Что мы предпринимали для освобождения Джима В ту ночь, едва уверившись, что все заснули, мы спустились, закрылись в пристройке, достали из мешка гнилушки и принялись за работу. |
Расчистили у середки нижнего бревна участок земли фута в четыре-пять длиной. |
Том сказал, что он находится прямо за кроватью Джима и, когда мы подкопаемся под бревно и вылезем с другой его стороны, никто и не узнает о существовании этого лаза, потому что покрывало на кровати Джима свисает до самой земли и, только приподняв его и заглянув под кровать, можно будет увидеть подкоп. |
Ну, начали мы рыть землю столовыми ножами и рыли почти до полуночи – устали, как собаки, на ладонях у нас волдыри вылезли, а результата почти и не видать. |
Наконец, я говорю: |
–Тут работы не на тридцать семь лет, Том Сойер, – на все тридцать восемь хватит. |
Он не ответил. |
Однако вздохнул, рыть перестал и через некоторое время я понял, что он задумался. |
И наконец, говорит: |
–Пустая это затея, Гек, ничего она нам не даст. |
Ещё если б мы сами узниками были, тогда бы ладно, потому что лет в нашем распоряжении имелось бы сколько угодно, а спешки никакой, – мы и копали бы каждый день всего по несколько минут, пока караул меняется, и волдырей не натёрли бы, и трудились бы так год за годом, и сделали все по правилам, как положено. |
Но нам-то долго возиться нельзя, нам спешить нужно, у нас лишнего времени нет. |
Ещё одна такая ночь и мы ладони напрочь сотрём, и будут они неделю заживать, а мы даже ножей в руки взять не сможем. |
–Ладно, а как же нам тогда быть, Том? |
–Сейчас скажу. |
Оно, конечно, неправильно, и безнравственно, и мне не хочется, чтобы об этом кто-то узнал, но выход у нас только один: придётся копать мотыгами и притвориться, что они – ножи. |
–Вот это другой разговор! – |
отвечаю я. – Голова, у тебя, Том Сойер, все лучше и лучше варить начинает, – говорю. – |
Мотыга – это вещь, нравственная она там или безнравственная; лично меня ее нравственность ни вот столечко не интересует. |
Если я собираюсь украсть негра, или арбуз, или учебник воскресной школы, так мне все равно, каким способом это делать – главное сделать. |
Мне только одно и требуется – мой негр, или мой арбуз, или мой учебник воскресной школы; и если мотыга подходит для этого дела лучше всего, так я и буду откапывать негра, или арбуз, или учебник воскресной школы мотыгой, а за мнения всяких там авторитетов и дохлой крысы не дам. |
–Видишь ли, – говорит Том, – в случаях, вроде нашего, применение мотыг и притворства оправданы; будь это не так, я бы ни за что на него не пошёл и не стал бы спокойно смотреть, как нарушаются правила, потому что хорошее – это хорошее, а дурное –дурное, и человеку, если он не невежда и понимает разницу между ними, дурно поступать не следует. |
Ты бы ещё и мог откапывать Джима мотыгой, не прибегая ни к какому притворству, потому что разницы этой не понимаешь, а вот я понимаю и, стало быть, без притворства обойтись не могу. |
Дай мне нож. |
Вообще-то, нож он в руке держал – свой, но я все равно ему мой протянул. |
Том бросил его на землю и говорит: |
–Дай мне нож. |
Я, хоть и не сразу, но понял, о чем речь идёт. |
Порылся среди старых инструментов, нашёл кирку, отдал ему, и Том принялся за дело, не произнеся больше ни слова. |
Да он и всегда таким привередой был. |
Сплошные принципы. |
Ну а я взялся за лопату, Том землю киркой колотил, я сгребал и отбрасывал, пыль так и летела. |
Протрудились мы с полчаса, на большее сил не хватило, однако ямина у нас получилась изрядная. |
А когда я поднялся в нашу комнату и выглянул в окно, то увидел Тома, сражавшегося с громоотводом – никак у него не получалось наверх забраться, волдыри мешали. |
И наконец, он говорит: |
–Нет, ничего не выходит. |
Что мне лучше сделать, как ты считаешь? |
Может, есть ещё какой-нибудь способ? |
–Есть, – отвечаю, – но только, сдаётся мне, он безнравственный. |
Ты поднимись по лестнице и притворись, будто она – громоотвод. |
Так он и сделал. |
На следующий день Том спёр в доме оловянную ложку и медный подсвечник, – это чтобы перья для Джима изготовить, – ну и шесть сальных свечей заодно прихватил, а я послонялся малость у негритянских хижин и, улучив момент, слямзил три жестяных тарелки. |
Том сказал, трёх маловато будет, но я ответил, что тарелки, которые Джим в окошко выкидывать станет, все одно никто не найдёт, потому как они упадут в заросли собачьей ромашки и дурмана, больше под его окном ничего не растёт, и мы сможем возвращать их Джиму для повторного использования. |
Тома это устроило. |
И он сказал: |
–Теперь надо придумать, как передать эти вещи Джиму. |
–Так через лаз и передадим, – говорю я, – когда его выроем. |
Он лишь посмотрел на меня с презрением, сказал, что о такой идиотской идее никто ещё и слыхом не слыхивал, и снова в размышления погрузился. |
И в конце концов, сообщил, что измыслил два-три способа, но окончательного выбора пока что не сделал. |
Сказал, что должен сначала перемолвиться с Джимом. |
Той ночью мы почти сразу после десяти часов спустились по громоотводу, прихватив с собой одну из свечей, постояли немного под окном Джима, вслушиваясь в его храп, и забросили свечу в окно – Джима это не разбудило. |
А после взялись за кирку и лопату, и часа через два с половиной все было кончено. |
Мы проползли под кровать Джима, выбрались из-под нее, нашарили в темноте и зажгли свечу, постояли немного над Джимом – вид у него был упитанный, здоровый, – и неторопливо и мягко растолкали его. |
Он до того нам обрадовался, что чуть не заплакал; и называл нас голубчиками и всеми ласковыми именами какие смог придумать; а после стал просить, чтобы мы нашли где-нибудь долото, – он бы им мигом цепь перерубил и смылся отсюда, не тратя зря времени. |
Однако Том объяснил, что это будет совсем не по правилам, присел на кровать и рассказал ему обо всех наших планах и о том, что мы можем изменить их в любую минуту, если возникнет какая опасность, и заверил Джима, что бояться ему нечего, потому что вытащим мы его отсюда беспременно. |
Ну, Джим и ответил, что на все согласен, и мы посидели немного, поговорили о прежних временах, а после Том стал задавать ему всякие вопросы, и Джим рассказал, что дядя Сайлас приходит к нему каждые день-два, чтобы помолиться с ним вместе, и тётя Салли тоже заглядывает, проверяет, удобно ли ему и хватает ли еды, такие вот они добрые люди, а Том, выслушав его, говорит: |
–Ладно, теперь я знаю, как все устроить. |
Мы тебе будем кое-какие вещи с ними передавать. |
Я говорю: – Ну уж нет! Глупее ты ничего придумать не мог? Однако Том на мои слова никакого внимания не обратил и продолжал своё гнуть. |
Он, если чего надумал, так сделает обязательно. |
И сказал Джиму, что пирог с верёвочной лестницей и всякие штуковины покрупнее мы будем доставлять через Ната, негра, который его кормит, так что он, Джим, должен быть всегда начеку, ничему не удивляться и не позволять Нату их увидеть; а вещички помельче станем совать в карманы дядюшкиного сюртука и Джиму придётся выкрадывать их оттуда, а ещё мы будем привязывать их к тесёмкам передника тёти Салли или класть, если получится, в его карман, и объяснил, что это будут за вещички и для чего они нужны. |
И как писать своей кровью дневник на рубашке, объяснил и прочее. |
В общем, все до тонкостей. |
Джим, ясное дело, большей части услышанного не понял, однако сказал, что мы – люди белые и лучше него во всем разбираемся, значит, так тому и быть, и пообещал делать все, что велит Том. |
Кукурузных трубок у Джима было навалом и табаку хватало, так что мы приятно провели время, поболтали, а после вылезли через подкоп и отправились спать, вот только ладони наши выглядели так, точно их кто-то долго жевал. |
Настроение у Тома было приподнятое. |
Он сказал, что никогда ещё не проводил время так весело и интеллектурально, что хорошо было бы придумать, как растянуть это веселье до конца наших дней, а после завещать Джима нашим детям, потому что он же будет понемногу привыкать к этой игре, и она ему все больше нравится станет. |
А ещё сказал, что тогда мы могли бы ее лет восемьдесят продолжать и это стало бы лучшим в истории результатом. |
И все мы прославились бы, как ее участники. |
Утром мы пошли к поленнице и изрубили подсвечник на кусочки удобных размеров, Том уложил их вместе с оловянной ложкой себе в карман. |
От поленницы мы направились к негритянским хижинам и, пока я заговаривал Нату зубы, Том сунул один кусочек в середку кукурузной лепёшки, которая лежала в Джимовой миске, а потом мы пошли с Натом – посмотреть, как сработает наша идея. Сработала она роскошно: Джим впился в лепёшку зубами и чуть все их не переломал – чего уж лучше. |
Том и сам так потом говорил. |
Джим повёл себя молодцом, сказал, что это просто камушек, они же, сами понимаете, вечно в хлебе попадаются, но после этого уже ни в какую еду не впивался, не потыкав ее сначала вилкой в трёх-четырёх местах. |
Ну и вот, стоим мы там в полумраке, как вдруг из-под кровати Джима выскакивает пара собак, а за ними ещё, и ещё – одиннадцать штук в хибарку набилось, даже дышать стало нечем. |
Господи, мы ж забыли дверь пристройки закрыть! |
Нат как завопит: «Ведьмы!» и повалился на пол – катается среди собак, и стонет так, точно смерть его пришла. |
Том распахнул дверь и выкинул в нее кусок принесённого Джиму мяса, и собаки помчались за ним, а Том выскочил следом, и через пару секунд вернулся, и дверь захлопнул – это он, я так понял, пристройку закрыл. |
А после взялся за Ната – утешал его, успокаивал, спрашивал, не причудилось ли ему опять чего-нибудь. |
Нат сел на полу, проморгался и говорит: |
–Марса Сид, вы, небось, скажете, что я дурак, но я, ей-ей, видел целый мильён собак, не то бесов, не то не знаю кого. Вот чтоб мне помереть на этом месте, если не видел! |
Святым Богом клянусь! |
И я их чувствовал, марса Сид, чувствовал, сэр; они так по мне и сигали. |
Эх, попались бы они мне в руки ещё разок, только разок, я большего не прошу. |
А ещё пуще хочу, чтобы они от меня насовсем отвязались. |
Том говорит: |
–Ладно, я скажу тебе, что думаю об этом. |
Почему они примчались сюда ровно в то время, когда этот беглый негр завтракает? |
Да потому, что они голодные, вот и вся причина. |
Тебе надо ведьмин пирог им испечь, они и успокоятся. |
–Да Бог ты мой, марса Сид, как же я его испеку, пирог-то ведьмин? |
Я о нем и не слышал ни разу. |
–Ну что же, в таком случае придётся мне самому его печь. |
–Испеките, миленький, а? – |
испеките! |
Я тогда землю буду целовать, по которой вы ходите, вот вам крест! |
–Хорошо, испеку, для тебя не жалко – ты обходился с нами по доброму, беглого негра показывал. |
Но только будь осторожен. |
Когда мы пирог печь начнём, ты лучше к нам спиной повернись, тебе никак нельзя видеть, что мы в сковороду кладём. |
И когда Джим его из сковороды будет вытряхивать, ты тоже не смотри – мало ли что может случиться, заранее же не скажешь. |
А самое главное, не бери в руки того, что ведьмам принадлежит. |
–В руки, марса Сид? |
Что вы такое говорите? |
Да я к нему и за сто тысяч билльярдов долларов даже пальцем не притронусь. |
Мы ведь ее из целой простыни сделали, так что лестницы нашей хватило бы на сорок пирогов, да ещё осталось бы на суп, колбасную начинку и на что угодно. |
Хоть на целый обед. |
Но нам же не обед требовался. |
Нам требовался всего-навсего пирог, поэтому мы отрезали от лестницы кусочек, а все остальное выбросили. |
Печь пироги в тазу мы все-таки не решились, боялись, что он прогорит; однако у дяди имелась превосходная медная грелка из тех, которые углями на ночь наполняют, он ею очень дорожил, потому что грелка эта вместе с ее длиннющей деревянной ручкой принадлежала одному его предку, приплывшему сюда из Англии на «Мэйфлауэре» или другом каком корабле с Вильгельмом Завоевателем; старик хранил ее на чердаке среди старых котлов и прочих ценных вещей – ценных не потому, что они обладали какой-нибудь ценностью, что нет, то нет, но потому, что были реликвиями, понимаете? Ну вот, мы тишком уволокли ее в лес и в ней-то наши пироги и пекли – первые у нас не получились, опыта не хватало, зато последний удался на славу. |
Мы обмазали грелку тестом, изнутри, поставили на угли, положили внутрь лестницу и ее тоже тестом обмазали, накрыли крышкой, а сверху ещё горячих углей навалили и отошли футов на пять – на всю длину ручки, – постояли в прохладе и покое, и через пятнадцать минут испёкся у нас пирог, на который приятно было смотреть. |
Другое дело, что тому, кто его съесть захотел бы, неплохо было запастись парой бочек с зубочистками, потому как, жевал бы он нашу верёвочную лестницу, пока его судороги не скрутили бы, уж я-то знаю о чем говорю, да и животом он потом маялся бы очень долго, не скоро бы его снова за стол потянуло. |
Когда мы укладывали ведьмин пирог в кастрюльку Джима, Нат в нашу сторону не смотрел, так что мы под пирог ещё и три жестяных тарелки пристроили; теперь у Джима имелось все, что нужно, и он, едва Нат ушёл из хибарки, разломал пирог, засунул лестницу под свой соломенный тюфяк, нацарапал на тарелке пару загогулин и выбросил ее в окно. |
|