Как едва не сорвалось чудесное спасение Настроение у нас после завтрака было самое отменное – мы пошли к берегу, подняли со дна мой челнок, выплыли на реку, порыбачить, съели взятую с собой еду, вообще время провели превосходно, да заодно и плот проведали, с ним ничего плохого не случилось. А вернувшись домой и запоздав к ужину, застали всех в страшном беспокойстве и суматохе, – все у них валилось из рук, а нас они сразу после ужина отправили спать, не сказав, в чем причина тревоги, и о новом письме тоже ни слова не сказали, да мы в этом и не нуждались, потому что и так знали о нем, и побольше ихнего, и как только мы поднялись до середины лестницы, а тётя Салли повернулась к нам спиной, мы проскользнули в подвал, набрали там в буфете всякой еды – на добрый обед хватило бы, – отнесли ее в нашу комнату и забрались в постель, а в половине двенадцатого встали, и Том влез в украденное им платье тёти Салли и принялся собирать провизию, чтобы ее вниз отнести, но вдруг говорит: |
–А масло-то где? |
–Я его на кусок кукурузной лепёшки положил, – говорю, – большой такой шматок. |
–Ну, значит, там и оставил, – здесь его нет. |
–Да ладно, и без него обойдёмся, – говорю я. |
–С ним мы обойдёмся гораздо лучше, – отвечает он. – Давай-ка, сбегай в подвал и принеси сюда масло. |
А после спустишься по громоотводу и нагонишь меня. |
Я пока пойду, набью соломой одежду Джима, чтобы у нас было чучело его переодетой матери. Да, и приготовься помемекать по-овечьи, – как помемекаешь, так мы сразу все и смоемся. |
Он вылез в окно, а я спустился в подвал. |
Шмат масла, большой, с мужской кулак, лежал, где я его оставил, я взял кусок лепёшки, задул свечу, и осторожно поднялся по лестнице, но едва вошёл в дом, вижу: тётя Салли идёт со свечой в руке, ну я и сунул лепёшку с маслом в мою шляпу, а саму ее на голову нахлобучил, а в следующий миг тётя Салли увидела меня и говорит: |
–Ты что, в подвале был? |
–Да, мэм. |
–И что ты там делал? |
–Ничего. |
–Ничего! |
–Ничего, мэм. |
–Так зачем тебя туда понесло среди ночи? |
–Не знаю, мэм. |
–Ах, ты не знаешь? |
Ты мне так не отвечай, Том. |
Говори, что ты делал в подвале. |
–Ну вот совсем ничего не делал, тётя Салли, ей же ей, ничего. |
Я думал, она меня отпустит, да в обычный день так оно и случилось бы, но, видать, происходившие в доме чудеса довели ее до того, что она стала с опаской относиться к любой не понятной ей мелочи, и потому сказала, очень твердо: |
–Отправляйся в гостиную и жди меня там. |
Ты явно какое-то неподобие учинил и будь уверен, я выясню, какое, и получишь ты у меня по заслугам. |
Пошла она выяснять, а я открыл дверь гостиной и, мать честная, сколько же в ней оказалось народу! |
Пятнадцать фермеров и все до единого с ружьями. |
Меня аж замутило с перепугу, и я, бочком подобравшись к креслу, плюхнулся в него. |
Они сидели вокруг, некоторые вполголоса переговаривались, и всем им было не по себе, все нервничали, делая вид, будто это не так, но я-то понял – так и есть, потому что они то и дело снимали шляпы и надевали снова, и скребли в затылках, и ёрзали на стульях, и пуговицы свои пальцами вертели. |
Мне и самому-то было шибко не по себе, однако я шляпу не снимал. |
Очень мне хотелось, чтобы тётя Салли поскорее вернулась и воздала мне по заслугам – ну, высекла, что ли, если ей потребуется, а после отпустила и тогда я смог бы сообщить Тому, что на сей раз мы перестарались, разбередили жуткое осиное гнездо, и лучше нам поскорее уносить вместе с Джимом ноги, – пока у этой публики ещё не лопнуло терпение и она не занялась нами всерьёз. |
Наконец, тётя Салли пришла и принялась задавать мне вопросы, а я просто не мог внятно ответить ни на один, у меня уже в голове все ходуном ходило, потому как фермеры до того разнервничались, что кое-кому из них захотелось сей минут бежать в Джимову хибарку и устроить там засаду на отчаянных злодеев, тем более, говорили эти фермеры, что до полуночи всего-то пара минут и осталась, – однако другие твердили, что надо терпеть и ждать овечьего сигнала. Тётя Салли все сыпала и сыпала вопросами, и меня уж всего трясло от страха, я рад был бы сквозь пол провалиться, а тем временем, в гостиной становилось все жарче, жарче, и масло начало таять и потекло у меня по загривку и за ушами, а когда один из фермеров сказал: «Я за то, чтобы сейчас же перейти в хибару и напасть на них, когда они явятся», – я чуть со стула не свалился, и теперь уж струйка масла потекла по моему лбу, и тётя Салли увидела ее, побелела, как полотно, и говорит: |
–Господи помилуй, что же это такое с ребёнком? |
У него воспаление мозгов, это как пить дать, вон они уж и наружу полезли. |
И все повернулись ко мне, посмотреть, а она сорвала с моей головы шляпу, и лепёшка с остатками масла вывалилась на пол, и тётя схватила меня, прижала к себе и говорит: |
–Ох, до чего ж ты меня напугал! |
И до чего же я рада и благодарна Господу, что с тобой ничего страшного не приключилось, что ты жив-здоров, потому как счастье от нас совсем отвернулось, а ведь пришла беда, так жди другой, и я, как увидела это масло, сразу решила, что долго тебе не протянуть, оно ж и по цвету, и по всему прочему совершенно такое какими были б твои мозги, если бы... Боже, боже, ну почему ж ты мне сразу не сказал, зачем в подвал лазил, я бы и сердиться на тебя на стала. |
Ладно, отправляйся в кровать и чтобы я тебя до утра не видела! |
Через секунду я был наверху, а через другую уже слетел по громоотводу вниз и в темноте понёсся к пристройке. |
У меня и слова-то почти не шли изо рта, до того я был перепуган, но я все же сказал Тому, как смог, что нам надо убираться отсюда, и поскорее, потому что вон там, в доме полно мужчин и все с ружьями! |
Глаза у него загорелись, и он говорит: |
–Да ну? |
Не может быть! |
Вот это лихо! |
Черт, Гек, если бы можно было все сначала начать, я бы сюда точно человек двести нагнал! |
Эх, подождать бы нам немножко, пока... |
–Да вот же он, рядом с тобой стоит, протяни руку, дотронешься. |
Он переоделся, все готово. |
Сейчас вылезем отсюда и овечий сигнал подадим. |
И тут мы услышали, как фермеры с топотом подбегают к двери и начинают с замком возиться, и кто-то из них произносит: |
–Говорил же я вам, что мы поспешили – дверь-то ещё на замке. |
Ладно, я запру нескольких из вас в этой хижине, чтобы вы поубивали злодеев, когда те покажутся, а остальные пусть залягут вокруг в темноте и ждут, когда послышатся их шаги. |
Ну, стало быть, набились они в хибару, но нас в темноте не разглядели и чуть не затоптали совсем, пока мы под кровать улезали. |
Однако мы все же улезли и проскользнули, быстро, но тихо, сквозь подкоп – Джим первым, за ним я, а последним Том, так он распорядился. |
А оказавшись в пристройке, сразу услышали снаружи чей-то топот, близко-близко. |
Подкрались мы к двери, Том остановил нас и приложил глаз к щели, но ничего не разглядел, темень же стояла; и он прошептал, что будет прислушиваться, пока шаги не удалятся, а после подтолкнёт нас локтями и тогда Джим выскользнет первым, а он, Том то есть, последним. |
Вот, и прижался он к щели ухом и слушал, и слушал, и слушал, а вокруг все равно люди топтались, но, наконец, подтолкнул он нас и мы выскользнули, пригнулись и, не дыша, да и вообще никакого шума не производя, гуськом побежали к забору, и добрались до него, и мы с Джимом перелезли на другую сторону, а вот у Тома штанина намертво зацепилась за отставшую от верхней перекладины щепку, и он, услышав чьи-то приближавшиеся шаги, как рванётся, – ну щепка и отлетела, да с треском, и Том спрыгнул к нам, а за забором какой-то фермер как завопит: |
Отвечать мы не стали, просто припустились бежать во все лопатки. |
И бросился за нами и «бах! бах! бах!» – |
вокруг нас зазудели пули! |
А после мы слышим крик: |
–Вон они! |
К реке побежали! |
За ними, парни, да собак не забудьте спустить! |
Ну и погнались они за нами на всех парах. |
Мы хорошо их слышали, потому как они все в башмаках были и орали, а мы – без башмаков и тихие. |
Мы бежали по тропе, которая к лесопилке ведёт, и, когда они совсем уже близко подобрались, нырнули в кусты, пропустили их мимо себя и потрусили за ними. |
Все собаки ещё с вечера заперты были, чтобы они грабителей не спугнули, однако к этому времени их уже кто-то выпустил, и теперь они неслись к нам с таким гамом, точно их там целый миллион, но ведь это ж наши были собаки, – мы остановились, подождали, пока они нас нагонят, и когда собаки увидели что это всего-навсего мы и ничего интересного им предложить не можем, то воспитанно поздоровались с нами и рванули дальше, на топот и крик, ну а мы побежали следом и почти у самой лесопилки свернули в заросли, дошли до моего челнока, забрались в него, и я стал грести, что было сил, выходя на середину реки, но стараясь при этом шуметь, как можно меньше. |
А выйдя на нее, мы тихо-мирно направили челнок к острову, на котором был спрятан плот. Мы слышали, как люди и собаки носятся взад-вперёд по берегу, орут друг на друга и лают, но шум этот уходил все дальше, а после и замер. |
И когда мы вступили на плот, я сказал: |
–Ну вот, старина Джим, ты снова свободный человек и, готов поспорить, рабом никогда больше не будешь. |
–Да, Гек, а ещё мы здорово потрудились. |
И задумано все было прекрасно, и сделано тоже. Такого запутанного и богатого плана, как ваш, никто бы нипочём не придумал. |
Конечно, довольны мы были – дальше некуда, но пуще всех Том, потому что у него пуля в ноге засела, в икре. |
Когда мы с Джимом услышали об этом, радости у нас поубавилось. |
Тому было больно, из раны кровь текла, так что мы уложили его в шалаше и разодрали одну из рубашек герцога, чтобы перевязку сделать, однако он сказал: |
–Давайте сюда ваши тряпки, перевязку я и сам сделать могу. |
Сейчас для нас главное, раз уж мы так блестяще ускользнули от злосчастной судьбы, не торчать на одном месте, не задерживаться здесь, поэтому беритесь за весла и поплыли. |
Но как же мы все красиво обделали, а? |
Да, если бы это мы устраивали побег Людовика Шестнадцатого, то в его биографии не говорилось бы: «Сын Святого Людовика вознёсся на небо!», |
нет, сэр, мы бы его в два счета через границу переправили, вот что мы сделали бы, да ещё и без сучка без задоринки. |
Беритесь за весла, беритесь! |
Однако мы с Джимом посовещались, поразмыслили с минуту, а потом я говорю: |
–Скажи ему ты, Джим. |
Он и говорит: |
–Ну, в общем я так думаю, Гек. |
Если бы мы с тобой марса Тома освобождали и кто-то из нас схлопотал бы пулю, так разве бы он сказал: «Вы, давайте, меня спасайте, а раненый ваш и без доктора обойдётся»? |
Разве марса Том сказал бы такое? |
Сказал бы? |
Да ни в коем разе! |
Ладно, а разве Джим может такое сказать? |
Нет, сэр, я тут хоть сорок лет просижу и с места не стронусь, пока доктора не увижу! |
Я же всегда знал, что нутром Джим – самый что ни на есть белый человек, и потому таких слов от него и ожидал, и теперь говорить было больше не о чем, и я сказал Тому, что привезу сюда доктора. |
Том расшумелся-раскричался, однако мы с Джимом стояли на своём и плыть куда-либо отказывались; тогда Том попытался выползти из шалаша, чтобы своими руками плот отвязать, но мы его удержали. |
Ну, рассказал он нам в подробностях, что про нас думает, однако и этим ничего не добился. |
А когда увидел, что я в челнок сажусь, говорит: |
–Ладно, раз уж без этого никак не обойтись, слушай, что ты должен сделать, когда доберёшься до городка. |
Как только войдёшь в дом доктора, так сразу запри дверь и крепко-накрепко завяжи ему глаза, и заставь поклясться, что он будет нем, как могила, и вложи ему в руку набитый золотом кошелёк, а после поводи его подольше в темноте по задним улочкам и закоулкам, и привези сюда в челноке, но не прямо, а кружным путём, попетляв среди островов, и обыщи его, и отбери кусок мела, который он в карман спрячет, и не отдавай, пока не вернёшься с ним в городок, а то он наш плот весь мелом разрисует, чтобы его легче найти было. |
Они всегда так поступают. |
Ну, я пообещал непременно так все и сделать и уплыл, сказав Джиму, чтобы он, как увидит издали доктора, спрятался в лесу, и не вылезал, пока доктор не уедет. |
А вечером, когда гости разбрелись, я подошёл к ней и стал рассказывать, как нас с «Сидом» разбудили шум и стрельба, а дверь была заперта, но нам же хотелось посмотреть, что там к чему, вот мы и спустились по громоотводу, ладони все поободрали, больше мы так спускаться не станем. |
А дальше я пересказал ей все, что раньше дяде Сайласу наплёл, и она сказала, что прощает нас, что, может, все было и правильно, потому как, чего же ещё от мальчиков ждать, у всех у них ветер в голове гуляет, и раз никакой беды из этого не вышло, так она, сдаётся ей, лучше будет благодарить небеса за то, что мы живы, и благополучны, и все ещё рядом с ней, чем станет волноваться из-за того, что прошло и быльём поросло. |
Поцеловала она меня, погладила по голове и о чем-то печально задумалась, а потом вдруг как вскочит на ноги и говорит: |
– Господи-Боже, ночь уж на дворе, а Сида все нет! |
Что же такое стряслось с мальчиком? |
Я вижу, удача сама мне в руки просится, и говорю: |
– Давайте я сбегаю в город и отыщу его. |
А она: – Ну уж нет. |
Оставайся здесь, хватит с меня и одного запропавшего. |
Если он не вернётся к ужину, твой дядя сам за ним съездит. |
Ну, к ужину он не вернулся, и после ужина дядя уехал. |
Возвратился он около десяти, расстроенный, поскольку Тома даже следов никаких не сыскал. |
Тётя Салли ужасно разволновалась, но дядя Сайлас сказал, что тревожиться особо не о чем – мальчики они и есть мальчики, сказал он, вот увидишь, утром Сид объявится, живой и невредимый. |
Однако тётя ответила, что все равно посидит немного, подождёт его, и свет зажжёт, чтобы ему издали видно было. |
А когда я спать отправился, она поднялась со мной и свечу прихватила, и уложила меня, и одеяло моё подоткнула, и так вокруг меня суетилась, что я почувствовал себя совсем мерзко, даже в глаза ей взглянуть не мог; а после она присела на краешек кровати и долго-долго разговаривала со мной, и все о том, какой чудесный мальчик Сид, ей, похоже, хотелось говорить о нем, говорить и не останавливаться; и все спрашивала меня, не думаю ли я, что он в лесу заблудился или, может, утонул, а вдруг он где-то лежит сейчас, вот в эту минуту, страдающий или мёртвый, а ее рядом нет и помочь ему она не в силах – и замолчала, только слезы по щекам катятся, а я стал говорить ей, что с Сидом все хорошо, что утром он непременно домой вернётся; и она сжала мою руку, а может, и поцеловала меня, и попросила повторить ещё разок, и ещё, потому что ей от этого легче становится, ведь вон сколько у нее бед всяких и горестей. |
А когда собралась уходить, взглянула мне прямо в глаза, твердо и ласково, и говорит: |
– Я не стану запирать дверь, Том, да и окно с громоотводом, они тоже тут останутся, но ты ведь будешь хорошим мальчиком, правда? |
Ты не сбежишь? |
Ради меня. |
Видит Бог, мне жуть как хотелось сбежать, выяснить, что с Томом, да я и собирался это сделать, но после таких ее слов не смог бы, даже если бы мне несколько царств за это дали. |
Однако меня донимали мысли и о ней, и о Томе и потому спал я беспокойно. Ночью дважды спускался по громоотводу, огибал дом и видел, как она сидит со свечой у окна и на дорогу смотрит, а в глазах слезы; и так мне хотелось что-нибудь сделать для нее, но я же не мог, я мог только клясться себе самому, что никогда больше не причиню ей горя. |
А в третий раз я проснулся уже на заре и опять соскользнул вниз, смотрю, она так и сидит, свеча почти уж догорела, а тётя Салли спит, опустив на руку старую седую голову. |
|