Королевское непотребство Ну вот, весь этот день король усердно трудился, прилаживая занавес, прибираясь на сцене и расставляя свечи вдоль ее края – это называется рампа; а к ночи в зал мигом набились мужчины. |
Когда ни одного свободного места в нем не осталось, герцог перестал продавать билеты и прошёл от двери зала за кулисы, а после вышел на сцену, встал перед занавесом и произнёс короткую речь, расхвалив в пух и прах трагедию, самую, дескать, душераздирающую из всех, когда-либо сочинённых, ну и так далее, – сначала он распространялся о трагедии, а потом об Эдмунде Кине Старшем, которому предстоит сыграть в ней самую главную роль, и, как следует разогрев публику, поднял занавес, и на сцену сразу же выскочил, гарцуя на четвереньках, король – совершенно голый; и весь он был размалёван похожими на обручи полосками самых разных цветов – ни дать, ни взять радуга. |
И... нет, обо всем остальном я рассказывать не буду – чушь полная, но дико смешная. |
Зрители помирали от хохота, а когда король ускакал за кулисы, взревели, захлопали в ладоши, затопали ногами, заулюлюкали и не успокоились, пока он не вернулся и не проделал все ещё раз, а там и ещё. |
Ну, должен вам сказать, увидев штуки, которые выделывал старый идиот, и корова покатилась бы со смеху. |
Затем герцог опускает занавес, кланяется залу и говорит, что великая трагедия будет исполнена ещё только два раза, поскольку театр ожидает срочный лондонский ангажемент и все места в Друри-Лейн уже распроданы; а после отвешивает ещё один поклон и говорит сидящим в зале людям, что, если ему удалось сегодня развлечь их этим поучительным зрелищем, он будет глубоко благодарен тем из них, кто расскажет о спектакле своим знакомым и посоветует им также прийти на него. |
Человек двадцать немедля взревели: |
Герцог отвечает – да, все. |
Минута была самая опасная. |
Публика завопила: «Жулье!» |
и повскакала на ноги, собираясь разгромить сцену и побить трагиков. |
Но тут крепкий, приятной наружности мужчина вспрыгнул на скамью и закричал: |
–Минутку! |
Одно только слово, джентльмены! |
Зрители остановились, чтобы выслушать его. |
–Нас надули – и здорово надули. |
Но мы же, я так понимаю, не хотим обратиться в посмешище всего города и только и слышать до конца наших дней разговоры о том, какие мы дураки. |
Нет. |
Мы лучше вот как сделаем: спокойненько разойдёмся, и станем расхваливать этот спектакль и сами надуем остальных жителей города! |
И тогда все мы будем сидеть в одной калоше. |
Разве это не разумное предложение? (« |
(«Ну конечно! |
Судья прав!» – |
закричали зрители.) |
Стало быть, договорились – никому ни о каком надувательстве ни слова. |
Расходимся по домам и советуем всем посмотреть эту трагедию. |
Назавтра в городке только и разговоров было, что о нашем прекрасном спектакле. |
К вечеру зал опять оказался набит битком, – ну, мы и эту толпу облапошили точно таким же манером. |
Потом мы с королём и герцогом вернулись на плот, поужинали; а где-то около полуночи они велели нам с Джимом выйти на середину реки, проплыть мимо городка, пристать мили на две ниже него и укрыть плот. |
На третий вечер в зале опять яблоку негде было упасть, однако на сей раз новичков в нем не наблюдалось, зрители были те же, что в прошлые вечера. |
Я стоял с герцогом у двери и видел, что у каждого входящего мужчины либо карманы оттопыриваются, либо под одеждой что-то припрятано, – и отнюдь не парфюмерия, даже и рядом с ней не лежало. |
По моим прикидкам, мимо меня пронесли примерно с бочонок тухлых яиц, гнилой капусты и прочего в этом роде; и если я что-нибудь понимаю в дохлых кошках, а я понимаю, поверьте, их в зале набралось шестьдесят четыре штуки. |
Я зашёл туда на минутку – больше все едино не выдержал бы, уж больно смачные запахи там стояли. |
Ну так вот, когда публики набилось в зал под завязку, герцог дал одному малому четвертак, попросил его постоять минутку у двери, и мы пошли к входу на сцену, впереди герцог, а за ним я; и, едва мы свернули за угол и оказались в темноте, он говорит: |
–Теперь быстро топай отсюда, а как отойдёшь подальше, беги к плоту – да так, точно за тобой черти гонятся. |
Я так и сделал, и он тоже. |
На плот мы запрыгнули одновременно, и меньше чем через пару секунд он уже скользил по воде, темной и тихой, к середине реки, и никто на нем не произносил ни слова. |
Ну, думаю, достанется королю от нашей публики на орехи, ан нет, ничего подобного – в скором времени он выполз из шалаша и спрашивает: |
–Ну что, герцог, сколько мы нынче золотишка намыли? |
Он в городок и вовсе в тот день не заглядывал. |
Огня мы не зажигали, пока не отошли от городка миль на десять, а там уж зажгли, и поужинали, и герцог с королём бока надрывали, рассуждая о том, как они обвели этих людей вокруг пальца. |
Герцог говорит: |
–Сосунки зеленые, остолопы! |
Я же знал, что первые зрители будут помалкивать, пока мы не надуем всех в городишке, и что в третий вечер они попытаются устроить нам западню, решив, будто настала их очередь повеселиться. |
Ну так она и впрямь настала, и я даже заплатил бы за то, чтобы посмотреть, как они ею распорядятся. |
Как используют эту возможность. |
Пикник, наверное, устроят – провизии-то они с собой много притащили. |
Эти прохвосты выручили за три вечера четыреста шестьдесят пять долларов. |
Я и не видел прежде, чтобы деньги вот так вот лопатой гребли. |
В конце концов, они заснули, захрапели, а Джим и говорит: |
–Тебя не удивляет, Гек, что короли так себя ведут? |
–Нет, – говорю, – не удивляет. |
–А почему, Гек? |
–Да потому что порода у них такая. |
Сдаётся мне, все короли одинаковы. |
–Но, Гек, эти-то, наши, самые настоящие проходимцы, вот кто они такие – как есть проходимцы. |
–Ну, так и я о том же – насколько я могу судить, что ни король, то и проходимец. |
–Да неужели? |
–А ты почитай про них как-нибудь – сам увидишь. |
Возьми хоть Генриха Восьмого – рядом с ним наш так просто директор воскресной школы. |
И возьми Карла Второго, Людовика Пятнадцатого, Якова Второго, Эдуарда Второго, Ричарда Третьего и сорок других, а до них ещё саксонское семивластие было, в старые времена, и тогдашние короли только и знали, что драть страну на куски да буянить. |
Господи, видел бы ты старину Генриха Восьмого, когда он в расцвете сил был. |
Тот ещё получился расцветик. |
Генрих что ни день брал себе новую жену, а наутро рубил ей голову. |
И делал это так спокойно, точно яйца всмятку на завтрак заказывал. « |
«А подать сюда Нелл Гвинн!» – говорит. Подают. |
На следующее утро: «Отрубить ей голову». |
И рубят. « |
«А подать сюда Джейн Шор» – подают и эту. Наутро: «Отрубить ей голову!» – рубят как миленькой. « |
«Привести сюда прекрасную Розамуну». |
Прекрасная Розамуна выскакивает к двери на звонок. |
Наутро: «Рубите ей голову». |
И каждую из них он заставлял сказку ему на ночь рассказывать и, в конце концов, набрал таким манером тысячу и одну сказку и составил из них книгу, которую назвал «Книга страшного суда» – название самое подходящее, тут ничего не скажешь. |
Ты королей не знаешь, Джим, а я знаю, и наш старый жулик один из самых честных во всей мировой истории. |
Вот тот же Генри вбивает себе в голову, что хорошо бы ему с нашей страной пособачиться. |
И как он за это дело берётся – предупреждает нас? – |
даёт нам честный шанс? |
Как бы не так. |
Он ни с того, ни сего взял да и вывалил весь чай, какой в Бостонской гавани был, за борт, а после отменил Декларацию Независимости и говорит: а ну, кто на меня? |
Такая уж у него манера была – никому проходу не давать. |
Заподозрил он в чем-то своего родимого отца, герцога Веллингтонского. |
И что? |
Пригласил его к себе, поговорил по душам? |
Нет – утопил, как котёнка, в бочке с мамзелей. |
Или, скажем, оставит кто деньги на видном месте, а тут Генри мимо идёт, – ну, и как он поступит? |
Прикарманит их, да и дело с концом. |
Или, к примеру, подрядится работу какую сделать, ты ему заплатишь, а сам уйдёшь куда-нибудь, чтоб не мешать, – так он что учинит? |
Он не то, что тебе требуется, сделает, а как раз наоборот – и так каждый раз. |
Ну, допустим, откроет он рот – что будет? |
Если сразу его не захлопнет, так непременно соврёт. |
Уж такой этот Генри жук был, что на месте наших короля с герцогом, он бы этот городишко не так, как они, обмишурил, а ещё и похуже. |
Я не говорю, конечно, что наши – кроткие овечки, потому как, если приглядеться к холодным фактам, до овечек им плыть да плыть, но с тем старым бараном их и сравнить нельзя. |
Я говорю только одно: короли они и есть короли, и не стоит от них многого требовать. |
Если их всех перебрать – мерзейшая публика. |
Такое уж они воспитание получают. |
–Но от нашего ещё и винищем разит, Гек. |
–Да от них от всех так разит, Джим. |
Что мы можем поделать с ихними запахами? История никаких способов не указывает. |
–Вот герцог, он кое в чем поприятнее будет. |
–Да, герцог от короля отличается. |
Но не сильно. |
Для обычного герцога он, конечно, туда-сюда. |
Однако, когда напьётся, его уже с двух шагов от короля не отличишь. |
–Ну, так или этак, Гек, а больше мне их не требуется. |
И от этих-то с души воротит. |
–Да и у меня тоже, Джим. |
Но раз уж они навязались нам на шею, надо понимать, кто они такие, и многого от них не ждать. |
Хоть мне иногда и хочется удрать от них на другой конец страны. |
И опять же, что было проку объяснять Джиму, что наши король с герцогом не настоящие? |
Добра из этого никакого не вышло бы, а кроме того, я уже говорил: от настоящих их отличить было трудно. |
Я лег спать, а когда пришёл мой черед дежурить, Джим меня не разбудил. |
Он часто так делал. |
Проснулся я на рассвете и вижу – сидит он, опустив голову между колен, постанывает и плачет. |
Я его в таких случаях обычно не трогал – знал, в чем тут дело. |
Это он про жену и детей вспоминал и тосковал по дому, он ведь прежде с ними никогда не расставался, а любил их, сдаётся мне, совсем так же, как белый человек своих любит. |
Поверить в это, конечно, трудно, но, по-моему, так оно и было. Он часто вот так вот постанывал и плакал по ночам, когда думал, что я сплю, и все повторял: «Бедная малютка Элизабет, бедный маленький Джонни! |
Господи, как тяжело, ведь я вас, наверное, никогда уж больше не увижу, никогда!» |
Очень он был хороший негр – Джим, то есть. |
Вот, а на этот раз я как-то сумел его разговорить, и он стал рассказывать мне про жену, про детей, а там и говорит: |
–Мне ведь отчего сейчас так худо-то стало – тут недавно с берега какой-то удар донёсся, не то хлопок, ну я и вспомнил, как подло обошёлся однажды с моей малышкой Элизабет. |
Ей годика четыре было, когда она скарлатиной заболела, сильно так заболела, однако выкарабкалась, и вот однажды стоит она рядом со мной, а ей и говорю: «Закрой дверь». |
А она ни с места, стоит себе, смотрит на меня и улыбается. |
Я разозлился и опять говорю, да во весь голос: «Ты что, не слышишь? |
Дверь закрой!» |
А она стоит и улыбается. |
Я совсем из себя вышел, говорю: «Я ж тебя заставлю отца слушаться!». |
И как дам ей по затылку, она даже на пол полетела. |
И ушёл в другую комнату, а когда вернулся минут через десять, смотрю, дверь по-прежнему открыта, девочка моя стоит около нее, в пол смотрит и по щекам у нее слезы текут. |
Я аж взбеленился, хотел наброситься на нее, но тут налетел ветер, и дверь – она наружу открывалась – как хлопнет прямо за спиной у моей дочурки – бам! – |
а она и ухом не повела! |
Ну, сердце у меня так и упало и почувствовал я себя так... |
так... не знаю я как. |
Подкрался к ней, дрожу весь, подкрался, открыл потихоньку дверь, встал у девочки за спиной и как заору: «Бу-у!». |
А она и не дрогнула! |
Господи, Гек, тут я и сам заревел, и схватил ее на руки, и говорю; «Да простит Господь Всемогущий бедного старого Джима, потому что сам он себя до скончания дней не простит!». |
Она же оглохла, Гек, совсем оглохла после болезни и онемела, а я ее так обидел! |
|