Гек, а больше мне их не требуется.

Dese is all I kin stan'.”

И от этих-то с души воротит.

“It's the way I feel, too, Jim.

– Да и у меня тоже, Джим.

But we've got them on our hands, and we got to remember what they are, and make allowances.

Но раз уж они навязались нам на шею, надо понимать, кто они такие, и многого от них не ждать.

Sometimes I wish we could hear of a country that's out of kings.”

Хоть мне иногда и хочется удрать от них на другой конец страны.

What was the use to tell Jim these warn't real kings and dukes?

И опять же, что было проку объяснять Джиму, что наши король с герцогом не настоящие?

It wouldn't a done no good; and, besides, it was just as I said:

Добра из этого никакого не вышло бы, а кроме того, я уже говорил:

you couldn't tell them from the real kind.

от настоящих их отличить было трудно.

I went to sleep, and Jim didn't call me when it was my turn.

Я лег спать, а когда пришёл мой черед дежурить, Джим меня не разбудил.

He often done that.

Он часто так делал.

When I waked up just at daybreak he was sitting there with his head down betwixt his knees, moaning and mourning to himself.

Проснулся я на рассвете и вижу – сидит он, опустив голову между колен, постанывает и плачет.

I didn't take notice nor let on. I knowed what it was about.

Я его в таких случаях обычно не трогал – знал, в чем тут дело.

He was thinking about his wife and his children, away up yonder, and he was low and homesick; because he hadn't ever been away from home before in his life; and I do believe he cared just as much for his people as white folks does for their'n. It don't seem natural, but I reckon it's so.

Это он про жену и детей вспоминал и тосковал по дому, он ведь прежде с ними никогда не расставался, а любил их, сдаётся мне, совсем так же, как белый человек своих любит. Поверить в это, конечно, трудно, но, по-моему, так оно и было.

He was often moaning and mourning that way nights, when he judged I was asleep, and saying, “Po' little 'Lizabeth!

Он часто вот так вот постанывал и плакал по ночам, когда думал, что я сплю, и все повторял:

po' little Johnny!

«Бедная малютка Элизабет, бедный маленький Джонни!

it's mighty hard; I spec' I ain't ever gwyne to see you no mo', no mo'!”

Господи, как тяжело, ведь я вас, наверное, никогда уж больше не увижу, никогда!»

He was a mighty good nigger, Jim was.

Очень он был хороший негр – Джим, то есть.

But this time I somehow got to talking to him about his wife and young ones; and by and by he says:

Вот, а на этот раз я как-то сумел его разговорить, и он стал рассказывать мне про жену, про детей, а там и говорит:

“What makes me feel so bad dis time 'uz bekase I hear sumpn over yonder on de bank like a whack, er a slam, while ago, en it mine me er de time I treat my little 'Lizabeth so ornery.

– Мне ведь отчего сейчас так худо-то стало – тут недавно с берега какой-то удар донёсся, не то хлопок, ну я и вспомнил, как подло обошёлся однажды с моей малышкой Элизабет.

She warn't on'y 'bout fo' year ole, en she tuck de sk'yarlet fever, en had a powful rough spell; but she got well, en one day she was a-stannin' aroun', en I says to her, I says:

Ей годика четыре было, когда она скарлатиной заболела, сильно так заболела, однако выкарабкалась, и вот однажды стоит она рядом со мной, а ей и говорю:

“'Shet de do'.'

«Закрой дверь».

“She never done it; jis' stood dah, kiner smilin' up at me.

А она ни с места, стоит себе, смотрит на меня и улыбается.

It make me mad; en I says agin, mighty loud, I says:

Я разозлился и опять говорю, да во весь голос:

“'Doan' you hear me?

«Ты что, не слышишь?

Shet de do'!'

Дверь закрой!»

“She jis stood de same way, kiner smilin' up.

А она стоит и улыбается.

I was a-bilin'! I says:

Я совсем из себя вышел, говорю:

“'I lay I make you mine!'

«Я ж тебя заставлю отца слушаться!».

“En wid dat I fetch' her a slap side de head dat sont her a-sprawlin'.

И как дам ей по затылку, она даже на пол полетела.

Den I went into de yuther room, en 'uz gone 'bout ten minutes; en when I come back dah was dat do' a-stannin' open yit , en dat chile stannin' mos' right in it, a-lookin' down and mournin', en de tears runnin' down.

И ушёл в другую комнату, а когда вернулся минут через десять, смотрю, дверь по-прежнему открыта, девочка моя стоит около нее, в пол смотрит и по щекам у нее слезы текут.

My, but I wuz mad! I was a-gwyne for de chile, but jis' den — it was a do' dat open innerds — jis' den, 'long come de wind en slam it to, behine de chile, ker-BLAM!—

Я аж взбеленился, хотел наброситься на нее, но тут налетел ветер, и дверь – она наружу открывалась – как хлопнет прямо за спиной у моей дочурки – бам! –

!—en my lan', de chile never move'!

а она и ухом не повела!

My breff mos' hop outer me; en I feel so — so — I doan' know HOW I feel.

Ну, сердце у меня так и упало и почувствовал я себя так… так… не знаю я как.

I crope out, all a-tremblin', en crope aroun' en open de do' easy en slow, en poke my head in behine de chile, sof' en still, en all uv a sudden I says POW!

Подкрался к ней, дрожу весь, подкрался, открыл потихоньку дверь, встал у девочки за спиной и как заору: «Бу-у!». А она и не дрогнула!

jis' as loud as I could yell. She never budge! Oh, Huck, I bust out a-cryin' en grab her up in my arms, en say, 'Oh, de po' little thing! De Lord God Amighty fogive po' ole Jim, kaze he never gwyne to fogive hisself as long's he live!'

Господи, Гек, тут я и сам заревел, и схватил ее на руки, и говорю; «Да простит Господь Всемогущий бедного старого Джима, потому что сам он себя до скончания дней не простит!».

Oh, she was plumb deef en dumb, Huck, plumb deef en dumb — en I'd ben a-treat'n her so!”

Она же оглохла, Гек, совсем оглохла после болезни и онемела, а я ее так обидел!

Get short URL

Text alignment